Собрание сочинений в 10 томах. Том 2: Третий глаз Шивы

— Покажите мне ленту.

— Сейчас это нецелесообразно.

— Нет? Но почему?

— У меня есть на этот счет кое-какие соображения.

— И это вы называете карты на стол? Боюсь, что плодотворного совместного разбирательства у нас не получится.

— Посмотрим, Марк Модестович. Еще не вечер.

— Я отказываюсь вести с вами дальнейший разговор.

— Это уже не разговор, Марк Модестович, а допрос. Вы ведь сами согласились дать свидетельские показания. И сами же придали нашей беседе столь острый уклон. Я не намеревался сегодня спрашивать вас о пиках боли на последнем отрезке ленты. Но как бы там ни было, а вопрос задан. Вы отказываетесь отвечать на него?

— Нет, не отказываюсь. Я не хочу дать вам лишнее оружие против себя.

— Это разумно. Итак?

— Я не знаю, почему возникли эти зубцы на ленте. Меня в тот день в кабинете не было. И это все, что я могу сказать.

— Такой ответ представляется вам убедительным?

— Решайте сами.

— Ни меня, ни кого-то другого он удовлетворить не может.

— Вы кто по образованию, Владимир Константинович? Я забыл.

— Юрист.

— Ах, юрист! Тогда вы должны понимать, что всплески на ленте — не отпечатки пальцев. Это поисковая научная работа, очень и очень далекая от ваших дел. Юридически сведущий человек не найдет здесь ни улик, ни доказательств. Тут ничего нельзя истолковать однозначно и ничего нельзя использовать для следственной практики. Думаете, я сразу не понял, куда вы клоните? Но я отвечал на ваши вопросы, рассказывал о таких деталях, до которых без меня вы бы не докопались за целый год. Все бы ваши построения разлетелись в прах, умолчи я лишь об одном сигнале утреннего полива! Станете спорить?

— Не стану. Вы действительно очень мне помогли. И я знаю, что все сказанное вами — правда.

— И зачем я, товарищ Люсин, сам сунул голову в приготовленную моими руками петлю? Зачем?

— Вы вновь приглашаете меня предпринять совместный логический анализ?

— Давайте попробуем.

— Прежде всего должен отметить, что вы умный человек, Марк Модестович.

— Покорно благодарю.

— В самом деле умный. Вы правильно сказали, что юридической силы сигналы на ленте не имеют. Как, строго говоря, не имеет ее реакция служебно-розыскной собаки. Собака способствует розыску преступника, но никак не составлению обвинительного заключения. Наш случай хоть и не однозначный, но чем-то схожий. Никто не рискнет выдвигать обвинение против человека на основании каких-то пиков и синусоид, которые могут толковаться и так и эдак. Мы даже не найдем подходящих экспертов, хотя на страницах мировой печати и дебатируются вопросы использования биопотенциалов растений в целях криминалистики. Но согласитесь, Марк Модестович, последние диаграммы все же дают нам некое указание, которое трудно будет оставить без объяснения. Если хотите, это повод задуматься, покопаться в известном направлении. Вдруг отыщется?! Я имею в виду улики, следы, не подлежащие противоречивому истолкованию. Более того, я могу уже располагать такими уликами! И должен прямо сказать, что вместе с лентой они обладают большой доказательной силой.

— Провоцируете?

— Ни в коем случае. Только обрисовываю общую ситуацию.

— Какие это улики? В чем вы меня обвиняете?

— Об уликах мы еще поговорим. В свое время… На второй ваш вопрос я тоже еще не готов дать окончательный ответ. Могу лишь сказать, что у меня есть веские основания не верить некоторым вашим показаниям.

— Конкретно!

— Если конкретно, то я убежден, что в день смерти Ковского вы были в его лаборатории. Я говорю о его кабинете на даче в Жаворонках.

— Это все?

— Это главное.

— Отсюда только один шаг, чтобы обвинить меня в убийстве.

— Я его не сделал.

— Напрасно! Это ведь так просто!

— Думаю, что вы ошибаетесь. Но как бы там ни было, от ответа на вопрос, что вы делали в доме Ковского в тот последний день, не уйти.

