Собрание сочинений в четырех томах. 4 том.

— Что-то больно много вас...

— Дело большое! — разводя руками и благодушно улыбаясь, ответил Прокоп Максимович.

— И все по одному делу?

— Все.

— Ну-ну! — проворчал Дед. — Садитесь. Слушаю. — И закрыл глаза.

Андреи умоляюще посмотрел на Светличного,

— Начинай ты, Федор!.. — прошептал он.

Светличный пожал плечами и начал.

Он начал прямо с того, что положение на шахте нетерпимое (услышав это, Петр Фомич в испуге даже подскочил с места), что забойщики и их отбойные молотки используются вполсилы, что в уступах тесно, развернуться негде («Людям в глава стыдно смотреть!» — перебил его Виктор), что передовые шахтеры давно уже болеют этими мыслями и думают, как улучшить дело, как брать угля больше («Так, так, так!..» — шептал Андрей), и что вот в результате долгих раздумий нашли шахтеры Андрей Воронько и Виктор Абросимов выход из положения и...

— Какой же? Какой выход? — нетерпеливо закричал Петр Фомич и почувствовал, как нервная судорога уже стягивает кожу у него на лбу и на лысине.

Дед невозмутимо молчал. Казалось, он и не слушал вовсе, дремал. Его глаза по-прежнему были прикрыты тяжелыми веками.

— Какой выход? — усмехнулся Светличный. — А вот... — И он просто и кратко изложил проект Андрея и Виктора: дать забойщику всю лаву, а труд разделить.

— Но это нельзя... нельзя... невозможно! — вскричал Петр Фомич. — Это... не предусмотрено. И притом опасно!.. В смысле управления кровлей... И как вы можете говорить: нетерпимое положение на шахте? А план? Мы же систематически выполняем план, даже перевыполняем на один-два процента... Вот цифры, извольте, поглядите... Будьте добры!.. — Он разволновался, расстроился; в Светличном и Викторе он теперь видел не просто беспокойных людей, а грозных обвинителей. Болезненно морщась, он ждал, что вот сейчас кто-нибудь из них — молодых, беспощадных — бросит ему в лицо обвинения.

А Дед молчал.

— Да вы не волнуйтесь. Петр Фомич! — улыбаясь, вмешался дядя Прокоп. — Вы разберитесь. Я и сам по-первах растерялся. И те же доводы привел: кровля, зарплата, обычаи... А разобрался...

— Нет, нет, и не говорите! — испуганно замахал на него руками Петр Фомич. — Вы просто не все учли, недодумали... Вот хоть взять инструкцию по технике безопасности... вот последний циркуляр наркомата, — он стал судорожно разворачивать какие-то папки. — Или правила ведения горных работ... Это в любом учебнике... — Он вспоминал все эти книги, циркуляры и параграфы затем, чтобы успокоить себя, но, вспомнив их, окончательно сам себя запугал и закричал, испугавшись: — Нет, нет, я категорически, категорически против... То, что вы предлагаете, немыслимо, невозможно... не выйдет!

— Нет, отчего же? — раздался вдруг негромкий голос Деда. — Это возможно.

Андрей обрадованно повернулся к нему.

— Да? Правда ж? — благодарно воскликнул он и подумал: «Какой же хороший человек Дед!»

— Вполне возможно. Отчего ж? — равнодушно подтвердил Дед и поднял сонные глаза на Андрея. — Все у вас? — спросил он.

— Да-а... Это — все.

— Гм... Ну-ну! Хорошо. Тогда, что ж, бувайте здоровы! — неожиданно сказал он, мотнув головой, и придвинул к себе бумаги. Разговор был окончен.

Андрей растерялся.

— А... а рекорд? — ничего не понимая, спросил он.

— А про рекорд забудь — строго сказал Дед. — Забудь! Слышишь? — приказал он. И опять углубился в бумаги.

Но тут уже Виктор взорвался.

— То есть как же забудь? Нет. Стой! Мы про это забыть не можем!.. Вот это где у нас! — крикнул он и гулко ударил себя кулаком в грудь.

— А я говорю: забудь! — не повышая голоса, но властно и с силой повторил Дед. — Понял? Не будет у меня на шахте рекордов. Пока я жив — не будет!

