Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Эмиль из Лённеберги и др.

— Разве ты этого не знаешь? — спросил папа.

Конечно, Эмиль это знал и сперва не нашелся, что ответить, но потом ему в голову пришла прекрасная мысль:

— А некоторых боровов оставляют в живых на развод. Заморыша я и определил в такие боровы.

Эмиль знал то, чего, может быть, не знаешь ты. А именно: боров-производитель — это такой поросенок, который станет, когда вырастет, папой целой уймы маленьких поросят. «Такое занятие будет спасением для Заморыша», — подумал Эмиль. Ведь этот мальчик был совсем не глуп!

— Уж я наверняка смогу раздобыть какую-нибудь маленькую свинушку для Заморыша, — объяснил Эмиль отцу. — И тогда вокруг Заморыша и этой свинушки будут кишмя кишеть поросятки — так я считаю.

— Да, это хорошо, — сказал папа. — Но тогда предстоящее Рождество в Каттхульте будет постное. Ни окорока, ни пальтов, ничегошеньки!

— Дайте соль мне и муку, Пальт я быстренько сварю, —

сказала маленькая Ида.

— Заткнись с твоими пальтами! — рявкнул Эмиль, потому что он знал: для пальтов нужны не только мука с солью, но и поросячья кровь.

Только не кровь Заморыша! Пока Эмиль жив, этому не бывать!

Некоторое время в кухне стояла тишина, зловещая тишина. Но внезапно Альфред помянул черта. Он обрезал большой палец острым ножом, и из пальца потекла кровь.

— Оттого, что ты ругаешься, легче не станет, — строго сказал папа. — И я не хочу слышать ругательства в своем доме.

Мама Эмиля достала чистую полотняную тряпицу и перевязала Альфреду палец. И он снова стал строгать зубья для граблей. Это было славное зимнее занятие: все грабли проверяли и сломанные зубья заменяли новыми. Так что, когда наступала весна, все грабли были в порядке.

— Так… значит, нынче в Каттхульте будет постное Рождество, — повторил папа Эмиля, сумрачно глядя перед собой.

Эмиль долго не спал в тот вечер, а наутро разбил копилку и взял из своих денег тридцать пять крон. Потом он запряг Лукаса в старые розвальни и поехал в Бастефаль, где в изобилии водились свиньи. Домой он вернулся с великолепным поросенком, которого стащил в свинарник к Заморышу. Потом он пошел к отцу.

— Теперь в свинарнике два поросенка, — сказал он. — Можешь заколоть одного, но смотри не ошибись!

Грудь Эмиля распирала ярость, которая иногда находила на него, и он даже забыл о том, что говорит с отцом. Ведь ужасно было купить жизнь Заморышу, убив другого несчастного поросенка. Но лучшего выхода Эмиль не видел. Иначе отец, который не признавал, что поросенок может быть для забавы, не оставит Заморыша в покое.

Два дня Эмиль не заглядывал в свинарник, предоставив Лине носить корм обоим поросятам. На третий день он проснулся в кромешной тьме, услыхав страшный поросячий визг. Поросенок визжал громко и пронзительно, будто под ножом, потом внезапно наступила тишина.

Эмиль подышал на заиндевевшее стекло, так что образовался глазок, и стал смотреть во двор. Он увидел, что возле свинарника горит фонарь и движутся тени. Он понял, что поросенок уже мертв, а Лина собирает кровь. Потом Альфред с папой ошпарят поросенка кипятком и, сбрив щетину, разделают тушу. Затем явится Крёса-Майя, и вместе с Линой они будут мыть и полоскать в прачечной поросячьи кишки. Конец бастефальскому поросенку, которого купил Эмиль!

— Вот тебе и «заколю я поросенка, он визжать начнет от боли…», — пробормотал Эмиль. Он снова забрался в кровать и долго плакал.

Но так уж устроен человек, что он забывает свои огорчения, — таков был и Эмиль. Сидя в полдень в свинарнике и почесывая Заморыша, Эмиль задумчиво сказал:

— Ты жив, Заморыш! Вот как устроено на свете. Ну, да ты жив!

Эмиль хотел забыть бастефальского поросенка. И когда на другой день Крёса-Майя с Линой сидели на кухне и без устали резали сало для засола, мама Эмиля размешивала колбасный фарш, варила пальты, хлопотала над рождественским окороком и укладывала его в особый рассол, Лина пела «Веет хладом, хладом веет с моря…», а Крёса-Майя рассказывала о том, что на пасторском чердаке водятся привидения без головы, Эмиль уже блаженствовал. Он больше не думал о бастефальском поросенке, а только о том, что скоро Рождество, и о том, как хорошо, что наконец-то выпал снег.

— Вьется, сыплет белый снег, все дорожки заметая, — сказала маленькая Ида, потому что так говорят в Смоланде, когда разыгрывается пурга.

А снег в самом деле шел. День клонился к вечеру, снегопад усиливался, потом задул ветер, и поднялась такая метель, что, выглянув за дверь, с трудом можно было разглядеть скотный двор.

— Похоже, быть буре, — сказала Крёса-Майя, — как я домой-то попаду?

— Останешься ночевать, — успокоила ее мама Эмиля. — Можешь спать вместе с Линой в кухне на диване.

— Да, но будь добра, лежи тихонько, как дохлый поросенок, потому что я боюсь щекотки, попросила Лина старушку.

За ужином Альфред пожаловался на свой палец.

— Болит! — сказал он.

Мама Эмиля размотала тряпицу, желая посмотреть, что с пальцем и почему он не зажил.

Зрелище, которое представилось ее глазам, было не из отрадных: рана не затянулась, палец покраснел, нагноился и распух. А от пальца к запястью шли короткие красные полоски.

У Крёсы-Майи загорелись глаза.

— Заражение крови, — сказала она. — Опасное дело.

Мама Эмиля наложила на руку Альфреда повязку, смоченную раствором сулемы.

— Если до утра не станет легче, лучше тебе съездить к доктору в Марианнелунд, — сказала она.

Никто не припомнит такого снегопада и такой бури, какая бушевала в ту ночь над Смоландом. И когда наутро обитатели Каттхульта проснулись, весь хутор, казалось, утопал в огромном мягком белом сугробе. А буря не утихала. Шел снег и дул ветер, так что на двор носа было не высунуть; в трубе завывала вьюга: «У-у, у-у!» Никто никогда ничего подобного не видывал и не слыхивал!

— Придется Альфреду целый день разгребать снег, — сказала Лина. — А может, и не надо этого делать — все равно зря.

Но Альфред не убирал снег в тот день. Его место за столом пустовало, и о нем не было ни слуху ни духу. Эмиль забеспокоился. Надев кепчонку и теплое сермяжное пальтишко, он собрался выйти. Мальчик разгреб снег у кухонных дверей и быстро проложил себе дорогу к людской, которая находилась бок о бок со столярной.

Лина увидела Эмиля через кухонное окно и приветливо кивнула головой.