Собрание сочинений, том 4
Шрифт:
В описании еврея-старьевщика встречается несколько наивных, премилых мест вроде:
Летит неделя, оставляя Всего пять дней твоим трудам. О, торопись! Без передышки Трудись, трудись, чтоб ты был сыт! Отец в субботу запрещает, Сын в воскресенье не велит.Ниже, однако, Бек целиком впадает в лпберально-младогерманскую [88] болтовню о евреях. Поэзия здесь исчезает настолько, что кажется, будто слушаешь золотушную речь в золотушной саксонской сословной палате: ты не можешь стать ни ремесленником, ни «старшиной мелких торговцев», ни земледельцем, ни профессором, но медицинская карьера тебе открыта. Поэтически это выражено так:
88
Младогерманцы — представители литературной группы «Молодая Германия»,
Разве подобным же образом нельзя было бы изложить в стихах прусский свод законов или переложить на музыку стихи г-на Людвига Баварского?
После того как еврей продекламировал своему сыну:
Трудиться должен, должен биться, Чтоб деньги и добро добыть,он его утешает:
Но честность все же сохранишь.Лорелея
Эта Лорелея — не что иное, как золото.
И низость бьет волной широкой В обитель чистоты высокой, И счастье тонет в ней.В этом излиянии душевной чистоты и в этом потоплении счастья содержится в высшей степени удручающая смесь пошлого и высокопарного. За сим следуют тривиальные тирады о предосудительности и безнравственности денег.
«За златом, за богатством рыщет» (любовь), «Родных сердец и душ не ищет, Не ищет рая в шалаше».Если бы влияние денег ограничилось даже тем, что они раз венчали бы немецкое искание родных сердец и родственных дут и шиллеровского шалашика, в котором находит приют любящая счастливая пара, то и тогда можно было бы уже признать за ними революционную роль.
Песнь под бой барабанов
В этом стихотворении наш социалистический поэт опять показывает, как, погрязнув в немецком мещанском убожестве, он в силу этого постоянно вынужден портить и тот слабый эффект, который он производит.
Под бой барабанов выступает полк. Народ призывает солдат участвовать с ним в общем деле. Радуешься тому, что поэт, наконец, проявил мужество. Но, увы, в конце концов мы узнаем, что речь идет лишь об именинах императора и обращение народа — это лишь мечтательная импровизация, которой украдкой занимается присутствующий на параде юноша, вероятно, гимназист:
Так юный с пылким сердцем грезит.Тот же сюжет с той же развязкой под пером Гейне превратился бы в горчайшую сатиру на немецкий народ; у Бека же получилась лишь сатира на самого поэта, отождествляющего себя с юношей, беспомощно предающимся мечтам. У Гейне мечты бюргера намеренно были бы вознесены, чтобы затем так же намеренно низвергнуть их в действительность. У Бека сам поэт разделяет эти фантазии и, конечно, получает такие же повреждения, когда сваливается в мир действительности. Первый вызывает в бюргере возмущение своей дерзостью, второй, в котором бюргер видит родственную душу, действует на него успокаивающе. Пражское восстание [89] дало ему, впрочем, возможность воспроизводить кое-что совсем в другом роде, чем этот фарс.
89
Имеется в виду стихийное восстание текстильщиков Праги во второй половине июня 1844 года. События в Праге вызвали рабочие волнения во многих других промышленных центрах Чехии (Либерец, Чешская Липа и др.). Движение рабочих, сопровождавшееся разгромом фабрик и уничтожением машин, было свирепо подавлено правительственными войсками. — 218.
Переселенец
Я отломил лишь ветку, Донес о том лесник. Помещик целил метко, Вот на щеке отметка.Не хватает только, чтобы и донос лесника был изложен такими же стихами.
