Собрание сочинений в 12 т. Т. 11

–  Ну, коли так, - ответил Брокс, - я принимаю приглашение, даже не зная, кто эти будущие супруги.

–  Сейчас узнаешь.

–  Погоди, Пох, хочу сказать тебе заранее, что это прекрасные люди.

–  Еще бы… прекрасные люди. Ведь это я - жених.

–  Ты, Пох?!

–  Да, я. А невеста - моя милая Зинаида Паренцова.

–  О, прекрасная женщина!… Правду говоря, не ожидал я этого…

–  Тебя это удивляет?…

–  Нет, что ты! Вы составите славную пару, хотя тебе и стукнуло пятьдесят, Пох…

–  Да, а Зинаиде сорок пять, Брокс. Ничего не поделаешь, наше счастье будет короче, вот и все! Эх, дружище, любишь-то - по своей воле, а женишься - когда возможно. Мне было двадцать пять лет, когда я полюбил Зинаиду, а ей двадцать. Но у нас обоих вместе не было и ста рублей! Пришлось подождать, пока я сколотил небольшой капиталец, да и она, со своей стороны, накопила подходящее приданое. Мы порешили объединить наши сбережения… И вот теперь деньги у нас в кармане. Ведь в Лифляндии бедные люди чаще всего так поступают!… Оттого, что ждешь много лет, только крепче любишь, да и за будущее нечего опасаться.

–  Твоя правда, Пох.

–  У меня теперь хорошее место в банке Иохаузенов - пятьсот рублей в год. После свадьбы братья обещают мне прибавку. Да и Зинаида зарабатывает столько же. Вот мы и богаты… по-своему, конечно!… Правда, у нас нет и четверти того, что у меня сейчас в сумке…

Пох запнулся, бросив подозрительный взгляд на неподвижно сидящего спутника, который, казалось, спал в своем углу. Никак он сболтнул лишнее!…

–  Так-то, Брокс. По-своему богаты!
– повторил он.
– Поэтому, думается мне, Зинаиде лучше всего на наши сбережения купить мелочную лавочку!… Кстати, в гавани продается как раз такая…

–  Ну, а я обещаю посылать тебе много покупателей, дружище Пох!
– воскликнул кондуктор.

–  Спасибо, Брокс, заранее спасибо! Я от тебя другого и не ожидал. Зато какое место я тебе приготовил на пиру!

–  Какое?

–  Недалеко от новобрачной. Увидишь, как Зинаида еще будет красива в подвенечном платье, с миртовым венком на голове, с ожерельем на шее - подарком госпожи Иохаузен.

–  Верю тебе, Пох, верю!… Такая хорошая женщина не может не быть красивой. Когда же торжество?

–  Через четыре дня, Брокс, шестнадцатого числа… Вот почему я и говорю: поторопи ямщиков. За стаканчиком-другим - не постою!… Пусть хорошенько погоняют лошадей!… Ведь твоя карета везет жениха, нельзя же, чтобы он чересчур состарился в дороге.

–  Еще бы! Зинаида отказалась бы тогда от тебя!… - смеясь, ответил веселый кондуктор.

–  Эх, какая это замечательная женщина! Будь я на двадцать лет старше, она и тогда пошла бы за меня!

Задушевный- разговор банковского артельщика с приятелем Броксом, смена лошадей, подкрепляемая каждый раз стаканчиком шнапса, делали свое дело, и путешественники быстро и незаметно оставляли за собой перегон за перегоном. Никогда рижская почтовая карета не катила с такой скоростью.

Пейзаж не менялся. Все те же необъятные равнины, откуда летом доносится крепкий запах конопли. Дороги, проложенные большей частью телегами и повозками, содержались неважно. Иногда приходилось ехать опушкой леса. Попадались все те же древесные породы: клен, ольха, береза и стонущие под порывами ветра ели. На дороге и в полях встречалось мало людей. Суровая на этих широтах зима только-только кончалась. Благодаря понуканиям Брокса карета неслась, нигде не задерживаясь, от села к селу, от деревни к деревне, от станции к станции. Опоздания не предвиделось. От ветра тоже большой беды не было, так как он дул в спину.