— Я не знаю, какие у вас там есть против меня улики, но лента, повторяю, не доказательство. Она меня не волнует.

— Напрасно.

— Нет, не волнует. Объяснить пики легче легкого. Я могу выдвинуть хоть сто различных вариантов.

— Сделайте одолжение.

— Ковский сам поставил опыт по программе «Ненависть».

— Это противоречит вашим прежним показаниям.

— Ничуть. Отчего бы ему не поставить такой опыт? Я же не был у него целых пять дней. Это не утверждение, а только предположение. Как я могу утверждать что-либо, если не знаю точно? Меня же не было там! Не убеждает?

— Ладно, допустим. Еще варианты есть?

— Сколько угодно! Ковский раскрыл форточку, и на лист с датчиком упал солнечный луч. — К вашему сведению, утреннее солнце богато ультрафиолетом. Поэтому лист мог получить ожог, что и вызвало реакцию, сходную с той, которая возникала при раздражении током или зажженной сигаретой. Как вам это нравится?

— Видимо, научные эксперты признают подобный довод достаточно резонным.

— Вот видите! А что, если реакция цветка вообще была самопроизвольной? Если растению не понравилось, что бактерии в почве вдруг взрывообразно размножились или, напротив, погибли? А вдруг поливная вода содержала не те соли? А что, ежели завелась какая-нибудь личинка и стала пожирать корни? Или проросли вдруг занесенные ветром вредные споры?

— Понятно, Марк Модестович, и достаточно. Меня ваша аргументация убеждает. Не отказываясь от первоначальных сомнений, я вынужден признать, что пики на диаграмме доказательной силой не обладают. Вы удовлетворены?

— А вы?

— И да и нет. Но, по крайней мере, вопрос, казавшийся мне главным, получает достаточное объяснение. Точнее вырисовывается неправомочность самой его постановки. Приношу свои извинения. Наличие пиков боли на последней диаграмме не может быть истолковано однозначно.

— Вы отразите это в протоколе?

— Ваши ответы? Безусловно!

— А ваши выводы?

— Это уже не для протокола. Они останутся в голове.

— Еще вопросы будут?

— Нет, Марк Модестович, спасибо. Прочтите, пожалуйста, и подпишите.

— Давайте. — Он подписал не глядя. — Я вам верю.

— Прочтите все-таки для порядка. Если что не понравится, внесем изменения.

— Нет, все правильно, — сказал Сударевский, бегло проглядев запись. — Жаль лишь, что наш в высшей степени интересный диалог не отражен здесь во всей полноте.

— Сойдет. Главное, чтобы правильно была передана суть, а как мы с вами добирались до истины, никого не касается.

— Считаете, что мы добрались до нее?

— Диалектика учит, что абсолютная истина недостижима, Марк Модестович, хотя мы можем сколь угодно близко приблизиться к ней… Теперь, когда мы покончили с делами, могу сообщить вам приятную новость.

— В самом деле?

— Академик Берендер дал высокий отзыв о вашей работе. Он считает, что она безусловно заслуживает диплома на открытие. Если вы согласны, он готов ходатайствовать о передаче ее на рассмотрение в отделение химических наук.

— Спасибо, Владимир Константинович, за ваши хлопоты и за действительно прекрасное известие. Оценка Александра Петровича крайне лестна и ко многому обязывает, но, не знаю, как вам объяснить, я не согласен. Ради бога, извините меня, но я не хочу.

— Вот уж удивили так удивили! Мои друзья говорят, что это почти верное дело!

— И тем не менее.

— Ну, раз так… Дело, конечно, ваше.

— Хотите знать почему?

— Вы не обязаны объясняться, Марк Модестович. Столь далеко мои служебные полномочия не распространяются.

— Но вы пытались помочь мне не как следователь?

— Конечно же, нет! Просто по-человечески! Наконец, как гражданин… Вы ведь действительно сделали вместе с Ковским большое и важное открытие. В юридическом оформлении этого факта заинтересованы не только вы, но прежде всего наша страна. Этого требуют государственные интересы.