Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Рассказы и повести
Шрифт:
Чтобы охранять меня, рацию, отыскивать мне новые места жительства, комитет ППР отозвал из партизанского отряда двух замечательных парней. Это были действительно храбрые, дерзкие, находчивые люди: Казек (Станислав Вненцек) и Метек (Метек Кава). Они учили меня польскому языку и всегда сопровождали при переходе с места на место. Ходить с ними было весело даже долгими и опасными дорогами.
Когда кончалось питание к рации, эти парни, рискуя жизнью, снимали аккумуляторы с немецких машин.
Я передавала в день иногда два-три сообщения. Нам разрешалось быть в эфире десять минут, но бывали случаи,
Поступающие разведданные мне часто приходилось проверять самой. Посылать в штаб фронта недостоверные сведения я не могла. Поэтому нередко приходилось делать длинные, мучительные переходы, чтобы точно установить опознавательные знаки частей, отправляемых немецким командованием на наш фронт, выяснять дислокацию штабов. Последнее давалось сравнительно легко: как увидишь в селе необыкновенное скопление легковых машин у какого-нибудь дома и усиленную охрану, значит, здесь наверняка расположился штаб. Узнаешь, какой воинской части этот штаб принадлежит, следишь за его передвижением. Ошибалась я сравнительно редко.
Ходила я по сельским дорогам и шоссе босая, в потасканном платьишке, в платочке: моя стрижка могла выдать меня с головой.
И никогда не забывала, что я немая для всех, кроме людей, с которыми работала, кто мне помогал или давал приют.
В роль немой я вошла так хорошо, что, когда проходила по какому-нибудь селу, мальчишки узнавали меня и кричали вслед:
— Немая, немая! Вон идет немая!
И это было мне очень на руку.
Однажды я проходила через окраину не помню какого села. На меня напала стая гусей. Они начали меня клевать, бить крыльями, а я, отбиваясь, размахивала руками. Но крикнуть, попросить о помощи не могла — ведь я немая! И так обработали меня эти гуси, просто ужас! А отбили меня деревенские мальчишки.
Даже немцы, которые охраняли паром через Вислу, знали меня как немую. Когда я появлялась у парома, они давали мне подзатыльники, щелчки, но через реку перевозили.
Облавы немцы делали очень часто, да и люди попадались разные. Мне приходилось прятаться где попало — в мякине, в навозных ямах, в жите. А однажды — тут мне помог мой малый рост — пришлось прожить несколько дней в собачьей будке. И не одной, а с собакой.
Дочитав стенограмму до этого места, Елизавета Яковлевна заметила мой недоуменный взгляд и, отложив листки, принялась рассказывать.
Дело было так. Казек и Метек привели меня на хутор километрах в тридцати от небольшого польского города. Парни сказали хозяину хутора, чтобы он охранял меня, не объяснив, конечно, кто я такая. Устроив меня в стодоле, ребята ушли добывать разведывательные данные. Задание было важное, сопряженное с серьезной опасностью для моих помощников. Надо было точно установить размах оборонительных работ на реке Сан, протяженность сооружений и их профиль, узнать, кто ими руководит, сколько занято рабочих. На выполнение задания требовалось дней пять-шесть.
Я раскинула антенну, связалась со своими… И тут появился хозяин. Ему было лет сорок. Угрюмый, с рыжими усами, с очень сильными, как я потом узнала, руками. Злым человеком он оказался! Напрасно надеялись на него Казек и Метек. Но ведь и их обвинять нельзя: в мысли человеческие не заглянешь.
Так вот, зашел хозяин в стодол, увидел, чем я занимаюсь, постоял и молча вышел. Когда свечерело,
снова пришел и напрямик потребовал от меня, чтобы я жила с ним. Я закатила ему пощечину. Он скривил рот и сказал:— Ладно, посмотрим, как ты запоешь в гестапо!
— Уйди! — крикнула я. — Уйди, убью!
В кармане я всегда носила «лимонку» — единственное оружие, бывшее у меня. Конечно, я не могла бросить ее: взрыв гранаты мог бы привлечь внимание немецкого патруля.
Впрочем, я и не успела достать ее. Хозяин схватил меня за руку. Я вырвалась, ударив его ногой в пах. Он перегнулся пополам и корчился, валяясь на сене. Я быстро собрала антенну, уложила рацию в хозяйственную сумку и бросилась к двери.
Не тут-то было! Хозяин, превозмогая боль, схватил меня и потащил в дом, который состоял из двух половин: одна жилая, другая — хлев. Они разделялись широкими сенями. Там, рядом с деревянной, довольно большой и высокой конурой, спал пес. Я часто вижу во сне эту лохматую белую, с желтыми подпалинами огромную собаку. Длинная цепь позволяла ей ходить по сеням, оберегая двери в жилую часть дома и в хлев.
При моем появлении собака проснулась и глухо зарычала.
Не мешкая, я юркнула в конуру и забилась в дальний угол. Хозяин, все еще покряхтывая от боли, злой как сатана, подошел к конуре с очевидным намерением вытащить меня оттуда.
И тут случилось то, чему я никогда бы не поверила, если бы слушала подобную историю от других: пес, словно бы поняв, в какую беду я попала, так грозно зарычал на хозяина, что мне стало страшно. Хозяин мигом отскочил от конуры, выкрикивая ругательства и угрозы.
Между тем пес стоял у лаза в конуру, шерсть на загривке поднялась дыбом, из пасти вылетало угрожающее рычание.
Похоже, пес принял меня за ребенка. А ведь все знают, как собаки относятся к детям.
Хозяин, еще больше рассвирепев, замахнулся на собаку, она бросилась на него. Хозяин отскочил, ругая пса почем зря.
Мне эта сцепа показалась такой смешной, что я громко рассмеялась. И тут же оборвала смех: едва хозяин скрылся, пес просунул голову в конуру.
Я сжалась в комок и начала говорить собаке ласковые слова.
Пес вздохнул, шерсть на его загривке опала, он слабо пошевелил хвостом, пододвинул ко мне морду еще ближе.
Я страшно перепугалась. Но пес, обнюхав меня, еще раз тихонечко зарычал, хвост его начал болтаться приветливо…
И лизнул меня в лицо!
Все пережитое нахлынуло на меня, я разревелась. Плакала громко, меня всю трясло. А пес стоял возле конуры, как будто недоумевая, что случилось? Вряд ли он видел когда-нибудь плачущего человека. Он лизнул меня еще раз, чихнул, видно, мои соленые слезы пришлись ему не по вкусу, забрался в конуру и с протяжным вздохом улегся возле меня. Обессилев от нервного потрясения и слез, я незаметно для себя уснула…
Проснулась на рассвете. Пес лежал возле меня и крепко спал. Мои ноги затекли, я пошевелилась. Пес открыл глаза, зевнул, сладко потянулся. Я набралась храбрости и погладила его, почесала за ушами. Он вздрогнул: вряд ли кто-нибудь ласкал его.
А я думала: что же мне делать? Рассчитывать на чью-то помощь не приходилось. Оставалось одно: ждать, когда хлопцы вернутся в хутор и выручат меня.
«Может, — думалось мне, — как-нибудь исхитрюсь и сбегу…»
Хозяин появился в сенях, когда рассвело. Мне не было его видно, но скрипнула дверь и послышались шаги. Он шел к конуре.