Собрание сочинений, том 16

Незадолго до появления своего второго крупного произведения — «Философия нищеты и т. д.» [36] , — Прудон сам известил меня о нем в очень подробном письме, в котором, между прочим, имеются следующие слова: «J'attends votre ferule critique» [ «Жду вашей строгой критики». Ред.]. Действительно, эта критика вскоре обрушилась на него (в моей книге «Нищета философии и т. д.», Париж, 1847 [37] ) в такой форме, что навсегда положила конец нашей дружбе.

36

P. J. Proudhon. «Systeme des contradictions economiques, ou Philosophie de la misere». T. I–II, Paris, 1846 (П. Ж. Прудон. «Система экономических противоречий, или Философия нищеты». Тт. I–II, Париж, 1846).

37

См. настоящее издание, т. 4, стр. 65—185.

Из того, что здесь сказано, Вы видите, что в книге Прудона «Философия нищеты, или Система экономических противоречий» в сущности впервые он давал ответ на вопрос: «Что такое собственность?». В самом деле, только после появления своей первой книги Прудон начал свои экономические занятия; он открыл, что на поставленный им вопрос можно ответить не бранью, а лишь анализом современной «политической экономии». В то же время он сделал попытку диалектически изложить систему экономических категорий. Вместо неразрешимых «антиномий» Канта теперь в качестве средства развития должно было выступить гегелевское «противоречие».

Критику его двухтомного пухлого произведения Вы найдете в моем ответном сочинении. Я показал там, между прочим, как мало проник Прудон в тайну научной диалектики и до какой степени, с другой стороны, он разделяет иллюзии спекулятивной философии, когда, вместо того чтобы видеть в экономических категориях теоретические выражения исторических, соответствующих определенной ступени развития материального производства, производственных отношений, он нелепо превращает их в искони существующие, вечные идеи, и как таким окольным путем он снова приходит к точке зрения буржуазной экономии [ «Говоря, что существующие отношения — отношения буржуазного производства — являются естественными, экономисты хотят этим сказать, что это именно те отношения, при которых производство богатства и развитие производительных сил совершаются сообразно законам природы. Следовательно, сами эти отношения являются не зависящими от влияния времени естественными законами. Это — вечныв законы, которые должны всегда управлять обществом. Таким образом, до сих пор была история, а теперь ее более нет» (см. стр. 113 моей работы [38] ).].

38

См. настоящее издание, т. 4, стр. 142. Эту и последующую цитаты из «Нищеты философии» Маркс приводит одновременно на французском и немецком языках. В немецких изданиях «Нищеты философии», вышедших в 1885 и 1892 гг. под редакцией Энгельса, французский текст опущен.

Далее я еще показываю, сколь недостаточным, порой просто ученическим, является его знакомство с «политической экономией», критику которой он предпринял, и как вместе с утопистами он гоняется за так называемой «наукой», с помощью которой можно было бы a priori [заранее, до опыта, исходя лишь из отвлеченных соображений. Ред.] изобрести формулу для «решения социального вопроса», вместо того, чтобы источником науки делать критическое познание исторического движения, движения, которое само создает материальные условия освобождения. Особенно же там показано, насколько неясными, неверными и половинчатыми остаются понятия Прудона об основе всего — меновой стоимости; вот почему он видит в утопическом истолковании теории стоимости Рикардо основу новой науки. Свое суждение о его общей точке зрения я резюмирую в следующих словах:

«Каждое экономическое отношение имеет свою хорошую и свою дурную сторону — это единственный пункт, в котором г-н Прудон не изменяет самому себе. Хорошая сторона выставляется, по его мнению, экономистами; дурная — изобличается социалистами. У экономистов он заимствует убеждение в необходимости вечных экономических отношений; у социалистов — ту иллюзию, в силу которой они видят в нищете только нищету (вместо того, чтобы видеть в ней революционную, разрушительную сторону, которая ниспровергнет старое общество [Фраза, заключенная в скобки, добавлена Марксом в данной статье. Ред.]). Он соглашается и с теми и с другими, пытаясь сослаться при этом на авторитет науки. Наука же сводится в его представлении к тощим размерам некоторой научной формулы; он находится в вечной погоне за формулами. Вот почему г-н Прудон воображает, что он дал критику как политической экономии, так и коммунизма; на самом деле он стоит ниже их обоих. Ниже экономистов — потому, что он как философ, обладающий магической формулой, считает себя избавленным от необходимости вдаваться в чисто экономические детали; ниже социалистов — потому, что у него не хватает ни мужества, ни проницательности для того, чтобы подняться — хотя бы только умозрительно — выше буржуазного кругозора…

Он хочет парить над буржуа и пролетариями, как муж науки, но оказывается лишь мелким буржуа, постоянно колеблющимся между капиталом и трудом, между политической экономией и коммунизмом» [Там же, стр. 119, 120 [39] .] .

