Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность
Шрифт:
Новичок, Сергей Иванович и Карнаухов вошли в вагон.
— Добро! — сказал Сергей Иванович. — Угодили комсомольскому вожаку.
— Осторожней, — предупредил их Новичок, — краска еще свежая.
Демонстрация должна была начаться после окончания занятий в школах и учреждениях и закончиться митингом на территории будущего завода.
Там спешно готовили электрическое освещение, украшали входы еловыми ветками и лозунгами.
Ночью губком комсомола предполагал устроить факельное шествие по городу, карнавал и игры на площади.
В честь праздника кооперация
Около десяти часов утра на рынке началась паника.
Причиной паники было объявление, которое дня два тому назад Петрович набрал по заказу Льва. Сделано оно было так:
Слово «мобилизация» Петрович набрал большими деревянными, специально для этого случая вырезанными буквами.
Приехавшим на ярмарку крестьянам прежде всего бросилось в глаза это тревожное слово. Оно повторялось два раза. Остальных слов, напечатанных мелкими буквами, почти никто не читал.
Немедленно, как только слух о «мобилизации» разнесся по ярмарочной площади, сотни подвод загрохотали по булыжнику — мужики бросились домой. Цены на хлеб, муку и мясо поднялись вдвое. Спекулянты встречали крестьян у застав, тянули их к заборам… Мужики за бесценок продавали привезенные продукты.
Затем весть о «мобилизации» облетела постройки и учреждения. Сергей Иванович отправил на завод всех работников губкома и райкомов. Паника была скоро ликвидирована.
В учреждении, ведавшем выдачей всякого рода разрешений на рекламу, внимательно изучали продукцию Петровича. Сей старичок, служивший Борису Викторовичу Савинкову, и патриарху Тихону, и бог весть кому еще, аккуратно поставил в конце объявления номер гублита и указал какой-то отдаленнейший город.
В тот же день Сергей Иванович говорил по телефону с Алексеем Силычем.
— Хитрая механика, Силыч, а? И цирк, говоришь, никакой к нам не приезжал? Странно! Чертовски странно! Послушай, Алексей Силыч, нет ли у наших троцкистов своей скоропечатни? Что-то мне показалось, будто эта бумажка и та, ну, платформа набраны одинаковым шрифтом. Тебе тоже? Хорошо. Будь здоров!
Вслед за тем он вызвал Богданова и в присутствии председателя контрольной комиссии спросил его, правда ли, что он готовит контрдемонстрацию и свое выступление.
— Клевета! — Было страшно смотреть на перекосившееся лицо Богданова. — Донос! Дайте мне этого подлеца, я разобью ему морду!
— Значит, выступать не будешь?
— Нет.
— Честное слово?
— Честное слово.
— Можешь идти.
Как обычно, в четыре часа почтальон принес в мастерскую газеты. Лев принялся сначала за центральные.
На второй странице одной из газет была напечатана большая статья Николая Ивановича о топливных ресурсах Верхнереченска. Статья называлась «Оптимизм вприпрыжку». В ней Камнев яростно оспаривал
выводы бригады, которая вела разведки торфа, доказывал, что запасы торфа преувеличены во много раз и что теплоцентраль обречена на консервацию через пять-шесть лет.Автор предостерегал от поспешных выводов, настаивал на необходимости повременить с постройкой теплоцентрали, глубже изучить топливные ресурсы и предупреждал, что на это понадобится некоторая затрата времени.
— Молодец! — сказал Лев. — Удружил!
Просмотрев центральные газеты, он взял «Верхнереченские известия». Вся третья страница была посвящена деятельности учителя Петра Баранова в селе Карачаиха. В статье рассказывалось о том, как Петр Баранов, сын кулака-антоновца, пытался организовать из кулацких сынков контрреволюционную группу. Комсомол в селе, где учительствовал Баранов, работал слабо. Использовав это обстоятельство, учитель сумел привлечь кое-кого из середняцкой молодежи.
Группа Баранова превратилась в шайку бандитов…
Организатор, то есть Баранов, разоблаченный селькором районной газеты, скрылся. Участники его шайки арестованы и сознались в преступлениях.
«Сволочь! — злобно подумал Лев. — Еще обо мне сболтнет, сука! Не сумел спрятать концы в воду! А-а, ч-черт!»
Не успел Лев успокоиться, как дверь открылась и в мастерскую, воровато озираясь по сторонам, вошел Николай Иванович и запер за собой дверь.
— Неприятность, Лев Никитыч! — Голос его дрожал и срывался. — Боже мой, не знаю, что и делать! Руки трясутся, голова болит. Приехала бригада ЦКК. Сидят над моим балансом. Боюсь, докопаются до всего. Очень опытные люди, и ни одного нашего. Ходил домой за материалом — и вот… к вам… Посоветуйте… Боюсь!
— Чего? — резко спросил Лев.
— Арестуют.
— Арестуют — молчите. Ошибка, неверный расчет — вот и все. Улик нет?
— Избави бог. Только баланс.
— Выкручивайтесь. Помогу, не забуду. Но обо мне… Вы понимаете? Со дна морского достану!
— Да что вы, Лев Никитыч!
— Предупреждаю на всякий случай. Держите язык за зубами. Выручу быстро.
— Моим помогите, если…
— Что за вопрос! Зять я вам или нет?
— Лев Никитыч! — Камнев еле говорил, рыдания душили его. — Неужели возьмут? Ведь я…
— Надейтесь и мужайтесь. Одно могу сказать: за вами — тысячи.
— Спасибо, Лев Никитыч! Господи, неужели? Я побегу. Там ждут. Как снег на голову.
— Успокойтесь. Возьмите себя в руки! — зашипел Лев. — Если вас увидят таким — посадят без проволочки.
Камнев ушел.
«Старая развалина! А-а, еще не все пропало! Еще Богданов есть. Тот покрепче! Веселей, Лев Никитыч!»
Лев вышел из мастерской и направился к площади, откуда должны были двинуться демонстранты.
В четыре часа на центральной улице Верхнереченска загрохотали барабаны. Это был сигнал к началу праздника.
Оркестры рявкнули еще в трех местах, и из учреждений к сборным пунктам потянулись колонны. С вокзального холма спускались в город железнодорожники.
По пути к ним присоединились рабочие «Светлотруда».
Через час улицы были заполнены демонстрантами, флагами, транспарантами и знаменами. Слышался глухой шум, говор, где-то пели. На солнце блестела медь оркестров.