Собрание сочинений Джерома Клапки Джерома в одной книге

— Ну, что за глупости, — сказал Эдвард. — Кроме того, не все ли равно, что принято и что не принято? Разве не может быть дружбы между мужчиной и женщиной?

Бетти вошла как раз в этот момент, и ее спросили, что она думает по этому поводу.

— Да, мне было бы жалко, если бы пришлось отказаться от бесед с вами, — сказала она и обратилась к Энтони с улыбкой.

— Сколько вам лет?

— Шестнадцать.

Она казалась удивленной.

— Я думала, вам больше.

— Только что исполнилось шестнадцать, — уточнил он, — все постоянно думают, что я старше. Матери всегда приходилось спорить с кондукторами трамваев, они утверждали, что мне ближе к пяти, чем к трем. Она совершенно серьезно думала о том, чтобы зашить копию метрического свидетельства в мою шапку.

Он рассмеялся.

— Вы еще мальчик, — сказала Бетти, — мне около девятнадцати. Да, приходите почаще, навещайте меня.

Эдвард думал провести в Оксфорде три года. А потом вернуться в Мидлсбро и продолжить отцовское дело. Фирма отца называлась «Моубри и двоюродные братья», но «двоюродные братья» давно умерли, и все дело должно было перейти к Эдварду.

— Почему бы вам не подготовиться и не поступить также в Оксфорд? — сказал он вдруг, обращаясь к Энтони. — Вы могли бы попасть туда совершенно легко, что же касается средств, то я попросил бы отца, он бы помог. Он о вас очень хорошего мнения. Сделайте это, для моего удовольствия.

Энтони покачал головой:

— Я уже думал об этом, но мне страшно.

Эдвард с недоумением посмотрел на друга.

— Что же тут может быть страшного? — спросил он.

— Мне страшно за себя, — ответил Энтони, — никто бы не поверил, но, если я себя распущу, то стану мечтателем. Это у меня от отца. Попади я в Оксфорд и окажись посреди всех этих старинных колледжей и садов, я не смогу побороть себя. Я кончил бы тем, что стал бы самым обыкновенным студентом. Мне и здесь приходится бороться с самим собою.

Эдвард и Бетти стали прислушиваться к нему, внезапно заинтересованные его словами. Девушка наклонилась вперед и положила подбородок на скрещенные руки. Энтони встал и подошел к окну. Полянки еще не были скошены. Он посмотрел вниз, на Мидлсбро, который начинал утопать в темноте.

— Вы, вероятно, не понимаете, о чем я говорю, — сказал он. — Бедность, страх, вся жизнь — сплошная борьба за лучшее будущее.

Он повернулся и окинул взором мягко освещенную комнату с расписным потолком, роскошным камином, бархатными занавесями, прекрасными картинами и персидскими коврами.

— Каждый человек видит в другом только дурное, — продолжал он. — На меня смотрят свысока и стараются покровительствовать. А я хочу выйти из такого положения. Наука для меня не помощь. Что из меня может выйти без средств или протекции? Школьный учитель с жалованьем восемьдесят Фунтов в год. Единственное, на что я могу рассчитывать, — какое-нибудь дело. Для этого я гожусь. Я чувствую, что мог бы иметь успех в делах. Налаживать, организовывать, заставлять людей смотреть на веши, как я на них смотрю, заставлять их делать, чего я хочу. Это все равно что бороться, только здесь для борьбы вы пользуетесь головой, а не руками. Я постоянно думаю о вещах, которые можно сделать и которые всем принесут пользу. Я надеюсь, что когда-нибудь добьюсь этого. Мой отец изобретал различные машины, а другие крали его идеи и пользовались ими для своего обогащения. Со мной бы этого не случилось. Каждый имел бы свою долю, а я… — Он остановился и замолчал. — Мне очень стыдно, — сказал он, — мне показалось, что я говорю сам с собою. Я забыл, где нахожусь.

Бетти встала.

— Мне кажется, что вы совершенно правы, — сказала она. — И если вам удастся выбиться в люди, вы подумаете о тех, кто живет в бедности и в страхе за свою жизнь. Вы их хорошо знаете и будете знать, как им помочь. Не правда ли, вы им поможете?

Она говорила серьезным тоном. Она бы говорила таким тоном, если бы подавала петицию премьер-министру.

— Ну конечно, я стал бы им помогать. Я надеюсь.