Как ни сурово звучит этот приговор, я и теперь подписываюсь под каждым его словом. При этом, однако, не следует забывать, что в то время, когда я объявил книгу Прудона кодексом социализма petit bourgeois и теоретически это доказал, экономисты, а вместе с ними и социалисты все еще предавали Прудона анафеме как завзятого ультрареволюционера. Вот почему я и позднее никогда не присоединял своего голоса к тем, кто кричал о его «измене» революции. Не его вина, если, с самого начала ложно понятый как другими, так и самим собой, он не оправдал необоснованных надежд.

39

См. настоящее издание, т. 4, стр. 146–147.

В противоположность к «Что такое собственность?» в «Философии нищеты» все недостатки прудоновской манеры изложения очень невыгодно бросаются в глаза. Стиль сплошь и рядом am poule [напыщенный. Ред.], как говорят французы. Высокопарная спекулятивная тарабарщина, выдаваемая за немецкую философскую манеру, выступает повсюду, где ему изменяет галльская острота ума. Так и режет ухо самохвальство, базарно-крикливый, рекламный тон, в особенности чванство мнимой «наукой», бесплодная болтовня о ней. Искренняя теплота, которой проникнута его первая работа, здесь, в определенных местах, систематически подменяется лихорадочно возбужденной декламацией. К тому же это беспомощное и отвратительное старание самоучки щегольнуть своей ученостью, самоучки, у которого естественная гордость оригинальностью и самостоятельностью своего мышления уже сломлена и который, вследствие этого, как parvenu [выскочка. Ред.] в науке, воображает, что должен чваниться тем, что ему не присуще и чего у него совсем нет. И вдобавок эта психология мелкого буржуа, который до непристойности грубо, неостроумно, неглубоко и прямо-таки неправильно обрушивается на такого человека, как Кабе, заслуживающего уважения за его практическую роль в движении французского пролетариата [40] ; зато он весьма учтив, например, по отношению к Дюнуайе (как-никак «государственный советник»), хотя все значение этого Дюнуайе заключается в комичной серьезности, с какой он на протяжении трех толстых и невыносимо скучных томов [41] проповедует ригоризм, так охарактеризованный Гельвецием: «On veut que les malheureux soientparfaits». (От несчастных требуют совершенства.)

40

Имеется в виду роль Этьенна Кабе — видного представителя мирного утопического коммунизма — в политическом движении французского пролетариата 30—40-х годов XIX века. На страницах издававшихся им газет «Le Populaire» («Народ») и «Le Populaire de 1841» («Народ 1841 года») Кабе, наряду с пропагандой своих утопических проектов, критиковал режим Июльской монархии и содействовал распространению демократических идей. В своих сочинениях, статьях, листовках Кабе подвергал резкой критике капиталистический строй. Эти выступления Кабе, несмотря на утопизм его воззрений, сыграли значительную роль в деле политического просвещения французского пролетариата.

41

Ch. Dunoyer. «De la liberte du travail, ou Simple expose des conditions dans lesquelles les forces humaines s'exer-cent avec le plus de puissance». T. I–III, Paris, 1845 (Ш. Дюнуайе. «О свободе труда, или Простое изображение условий, при которых человеческие силы проявляются с наибольшей эффективностью». Тт. I–III, Париж, 1845).

Февральская революция произошла для Прудона действительно совсем некстати, ведь он всего лишь за несколько недель до нее неопровержимо доказал, что «эра революций» навсегда миновала. Его выступление в Национальном собрании, хотя оно и обнаружило, как мало понимал он все происходящее, заслуживает всяческой похвалы [42] . После июньского восстания это было актом высокого мужества. Кроме того, его выступление имело тот положительный результат, что г-н Тьер в произнесенной против предложений Прудона речи [43] , которая потом была издана в виде отдельной брошюры, доказал всей Европе, какой жалкий детский катехизис служил пьедесталом этому духовному столпу французской буржуазии. В сравнении с г-ном Тьером Прудон и в самом деле вырастал до размеров допотопного колосса.

42

Имеется в виду речь Прудона на заседании французского Национального собрания 31 июля 1848 года. Полный текст речи опубликован в «Compte rendu des seances de l'Assemblee Nationale». Vol. II, Paris, 1849, p. 770–782 («Протоколы заседаний Национального собрания». Т. II, Париж, 1849, стр. 770–782). В этой речи Прудон, выдвинув ряд предложений в духе мелкобуржуазных утопических доктрин (отмена ссудного процента и т. д.), в то же время охарактеризовал расправу с участниками пролетарского восстания в Париже 23–26 июня 1848 г. как проявление насилия и произвола. Подробную оценку этой речи см. в статье «Речь Прудона против Тьера» (настоящее издание, т. 5, стр. 321–324).

