Собрание сочинений в 10-ти томах. Том 10
Шрифт:
А глашатай читал:
– «Буануво, разбойник. Два брата Деревянные Копья, разбойники. Узар, разбойник...»
– Это господин де Келен, - пояснил какой-то крестьянин.
– «Панье, разбойник...»
– Это господин Сефер.
– «...Плас-Нетт, разбойник...»
– Это господин Жамуа.
Глашатай продолжал чтение, не обращая внимания на комментарии слушателей.
– «...Гинуазо, разбойник. Шатенэ, кличка Роби, разбойник...»
Какой-то крестьянин шепнул другому:
– Гинуазо - еще его зовут «Белобрысый», а Шатенэ из Сент-Уэна.
–
В толпе зашумели.
– Он из Рюйе.
– Правильно, это Золотая Ветка.
– У него еще брата убили при Понторсоне.
– Того звали Уанар-Малоньер.
– Хороший был парень, всего девятнадцать минуло.
– А ну, тише!
– крикнул глашатай.
– Скоро уж конец. «Бельвинь, разбойник. Ла Мюзет, разбойник. Круши-всех, разбойник. Любовинка, разбойник».
Какой-то парень подтолкнул девушку локтем под бок. Девушка улыбнулась.
Глашатай заканчивал список:
– «Зяблик, разбойник. Кот, разбойник...»
Крестьянин в толпе пояснил:
– Это Мулар.
– «...Табуз, разбойник...»
Другой добавил:
– А это Гоффр.
– Их, Гоффров, двое, - заметила женщина.
– Два сапога пара, - буркнул ей в ответ парень.
Глашатай тряхнул бумагой, а барабанщик пробил дробь.
Глашатай продолжал:
– «...Где бы ни были обнаружены все вышепоименованные, после установления их личности, они будут немедленно преданы смертной казни...»
По толпе снова прошло движение.
А глашатай дочитал последние строки:
– «...Всякий, кто предоставит им убежище или поможет их бегству, будет предан военнополевому суду и приговорен к смертной казни. Подписано...»
Толпа затаила дыхание.
– «...подписано: делегат Комитета общественного спасения Симурдэн».
– Священник, - сказал кто-то из крестьян.
– Бывший кюре из Паринье, - подтвердил другой.
А какой-то буржуа заметил:
– Вот вам, пожалуйста, Тюрмо и Симурдэн. Белый священник и синий священник.
– Оба черные, - сказал другой буржуа.
Мэр, стоявший на балкончике, приподнял шляпу и прокричал:
– Да здравствует республика!
Барабанная дробь известила слушателей, что чтение еще не окончено. И в самом деле, глашатай поднял руку.
– Внимание, - крикнул он.
– Вот еще последние четыре строчки правительственного объявления. Подписаны они командиром экспедиционного отряда Северного побережья, то есть командиром Говэном.
– Слушайте!
– пронеслось по толпе.
И глашатай прочел:
– «...Под страхом смертной казни...»
Толпа притихла.
– «...запрещается оказывать согласно вышеприведенному приказу содействие и помощь девятнадцати вышепоименованным мятежникам, которые в настоящее время захвачены и осаждены в башне Тург».
– Как?
– раздался голос.
То был женский голос. Голос матери.
III. Крестьяне ропщут
Мишель Флешар смешалась с толпой. Она не слушала глашатая, но иногда и не слушая слышишь.
Она услыхала слово: «Тург» - и встрепенулась.– Как?
– спросила она.
– В Турге?
На нее оглянулись. Вид у нее был растерянный. Она была в рубище. Кто-то охнул:
– Вот уж и впрямь разбойница.
Какая-то крестьянка, державшая в руке корзину с лепешками из гречневой муки, подошла к Мишели и шепнула:
– Замолчите.
Мишель Флешар растерянно взглянула на крестьянку. Она опять ничего не поняла. Слово «Тург» молнией озарило ее сознание, и вновь все заволоклось мраком. Разве она не имеет права спросить? И почему все на нее так уставились?
Между тем барабанщик в последний раз отбил дробь, расклейщик приклеил к стене объявление, мэр удалился с балкончика, глашатай отправился в соседнее селение, и толпа разбрелась по домам.
Только несколько человек задержалось перед объявлением. Мишель Флешар присоединилась к ним.
Говорили о людях, чьи имена были в списке объявленных вне закона.
Перед объявлением стояли крестьяне и буржуа, иначе говоря - белые и синие.
Разглагольствовал какой-то крестьянин:
– Все равно всех не переловишь. Девятнадцать это и будет девятнадцать. Приу они не поймали, Бенжамена Мулена не поймали, Гупиля из прихода Андуйе не поймали.
– И Лориеля из Монжана не поймали, - подхватил другой.
Тут заговорили все разом:
– И Бриса Дени тоже.
– И Франсуа Дюдуэ.
– Да, он из Лаваля.
– И Гю из Лонэ-Вилье.
– И Грежи.
– И Пилона.
– И Фийеля.
– И Менисана.
– И Гегарре.
– И трех братьев Ложре.
– И господина Лешанделье из Пьервиля.
– Дурачье!
– вдруг возмутился какой-то седовласый старик.
– Поймали Лантенака, считай всех поймали.
– Да они и Лантенака-то пока не поймали, - пробормотал кто-то из парней.
Старик возразил:
– Возьмут Лантенака, значит саму душу взяли. Умрет Лантенак, всей Вандее конец.
– Кто это такой Лантенак?
– спросил один из буржуа.
– Так, из бывших, - ответил другой.
А еще кто-то добавил:
– Из тех, кто женщин расстреливает.
Мишель Флешар услышала эти слова и сказала:
– Верно!
Все оглянулись в ее сторону.
А она добавила:
– Меня вот он расстрелял.
Это прозвучало странно; будто живая выдавала себя за мертвую. Все смотрели теперь на нее, но не слишком доброжелательно.
Действительно, вид ее внушал беспокойство; эта дрожь, трепет, звериный страх - она была так напугана, что вчуже вызывала испуг. В отчаянии женщины страшит именно ее беспомощность. Словно сама судьба толкает ее к краю бездны. Но крестьяне смотрят на все много проще. Кто-то в толпе буркнул:
– Уж не шпионка ли она?
– Да замолчите вы и уходите подобру-поздорову, - шепнула Мишели все та же крестьянка с корзинкой.
Мишель Флешар ответила:
– Я ведь ничего плохого не делаю. Я только своих детей ищу.