Собрание сочинений в четырех томах. 4 том.
Шрифт:
И он опять сделал движение в сторону Даши; та испуганно и брезгливо отскочила. Но Виктор не заметил этого. Ему казалось, что всем непременно хочется поскорее услышать от него, почему он выпил. Он обвел ликующим взглядом хмурые, встревоженные лица товарищей и остановился на Вере — жалостливые глаза девочки были полны слез.
— Понимаешь, выпил, — оказал он ей. — А почему? — И, словно сам удивляясь, развел руками. — Я так объясняю: стал свиньей! — Он радостно засмеялся. — А почему? А потому! Хотел, как орел, в небо, понимаешь? А Дед меня мордой в грязь. — Он опять засмеялся. — И крылышки мне чик-чик и отчикал. — Он показал пальцами,
Но тут вспомнилось ему все, что случилось с ним в этот вечер, все, о чем он старался забыть в пьяной, веселой компании посторонних шахте людей и что, казалось, забыл и похоронил на дне пивной кружки, а вот оно встало со дна и снова мутит его и мутит... Да что ж это такое? Что ж это такое сделали с ним, с Виктором Абросимовым, забойщиком первого класса, что нет ему теперь ни радости, ни покоя?
— Караул! — шепотом сказал он и вдруг опустился на пол и заплакал.
Это было так неожиданно, что все смутились. Андрей порывисто рванулся к нему, взял за плечи.
— Витя, что ты? Зачем? Ну, встань, встань, пожалуйста! Ну, я тебя очень прошу!
Но Виктор продолжал сидеть на полу и плакал горькими пьяными слезами.
И даже Светличный не знал, что с ним теперь делать.
Тогда Даша решительно шагнула вперед.
— А ну, вставай! — приказала она. — Дур-рак!..
Он удивленно поднял на нее глаза, но плакать перестал.
— Дур-рак!.. — сказала она еще раз и прикрикнула: — Ну, вставай же!
Он послушно встал и зачем-то поднял руки вверх. Так и стоял перед нею, словно сдавался в плен.
А она уже знала, что надо делать.
— Снимай пиджак! — скомандовала она тоном, не допускающим возражений
Ничего не понимая, но уже улыбаясь, он снял пиджак. Уронил его на пол. И опять поднял руки вверх.
— А теперь ботинки! — приказала Даша.
Ухватившись рукой за спинку кровати и подпрыгивая на одной ноге, он стал снимать и ботинки; теперь все это казалось ему смешной, милой игрой.
— Которая его койка? — меж тем спросила Даша и. когда ей указали, быстро раскрыла постель.
— Вот! Уже! — гордо сказал Виктор, протягивая ей башмак.
— А теперь — рубашку и штаны. Живо! — приказала Даша.
Вера, вспыхнув, отвернулась. Виктор обвел всех недоуменным, тревожным взглядом, словно спрашивая: а этой команде тоже нужно подчиняться, это тоже входит в правила игры?
— Ну! — нетерпеливо прикрикнула Даша, и он поспешно стал раздеваться.
Даша равнодушно смотрела на него. В трусах и майке он был похож на спортсмена. У него было красивое, стройное, тугое тело; даже пьяненькое оно не могло стать вялым и дряблым. Он был великолепно сложен, и всякая другая девушка, не Даша, вероятно, заметила бы это. А она только одно видела: он пьян и его нужно уложить спать.
— Ну! — притопнула она ногой. — Марш в постель!
— А почему? — заартачился вдруг Виктор. — А я не хочу!
Но он уже весь был в ее власти.
— Нет, я не хочу! — повторил он еще раз, но уже неуверенно.
И она, торжествуя, и сама восхищаясь и удивляясь своей власти, и уже все прощая Виктору за это, увидела, как он, пошатываясь, пошел к постели.
Разумеется,
он подчинялся ей только потому, что был пьяненький. Ему не хотелось никого обижать. Он чувствовал себя виноватым перед всеми. Он был беспомощен и жалок. Но друзья презирали его за это, а Даша жалела.Он послушно пошел к своей койке. Спать ему не хотелось. Еще не все успел он высказать, не все объяснил. Еще надо было поговорить о том, почему же он все-таки не орел. Но Даша... Он вдруг лукаво прищурился: вот что он сделает — он перехитрит ее. Он притворится, что спит. Он ведь никого не оскорбил? Пожалуйста, он ляжет.
И он лег и даже натянул одеяло на голову, но тотчас же высунулся из-под одеяла и крикнул:
— А я уже сплю! — и для правды зажмурил глаза.
И вдруг в самом деле уснул. Уснул, к всеобщему удивлению. Уснул, как ребенок, набегавшийся и досыта намаявшийся за день. С его лица слетело все пьяное, мужское, нечистое: младенчески полуоткрылся мягкий, влажный рот, девичьи ресницы прикрыли глаза, лицо стало бледным и милым. И только сейчас впервые увидела Даша, что Виктор красив.
— Да. Хорош, когда опит! — сказал Светличный, словно угадав мысли Даши. — А ты молодец. Даша! Ну и ну! — удивленно покрутил он головой. — Ловко ты его укротила!
Она смущенно засмеялась и с любовью почти материнской посмотрела на тихого Виктора: он так мило посапывал во сне! И губами сладко причмокивал, как ребенок.
— Я пойду. Извините, пожалуйста! — вдруг нервно сказала Вера. Она давно уже мучилась неловкостью. Теперь она заторопилась и, хотя никто ее не удерживал, не ушла, а выбежала.
— Что с ней? — удивился Светличный.
Потом посмотрел на Андрея и Дашу и нахмурил косматые брови. «Ох, пора и в это вмешаться мне!» — вздохнув, подумал он. Даже в личные дела своих друзей он не мог не вмешаться.
— Пойду и я! — сказала Даша. — Андрей! Проводишь?
Андрей молча кивнул головой.
Они вышли из общежития и пошли по улице.
— Ты «е серчай на Виктора, — тихо попросил Андрей. — Он это так, он не пьяница...
— А я оправдываю его! — запальчиво ответила Даша. — Я б на его месте еще б все стекла у Деда выбила.
— К Деду мы напрасно ходили, — нехотя сказал Андрей. — Дед — отсталый человек.
— Отсталый?
— Да. Совсем отсталый.
— А ты, что ж, передовой? — насмешливо спросила.
— Я? Да, — просто ответил он. — Я передовой. Я о государстве думаю.
Даша искоса посмотрела на «него, но от насмешки удержалась. Она только удивилась про себя: полно, тот ля это Андрей, что всего полтора месяца назад робко тащил за нею чемодан с вокзала? Тогда он показался ей неуклюжим, мешковатым и, если правду сказать, туповатым парнем. Что это с ним теперь? Чего доброго, он скоро и Дашу запишет в отсталые.
— Нам надо было сразу же к Нечаенко идти, к парторгу, — сказал Андрей, словно думая вслух.
— А его сейчас нет на шахте. Он в отпуску.
— Ну, приедет.
— И ты думаешь, он поддержит вас?
— Поддержит! — уверенно сказал Андрей. — Как нас не поддержать? Мы полезное предлагаем...
— Ну-ну! — передернула плечами Даша. — Блажен, кто верует! — Теперь она возражала только ради того, чтоб возражать. Вот еще новости! Она не позволит ему взять над ней верх! Если б он утверждал, что снег — белый, а уголь — черный, она и тогда бы спорила. Он ведь влюблен в нее, это все знают. А она... она еще не решила. Значит, верх за нею!