— А ты легче, Игнатович, легче!.. — возмутился и дядя Прокоп. — Ты не забывай себя. Зачем же так? Мы к тебе не с просьбой пришли. Мы, если хочешь знать, мы требовать пришли. Не один ты на шахте хозяин. Мы, брат, все хозяева.

— Плохой же ты хозяин, кум! — сердито скривился Дед. — Хороший хозяин — тот даже о своей собаке думает. А ты... ты разве о людях подумал? Эх, ты! — с горечью сказал он. — Стыдно! Стыдно, старик! Ну, пускай они, — презрительно мотнул он головой на ребят. — Они молодые, им прославиться надо, выскочить... А ведь ты старый горняк. Ты б хоть о товарищах подумал.

— А о ком же я думаю? — растерялся старик. — Невжели о себе? — Он ничего не понимал.

И ребята не понимали. «Да что ж мы плохого сделали? — встревоженно спросил себя Андрей. — Мы ж не для себя... Мы же для шахты... для всеобщей пользы?!»

Кажется, только один Светличный тонким чутьем политика разнюхал, в чем тут дело. Он усмехнулся и осторожно, как-то вкрадчиво даже, спросил:

— Рекордов боитесь, Глеб Игнатович?

Дед сразу же поднял на него глаза. Светличный ему не нравился. Он уже слышал о нем, что беспокойного нрава человек, всех на шахте критикует. «Видать, молодой, да ранний!.. — недоброжелательно подумал он о Светличном. — Студент. Карьеру делает. Все они нонче такие. Грамотеи. Умники. Критиканы!..»

Он насупился.

— Я, сынок, ничего не боюсь, — сказал он угрюмо. — Стар я бояться.

Но Светличный словно не слышал этого.

— Боитесь, что после рекорда вам план повысят? — опять невинно, даже как бы сочувствуя Деду, спросил он.

— И этого не боюсь. У нас начальники умные. Не мальчишки.

— А главное, боитесь, что нормы повысят? Так, что ли?

— Я о людях думаю... — нетерпеливо махнул рукою Дед, желая прекратить допрос.

— А о государстве? — тихо спросил Светличный.

— А государство, — раздражаясь и повышая голос, ответил Дед, — это и есть мы — рабочие люди, шахтеры.

— Верно. Значит, будет богаче государство, будем богаче и мы, шахтеры?

— Да... Будут богаче шахтеры — будет богаче государство.

— А вы что же думаете, после рекорда станут шахтеры беднее?

Теперь и дядя Прокоп, и Андрей, и Виктор поняли, наконец, в чем дело.

— Ах, Глеб Игнатович, Глеб Игнатович! — обрадованно воскликнул дядя Прокоп, и у него на сердце стало легко и весело, словно тяжкий камень свалился. — Вот о чем ты беспокоишься, добрая душа! Так мы и это подсчитали, ты не сомневайся! Куда как вырастут заработки шахтеров после рекорда! Ведь больше угля дашь — больше и получишь...

— Кто получит? — рассердился Дед. — Этот вот... — мотнул он головой на Виктора, — да этот... — мотнул головой на Андрея, — да еще три-четыре таких же молодых, ловких... А остальные? А все?

— А кто ж остальным мешает хорошо работать? — искренно удивился Андрей. — При нашем методе всем работать легче.

— Вы б, товарищ заведующий, не на отстающих, а на передовиков равнялись бы. Передовиков бы поддерживали... — с обидой сказал Виктор.

— А что вас поддерживать? Вы и так вон какие зубастые! Кто вас обидит? А слабых да сирых, кроме меня, защитить некому.

— А ведь это хвостизм. Глеб Игнатович! — мягко сказал Светличный и пристально посмотрел на Деда.

И тогда, может быть за долгие годы впервые, вдруг взорвался Дед. Он вскочил с места и с дикой силой грохнул волосатым кулачищем по столу.

— A-а! Хвостизм? — прохрипел он. — Готов уж ярлык? Ты, видать, скорый на такие дела... — крикнул он, с ненавистью глядя на Светличного.

Его шея побагровела, да так страшно, что Петр Фомич испугался: вот сейчас хватит старика удар.

— Что вы, Глеб Игнатович! — метнулся он к нему. Но Дед грубо оттолкнул его, он теперь никого не видел, кроме Светличного.