43

Имеется в виду речь Тьера 26 июля 1848 г. против предложений Прудона, внесенных в финансовую комиссию Национального собрания Франции. Речь опубликована в «Compte rendu des seances de l'Assemblee Nationale». Vol. II, Paris, 1849, p. 666–671.

Изобретение «credit gratuit» [ «дарового кредита». Ред.] и основанного на нем «народного банка» («banque du people») принадлежит к последним экономическим «подвигам» Прудона. В моей книге «К критике политической экономии», вып. 1, Берлин, 1859 (стр. 59–64 [44] ) доказывается, что теоретическая основа его взглядов имеет своим источником незнание основных элементов буржуазной «политической экономии», а именно — отношения товаров к деньгам, тогда как практическая надстройка была простым воспроизведением гораздо более старых и значительно лучше разработанных проектов. Что кредит — подобно тому, как он, например, в Англии в начале XVIII века, а затем снова в начале XIX века способствовал переходу имущества из рук одного класса в руки другого, — при определенных экономических и политических условиях может содействовать ускорению освобождения рабочего класса, это не подлежит ни малейшему сомнению и разумеется само собой. Но считать капитал, приносящий проценты, главной формой капитала, пытаться сделать особое применение кредита, мнимую отмену процента, основой общественного преобразования — это насквозь мещанская фантазия. И действительно, мы видим, что эта фантазия подробно развивалась уже экономическими идеологами английской мелкой буржуазии семнадцатого века. Полемика Прудона с Бастиа (1850 г.) о капитале, приносящем проценты [45] , стоит значительно ниже «Философии нищеты». Он доходит до того, что даже Бастиа удается его побить, и он комично неистовствует всякий раз, когда его противник наносит ему удар.

44

См. настоящее издание, т. 13, стр. 65–70.

45

«Gratuite du credit. Discussion entre M. Fr. Bastiat et M. Proudhon». Paris, 1850 («Даровой кредит. Дискуссия между г-ном Фр. Бастиа и г-ном Прудоном». Париж, 1850).

Несколько лет тому назад Прудон написал на конкурс, объявленный, кажется, лозаннскими властями, сочинение о «Налогах» [46] . Здесь исчезают и последние следы гениальности, и остается только petit bourgeois tout pur [чистейший мелкий буржуа. Ред.].

Что касается политических и философских сочинений Прудона, то во всех них обнаруживается тот же самый противоречивый, двойственный характер, что и в экономических работах. К тому же они имеют чисто местное значение — только для Франции. Однако его нападки на религию, церковь и т. д. были большой заслугой в условиях Франции в то время, когда французские социалисты считали уместным видеть в религиозности знак своего превосходства над буржуазным вольтерьянством XVIII века и немецким безбожием XIX века. Если Петр Великий варварством победил русское варварство, то Прудон сделал все от него зависящее, чтобы фразой победить французское фразерство.

46

Имеется в виду работа П. Ж. Прудона «Theorie de l'impot, question mise au concours par le conseil d'Etat du canton de Vaud en 1860» («Теория налога, вопрос, выдвинутый на конкурс Государственным советом кантона Во в 1860 г.»), изданная в Брюсселе и Париже в 1861 году.

Его книгу о «Государственном перевороте» [47] надо рассматривать не просто как плохое произведение, а как прямую подлость, которая, однако, вполне соответствует его мелкобуржуазной точке зрения; здесь он заигрывает с Луи Бонапартом и действительно старается сделать его приемлемым для французских рабочих; таково же его последнее произведение против Польши [48] , в котором он в угоду царю обнаруживает цинизм кретина.

47

Р. J. Proudhon. «La Revolution sociale demontree par le coup d'Etat du 2 Decembre». Paris, 1852 (П. Ж. Прудон. «Социальная революция в свете государственного переворота 2 декабря». Париж, 1852).

48

Р. J. Proudhon. «Si les traites de 1815 ont cesse d'exister? Actes du futur congres». Paris, 1863 (П. Ж. Прудон. «Перестали ли существовать договоры 1815 года? Акты будущего конгресса». Париж, 1863). В этом произведении Прудон выступал против пересмотра решений Венского конгресса 1815 г. о Польше и против поддержки европейской демократией польского национально-освободительного движения, оправдывая тем самым угнетательскую политику русского царизма.