Собрание сочинений в девяти томах. Том 4. Купол надежды

В партком Аэлита вбежала, взлетев перед тем по лестнице через две ступеньки.

У Окуневой было строгое выражение обычно добродушного лица с двойным подбородком.

– Запыхалась, словно знаешь о случившемся, – недовольно сказала Нина Ивановна.

Аэлита побледнела.

– Николай Алексеевич? – только и могла спросить она.

– Да, о нем речь. Садись и слушай, – властно начала Окунева. – Помнишь, как я тебя в Западную Германию посылала спасать Анисимова? Так вот… и теперь спасать надо…

– Как? – ужаснулась Аэлита. – Он болен, катастрофа?

– Да, можно сказать, и катастрофа. Беда, словом.

– Не мучьте, Нина Ивановна. Что я должна делать?

– Готовься лететь к нему. Попутным рейсом. Через космос.

– Спасать его?

– Спасать его дело. В прошлый раз все из-за слез Лорелеи приключилось. На этот раз не из-за слез, а из-за улыбки Злоревича. Чем не Лорелея? – И Нина Ивановна горько усмехнулась.

А пока в парткоме начался этот разговор, Геннадий Александрович Ревич в кабинете Анисимова ждал гостя.

Дама-референт почтительно ввела элегантно одетого щеголя. Он улыбался, как голивудский киногерой.

– Садитесь, прошу вас, Юрий Сергеевич, – радушно встретил его Ревич, одарив золотой улыбкой. – Я пригласил вас как руководителя нового производства, чтобы обсудить один важный вопрос.

– Я весь внимание, профессор, – расшаркался Мелхов, уже предупрежденный референтом, как следует обращаться к директору, меньше года назад получившему научное звание.

– Вам поручено изготовление искусственной пищи.

– Совершенно верно, профессор. Это первый завод такого профиля.

– Ваше дело заботиться о том, чтобы искусственная пища не отличалась от обычной. Ну, по вкусу и запаху, скажем.

Мелхов насторожился. К чему клонит Ревич?

– Допустим, – осторожно оказал он.

– Не допустим, а сделаем допущение. Завод инициативен, если, разумеется, таковы его руководители. Что это означает? Что он борется за вкус и запах своей продукции, за ее качество, как принято говорить в просторечье.

– Я понимаю, – угодливо согласился Мелхов, хотя еще ничего не понимал.

– Дело в том, Юрий Сергеевич, – доверительно продолжал Ревич, – что мне приходится бороться за чистоту науки. Какова задача науки в отношении синтетической пищи? Синтезировать ее из первоэлементов! Понимаете? Так говорил Тимирязев. А мы – его последователи и ученики. К сожалению, до сих пор искания в области искусственной пищи были направлены на использование биомассы, а не на чистый синтез белков из элементов. Белок, когда он будет синтезирован из воздуха, окажется бесцветным и безвкусным, но питательным. Вот в этом надо видеть главное достижение науки, определяющее нашу научную стратегию. Что же касается имитации пищевых продуктов, чем занималась одна из наших горе-лабораторий, то это дело не академического института. Это ваше дело, товарищи инженеры! Завод сам должен искать формы своей продукции.

– Но без вашей помощи… – встревожился Мелхов, продолжая нащупывать почву.

– Будьте уверены. Помощь окажем. Я готов передать вам всю лабораторию «вкуса и запаха» в полном составе. Сделайте ее заводской, чтобы она служила вашим конкретным интересам, а не псевдоакадемическим целям, связанным с защитами всяких там диссертаций. Назовите ее кулинарной, гастрономической, как хотите.

– Я понимаю. Думаю, что это прогрессивно. На Западе, например, в Америке, фирмы, выпускающие искусственную пищу на основе сои, имеют собственные лаборатории, а не зависят от достижений университетов или специальных исследовательских институтов…

– Словом, академических учреждений, переводя на научный язык. Я рад, что наши взгляды сходятся. Следовательно, я заручился вашей поддержкой в той кампании, которую я намерен развернуть. Чистый белок – достижение чистой науки! Неплохо! Не правда ли?

– Совершенно с вами согласен, профессор.

Аэлита едва не столкнулась с Юрием Сергеевичем, когда сбегала по лестнице, ничего не видя кругом. Он посторонился, не обратив внимания на торопящуюся женщину в лабораторном халате. Столько тут их бегает без толку! Бездельники от чистой науки! Нет, у него на заводе в «лаборатории гурманологии» – да, да! именно так он ее назовет, – там им придется трудиться, а не писать диссертации, которые нужны только им самим. «Лаборатория гурманологии»! Адекватно научности. И недурно звучит. И вообще неплохо иметь в руках важный рычаг для влияния на развитие производства, как вещает несравненный мудрец Генри Смит. Надо позвонить ему.

Нина Ивановна проинструктировала Аэлиту и вручила ей письмо академику от имени партийного комитета института.

Воспользоваться радиосвязью с Антарктидой Нина Ивановна не решалась, ей казалось невозможным обратиться с такой просьбой к самому президенту Академии наук СССР, вторгнуться к нему в кабинет, откуда была налажена связь с Антарктидой, и в его присутствии обвинять профессора Ревича, который под видом «чистой науки» разрушает созданный Анисимовым институт.

– Кому нужна эта псевдочистая наука? – горячилась раскрасневшаяся от возмущения Нина Ивановна. – Эта чистота – синоним никчемности. Надменный отказ от практических результатов во имя чисто теоретических – маскировка интеллектуальной импотентности! Ты все это должна передать Николаю Алексеевичу, – продолжала свои напутствия Окунева. – А полет в Антарктиду я тебе уже обеспечила. Лети, как летела в немецкий госпиталь, хоть наш академик, к счастью, жив и здоров.

На сборы Аэлите требовалось мало времени. Сказывалась кровь оленеводов-кочевников. Мать помогала ей. На нее она спокойно оставляла Алешу с Бемсом. Однако свои лучшие платья она не забыла…

Улетать предстояло с нового подмосковного космодрома, оборудованного для будущих трансконтинентальных космических рейсов.

Нина Ивановна сама доставила туда Аэлиту на черной «Волге» академика. Одетая как оленеводка, Аэлита изнывала от жары.

В Антарктиду предстояло лететь через космос.

Трансконтинентальная ракета, достигнув первой космической скорости, выйдет на орбиту спутника Земли, на которой и останется, а перед прохождением над Антарктидой отделит от себя грузовой посадочный аппарат. Его поведет всемирно известный летчик-космонавт, знакомый Аэлите по фотографиям.

Он встретил Аэлиту с Окуневой бодрый, собранный и чрезвычайно простой, хоть и был в генеральской форме.

– Времена меняются, – шутил он. – Раньше я за каждый полет в космос по Золотой Звезде Героя получал, а сейчас, когда спущусь со сверхсрочным грузом в Антарктиде, попутно и вас доставив, рассчитываю прежде всего на ваше спасибо, моя единственная пассажирка.

– Вас там и кроме меня сердечно поблагодарят. Честное слово!

– Спасибо-то скажут, но назад не отпустят. Антарктическое гостеприимство мне обеспечено.

– Почему не отпустят?

– Трансконтинентальный космический экспресс многократного использования еще испытаний не прошел, да и для его посадки, как самолета, такой вот космодром требуется. В Антарктиде ничего этого нет. А грузы, сами знаете, никак не ждут. Вот мы и скомбинировали уже существующее для разовой доставки.

– Значит, и я там останусь? – обрадованно повернулась Аэлита к Нине Ивановне.