Она позвонила и сказала, чтобы подали кофе и пирожные. Пока они пили кофе, она сказала, что собирается купить себе велосипед. Только что был изобретен новый велосипед с двумя одинакового размера колесами. Такой, чтобы на нем могли кататься дамы.

Эдвард был поражен. У Бетти и без того была репутация эксцентричной девушки. Она любила дальние прогулки, гуляла обутая в тяжелые ботинки и редко надевала перчатки. О ней стали бы еще больше судачить, завидев ее на велосипеде. Бетти считала, что она поступает правильно. В качестве дочери видного деятеля в Мидлсбро, она может до известной степени пренебрегать условностями и открывать для других новые пути. Девушки, которые работают на фабриках и заводах и которые видятся со своими родственниками два раза в год, могли бы ездить на велосипеде домой каждый праздник и совершать экскурсии за город в предпраздничные дни. Она была уверена, что в первое время над ней будут смеяться, но позже ее примеру последуют многие.

Самое трудное было научиться ездить на велосипеде. Она предполагала выбираться по утрам за город и там учиться обращаться с непривычной машиной. Но для начала ей нужна была помощь и поддержка. Она имела в виду сына садовника, но боялась, что он недостаточно силен для этого.

— Мне бы хотелось, чтобы вы разрешили мне пойти с вами, — сказал Энтони, — я люблю гулять ранним утром. Это освежает мозги на весь оставшийся день.

— Благодарю, — ответила она, — я действительно подумала о вас, но было совестно отрывать вас от занятий.

Она обещала дать ему знать, когда доставят велосипед. Было бы хорошо, если бы он пришел посмотреть на него сначала.

Энтони не без тоски попрощался с Эдвардом, они расставались месяца на три. У него было не много друзей в школе, он был слишком самостоятелен для этого. Молодой Моубри был единственным товарищем, к которому он питал дружеские чувства.

«Приготовительное и коммерческое училище» Теттериджа, как ни странно, процветало. В циркулярах о школе говорилось, что она отвечает городским потребностям. Состоятельный класс Мидлсбро, вернее, торговцы, служащие, получавшие приличный заработок, и зажиточные углекопы были донельзя расчетливы, но среди простых рабочих и механиков находились многие, которые мечтали о лучшем будущем для своих детей. Очень многие стремились к образованию, чего боялись в высших кругах как начала красной опасности и нарушения основ, но рабочие смотрели на образование как на верный путь в обетованную землю. У Теттериджа был несомненный педагогический талант. Мальчики любили его и часто говорили о нем и о том, с чем он их ознакомил. Было ясно, что дом на Брайдлингтон-стрит скоро окажется недостаточным по размерам.

— Это звучит безрассудно, — сказал Теттеридж, — но иногда мне хочется, чтобы я в свое время не был таким чувствительным.

— Что же вы сделали, в чем вы себя упрекаете? — спросил Энтони.

— Я последовал вашему отличному, но юношескому совету, Тони, и основал эту школу, — объяснил Теттеридж.

— Что же в этом дурного? — рассмеялся Энтони.

— Успех, — ответил Теттеридж. — Школа слишком быстро растет. В конце концов, она станет большой организацией с филиальными учреждениями, с помощниками и священниками, которые будут читать молитвы в восемь часов. Я должен буду надеть фрак и напялить на голову цилиндр. Родители моих учеников, несомненно, мечтают об этом.

— Но останутся праздники, во время которых вы сможете делать экскурсии пешком, в коротких брюках и клетчатых кепи, — весело откликнулся Энтони.

— Нет, я не смогу делать этого, — сказал Теттеридж. — Я должен буду жениться. Вероятно, у меня будут дети. Придется уезжать на месяц на берег моря и слушать негритянские песни. Дети будут этого требовать. Мне, очевидно, не обойтись, и я никогда не покину Мидлсбро. Я, вероятно, и умру здесь в качестве почетного гражданина города. Знаете ли, о чем я когда-то мечтал? Я все это до точности разработал. Я хотел бы странствовать по всему свету с моей скрипкой, как Оливер Голдсмит. По пути зарабатывать свой хлеб, ночевать под открытым небом или где-нибудь в деревенском сарае, слушать разговоры и рассказы, наблюдать людей, любоваться видами, сочинять стихи, сидя на камне у проезжей дороги. Знаете, Тони, мне кажется, я мог бы себе составить имя в качестве поэта, оставить по себе память.