Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность
Шрифт:
Мрачный, оскорбленный в лучших своих чувствах, Андрей покинул беседку, не попрощавшись. Он ожидал, что ребята с восторгом последуют за ним, а эти нюни… На пороге он остановился, окинул ребят пренебрежительным взором, тряхнул рыжей головой и гневно проговорил:
— Тоже, палачи!
Шагая рядом с Леной, Виктор утешал ее:
— Я подумаю, может быть, тоже с вами поеду. Ты не сердись на меня, Лена Я ведь бойскаут, я же дал честное слово папе ничего не делать без него. А то бы хоть завтра! Взял бы мамин портрет и — с вами.
Лена молчала. По щекам ее катились слезы. В Америку ее не очень тянуло.
Поездка не состоялась — экономка Компанейцев, Васса,
Сергей Петрович нашел заготовленные ребятами мешки с провизией и проплакал весь вечер до возвращения Андрея и Лены. Сидя с ним рядом на диване, выла, словно по покойнику, Васса.
Обитатели Матросской и Церковноучилищной улиц встретили слухи об октябрьских событиях в Москве и Питере каждый по-своему. Дети даже обрадовались: прошел слух, что большевики отменяют школы, учебники, отметки и школьных инспекторов.
Их родители, за исключением отца Джонни, который спокойно варил самогон, — в дни, последовавшие за революцией, развили бурную деятельность.
Отец Жени Камневой прятал золото и дорогие вещи.
Сергей Петрович Компанеец возмущался «наглостью большевиков, не посчитавшихся с демократией», и чистил охотничье ружье; он ждал, что верхнереченские улицы покроются баррикадами и народ перестреляет большевиков. Баррикады не появлялись, а ружье у Сергея Петровича отобрали.
Адвокат Кузнецов занялся торговлей лошадьми. На воротах его дома появилась вывеска: «Уполномоченный петроградской конторы по закупке лошадей. Верхнереченское отделение». Кузнецов стал часто принимать в своем доме подозрительных людей, обутых в тяжелые кожаные сапоги. Люди эти с большой опаской приносили Кузнецову какие-то бумаги, которые он тщательно переписывал и переправлял в Москву.
Отец Виктора вскоре после переворота решил бежать из Верхнереченска на юг, но ночью накануне побега его арестовали и отвели в тюрьму. В тот же день губсовдеп предложил Петру Игнатьевичу очистить особняк; здесь должен был разместиться детский дом.
Петр Игнатьевич упал было духом, но явился добрый человек — им оказался адвокат Кузнецов. Полагая, что большевики не сегодня-завтра сорвутся и Евгений Игнатьевич, снова войдя в силу, не забудет друга, адвокат предложил Петру Игнатьевичу перебраться к нему в дом на Матросской улице.
Накануне Нового года семья Хованей оставила особняк.
Виктор тяжело переносил все эти невзгоды. Он стал диковатым, молчаливым, бывал только с Леной и Андреем; лишь они умели успокаивать его и отвлекать от мрачных мыслей.
Глава третья
Сергей Петрович Компанеец в студенческие годы считал себя ярым националистом. Он думал только об одном: как бы оторвать Украину от России и завести в ней европейские порядки. Когда товарищи резонно указывали ему, что украинский народ и сам может быть хозяином на своих полях и что не в отделении суть, Сергей Петрович гневно фыркал. Был он страстным мечтателем и всякую теорию презирал.
— Придумывать теории — удел скопцов, — говаривал он. — Удел полноценного человека — борьба!
— За что? — спрашивали его товарищи.
— За свободу. За жизнь без всякого насилия, за право мечтать.
Его и постигла участь многих мечтателей, у которых чувства повелевают разумом.
Когда Сергей Петрович овдовел, он внутренне как-то сразу опустился. Мечты о «вызволении» Украины он тотчас забыл, полюбил мрачное
одиночество, заполненное скорбью о самом себе, презрением к людям и всему человеческому.Жена его Анна умерла в расцвете жизни.
Статная, медлительная, она всюду приносила с собой тепло. Самые капризные дети успокаивались на ее руках, больные становились веселыми, всем мужчинам хотелось ухаживать за ней. Сергей Петрович пылко любил ее: она и была достойна такой любви.
Она умерла, родив Лену; первенцем ее был Андрей. Сергей Петрович после ее смерти стал часто уходить в лес, целыми ночами он сидел в лодке над тихой водой. Ребят он доверил экономке Вассе, которую жена вывезла с Кубани. Это была честная и любвеобильная женщина, но воспитывать ребят она просто не умела. В шесть лет Андрей и Лена задавали Вассе такие вопросы, что стряпуха охала и бледнела. Дети принуждены была сами искать ответы на все, что интересовало и занимало их.
С восьми лет они начали читать приключения Пинкертона и все деньги, получаемые на завтраки и сласти, вкладывали в покупку дорогих сердцу книжонок в ярких обложках.
«Палач города Берлина», «Тайна пещеры Лейхтвейса», «Похождения Ника Картера» были любимыми книгами брата и сестры.
Иногда им надоедали книги и они устраивали спектакль. Васса в таких случаях изображала жертву, Андрей — благородного сыщика, Лена — преступника. Девочка связывала Вассу, заставляла ее под видом яда пить всякую гадость, одним словом, терзала немилосердно, но тут появлялся таинственный незнакомец в черной маске.
— О коварный преступник, — говорил он, — теперь ты в руках правосудия. Сдавайся и проси пощады, не то попадешь на электрический стул!
— Нет, — отвечала Лена, размахивая пугачом, — мы еще посмотрим, чья возьмет, кровавая полицейская собака.
Ребята стреляли друг в друга, схватывались, валились на пол, выли и скрежетали зубами, сначала, по ходу действия, играя, потом, входя в раж, дрались уже не «понарошку», как говорила Лена, а всерьез. Часто благородный сыщик уходил с поля брани в синяках и крови.
Порой Сергей Петрович вспоминал о детях, проводил с ними длинные зимние вечера, выдумывал игры или читал вслух Шевченко и, воодушевляясь, рассказывал им о родной стране, о ее прошлом, о ее героях и мучениках.
Однако год от году Сергей Петрович становился молчаливей, воспламенялся все реже и реже; он начал понимать, что жизнь прошла впустую, детей он предоставил самим себе; ему казалось, что не современная школа, а игры и приключенческие журналы заполнят их жизнь. Но Андрею надоели Пинкертон и Ник Картер. Когда ему шел пятнадцатый год, он случайно попал на собрание верхнереченских анархистов (в девятнадцатом году их еще терпели). Многое, что говорилось этими крикливыми и суматошными людьми, Андрею было непонятно, но то, что он понял, понравилось ему. Однажды он рассказал об анархистах Лене.
— Понимаешь, Ленка, — сказал он, — они не признают никакой власти, никакого государства, — делай что хочешь! Все, говорят, надо сломать… Замечательно!
Лене это не нравилось.
— Зачем же все ломать? — недоумевала она. — По-моему, это глупо.
— Ничего ты не понимаешь! — пробормотал Андрей.
Когда анархистов разогнали, Андрей задумал продолжать их дело. Конечно, он знал, что ни Джонни, ни Лена, ни тем более Виктор не понимают анархизма, что с ними надо говорить на другом языке, но он надеялся, что когда-нибудь, со временем, он сможет вывести своих друзей на истинный путь. Обычно неразговорчивый и суровый, Андрей как-то разоткровенничался с Виктором и поделился с ним своими мыслями.