Когда меняли лошадей, банковский артельщик и кондуктор выходили поразмяться, но незнакомец ни разу не покидал своего места. Он только пользовался случаем, чтобы выглянуть наружу из дверцы кареты.

–  Не больно он поворотлив, наш спутник!
– твердил Пох.

–  Да, и не больно-то разговорчив!… - ответил Брокс.

–  Не знаешь ли ты, кто это?

–  Нет… Я даже не разглядел, какого цвета его борода!

–  Придется ему все же открыть лицо, когда в полдень будем обедать на станции…

–  Быть может, он такой же едок, как и говорун!
– возразил Брокс.

Сколько жалких деревушек повстречали они по дороге, прежде чем достигли села, где карета должна была остановиться в обеденный час. Сколько захудалых хижин, ветхих бедных лачуг с покосившимися ставнями, с зияющими щелями, куда врывался суровый зимний ветер, промелькнуло по пути! А между тем лифляндские крестьяне - крепкий народ: мужчины с жесткими всклокоченными волосами, женщины в лохмотьях, босые дети с перепачканными руками и ногами, как у беспризорного скота. Несчастные мужики! Летом они страдают в своих лачугах от жары, зимой - от холода и в любое время от дождя и от снега. Что же сказать о их пище? Черный хлеб с мякиной, слегка смоченный конопляным маслом, ячменная и овсяная похлебка и лишь изредка кусочек сала или солонины! Что за жизнь! Но они привыкли к ней и не знают, что такое роптать. Да и что толку роптать?…

В час пополудни во время остановки путешественники нашли довольно приличную харчевню, где им подали сытный обед: суп из молочного поросенка, огурцы, плавающие в миске с рассолом, большие краюхи так называемого «кислого» черного хлеба (о белом хлебе нечего было и мечтать), кусок семги, выловленной в водах Двины, свежее сало с овощами, икру, имбирь, хрен и столь необычное на вкус брусничное варенье. Все это запивалось чаем, который течет здесь в таком изобилии, что его хватило бы на целую прибалтийскую реку. Словом, прекрасный обед, который привел Брокса и Поха на весь день в благодушное настроение.

Что касается другого пассажира, то обед, казалось, не изменил его угрюмого нрава. Он велел подать себе отдельно в темном углу харчевни и лишь чуть-чуть приподнял капюшон, так что можно было заметить клочок седеющей бороды. Напрасно банковский артельщик и кондуктор пытались его разглядеть. Поел он поспешно, ничем не запивая, и задолго до остальных вернулся на свое место в карете.

Поведение незнакомца возбуждало любопытство его спутников, в особенности Поха, весьма раздосадованного тем, что ему не удалось выжать из этого молчальника ни одного слова.

–  Мы так и не узнаем, кто этот человек?… - спросил Пох.

–  Я тебе скажу, кто он, - ответил Брокс.

–  Ты его знаешь?

–  Да! Это пассажир, заплативший за проезд, с меня и этого достаточно.

Еще не было двух, когда тронулись снова в путь, и карета быстро покатила по дороге.

–  Эй, вы, голубчики! Вперед, ласточки!
– ласково прикрикнул ямщик, и под щелканье его кнута лошади помчались во всю прыть.

Должно быть, запас новостей Поха истощился, так как беседа его с кондуктором становилась все более вялой. Да и отяжелел он, видно, после плотного обеда. Голова его была затуманена парами водки, и он вскоре начал клевать носом, как говорят о человеке, одолеваемом сном, когда голова его болтается из стороны в сторону. Не прошло и четверти часа, как Пох погрузился в глубокий сон. Должно быть, в грезах ему являлся милый образ Зинаиды Паренцовой.