Деревянная нога
Здесь поэт пытается повествовать и терпит поистине жалкую неудачу. Эта полная неспособность к повествованию и изображению, проявляющаяся во всей книге, характерна для поэзии «истинного социализма». «Истинный социализм» в своей неопределенности делает невозможным установление связи между отдельными фактами, о которых нужно рассказать, и общими условиями, чтобы, таким образом, выявить в этих фактах все,
что в них есть яркого и значительного. Поэтому «истинные социалисты» и в своей прозе избегают касаться истории. Там, где они не могут уклониться от нее, они довольствуются либо философской конструкцией, либо сухо и скучно регистрируют отдельные несчастные случаи и социальные явления. И всем им, как прозаикам, так и поэтам, не хватает необходимого для рассказчика таланта, что связано с неопределенностью всего их мировоззрения.Картофель
На мотив: «Утренняя заря, утренняя заря!»
Хлеб святой! Ты приходишь в час крутой. Ты приходишь волей неба К людям, в мир, что жаждет хлеба. Умер ты — вкушай покой!Во второй строфе он называет картофель
Той частицей, что одна От Эдема нам осталась,и так характеризует картофельную болезнь:
Губит ангелов чума!В третьей строфе Бек советует бедняку надеть траур:
О бедняк! Траур надевай, коль так. Для тебя уж все пропало — Ах, последнего не стало! Плачь, кто может, пуст очаг. О печальная страна! Бог твой умер, ты одна, Но утешься, край суровый, — Искупитель к жизни новой Вновь восстанет ото сна!Плачь, кто может плакать, вместе с поэтом. Если бы он не испытывал такого же недостатка в энергии, как его бедняк в доброкачественном картофеле, он порадовался бы тому напитку, который получен был прошлой осенью из картофеля, этого бога буржуазии, одного из устоев существующего буржуазного общества. Немецкие землевладельцы и буржуа могли бы без всякого ущерба разрешить петь это стихотворение в церквах.
Бек заслуживает за свое рвение венка из цветов картофеля.
Старая дева
Мы не будем подробно разбирать это стихотворение, так как оно бесконечно длинно и растянулось на девяносто невыразимо скучных страниц. Старая дева, в цивилизованных странах существующая в большинстве случаев только номинально, представляет собой в Германии значительное «социальное явление».
Самая обычная манера социалистически-самодовольного рассуждения заключается в том, чтобы говорить: все было бы хорошо, если бы только, с другой стороны, не было бедных. Такое рассуждение можно было бы применить к любому предмету. Подлинное содержание его заключается в филантропически-лицемерном мелкобуржуазном филистерстве, которое полностью приемлет положительные стороны существующего общества и причитает лишь по поводу того, что наряду с этим существует и отрицательная сторона — бедность; филистерство это целиком срослось с современным обществом и желало бы только, чтобы оно продолжало существовать, но без условий его существования.
Бек повторяет это рассуждение в своем стихотворении, часто в крайне тривиальной форме, например, он пишет по случаю рождества:
О день, отрадный всем сердцам, Вдвойне милей ты был бы нам, Когда бы этот праздник желанный Не пробуждал в душе бедного мальчугана Зависти, первого из грехов: В окно к богатому товарищу смотрит без слов, А в сердце его богохульства буря. Да…………………………………… …… как наслаждался бы слух мои игрой Детства счастливого в праздничном доме, Если б тогда же в трущобе сырой Бедность не мерзла на грязной соломе.В этом бесформенном, бесконечно длинном стихотворении встречаются, впрочем, отдельные хорошие места, например, изображение люмпен-пролетариата:
Он каждый день напрасно рыщет, Еду в зловонных ямах ищет, Как воробей свой корм дневной, Он чинит, точит день-деньской, Стирает вспухшею рукой, Тележку тащит, еле жив, С горой незрелых груш и слив: «Кто купит? Кто?» — в слезах поет И для гроша в грязи снует. И на углу во славу божью — Ведь в бога свято верит он — Протягивает руку с дрожью: Есть против нищенства закон. Хотя и глух он, и немолод, Бренчит на арфе в дождь и холод; Из года в год все песнь одна Звучит у каждого окна, И няньку он плясать зовет, А сам не слышит, что поет; Он освещает улиц тьму, Но света нет в его дому. Он рубит лес и тащит груз, Но, потеряв к работе вкус, Стал вором, сводником, ханжой И пропил совесть и разум свой.