Собрание сочинений в шести томах. Том 6

И вот он затащил нас в мою комнату, защелкнул дверь на французский замок.

— Я был в морском штабе, — сказал он озабоченно. — Знаете, где немцы? Сегодня они заняли Шлиссельбург. Ясно? Добрались до Ладожского озера. А через Мгу они вышли к Неве, в районе Восьмой ГЭС… Ожидается, что попробуют форсировать Неву. А тогда?.. Что тогда? Зайдут за спину Ленинграда… До этого допускать нельзя. Видимо, на невский участок бросят моряков. Вот так, ребята. Пока по фронтам шатаетесь, уже и Ленинград стал фронтом.

Мы долго сидели над картами, чертили, отмеряли, метили их только нам понятными знаками. Да, все может быть, может и так случиться, что будем драться в самом городе. Отступать некуда. На север, на Карельский? Там финны. К Ладоге? Немцы вышли и на Ладогу. Что ж, забаррикадируемся в этом старом здании бенкендорфовских времен — степы толстые, массивные, многое выдержат. Будем драться до последнего патрона, до последней гранаты.

Боевое пришло настроение, никто не думал о сохранении жизни, думали о том, как отдать ее подороже.

Сентябрьский день был на исходе, небо над городом начинало синеть по-вечернему, но на юго-западе, там, где лежали пути из Германии к нам, клубились дымные, грозящие тучи, багрово подсвеченные закатным солнцем.

Издали стал нарастать и приближаться глухой и плотный гул. Будто топот огромного стада неведомых, могучих животных. Он рос, рос, тот гул, и все отчетливей становился бой зенитных орудий. Это их шквальный огонь напоминал издали торопливый топот. Пушки ревели не переставая, ревели всюду, вокруг. Через окно нам было видно небо в сплошных разрывах. В кого, во что била вся зенитная артиллерия Ленинграда, кого она сопровождала таким отчаянным огнем? С 4 сентября каждый день немцы стреляют по городу из артиллерии, было несколько случаев прорыва одиночных самолетов к окраинам. Тогда выли сирены, люди покидали улицы, и все обходилось без особых последствий. Что же такое происходит сейчас?

Кто-то крикнул в коридоре: «Самолеты над городом!» — и мы помчались по нашей каменной крутой лестнице вниз, к подъезду. На улице уже собралась толпа — сбежались со всех редакций.

Прямо над нашими головами четким строем, высоко в небе, медленно, не торопясь, плыла девятка знакомых нам бомбардировщиков. Крестов не было видно, но форма крыльев, фюзеляжей, не наш гул моторов — до чего же они примелькались за эти два месяца фронтовой жизни!.. Вокруг самолетов бушевала буря разрывов. А они все шли…

Это было так, как хаживали крестоносцы по льду Чудского озера: грозно, неколебимо, неостановимо, давяще на чувства. Страшно не было: мы уже многого перестали бояться, было тревожно, очень тревожно. Наступал новый этап в жизни города, в борьбе за город. Враг уже заглядывает в наши улицы, видит наши крыши, нашу жизнь. И спокойно идет над нами, незыблемый, невредимый.

Мы не видели бомб, мы, наверно, еще не научились видеть их падающими с большой высоты. Кто-то даже с облегчением вздохнул: «Прошли», когда бомбардировщики были примерно над Невой или над Васильевским островом. Но в тот же миг другой крикнул: «Дым! Смотрите, пожар!»

Дымы, густые, плотные, вставали по всей дороге, по которой прошли эти «хейнкели». Вот почему мы и не видели бомб. Это были другие бомбы, не фугасные, а мелкие — зажигательные. Немцы разбрасывали их над городом сотнями, может быть, даже тысячами. Позже среди ночи от соответствующих организаций мы узнали, что их действительно было более шести тысяч и с помощью этих бомб враг зажег в Ленинграде около ста восьмидесяти больших и малых пожаров.

Но сейчас мы еще ничего не знали, мы только видели, выбравшись через чердак на крышу. Мы видели десятки столбов дыма по всему городу. А в Московском районе, на юге, казалось, что дымом затянуты целые кварталы. Дым там буйствовал, всплывал глыбами, громоздился горами, горными хребтами. Сквозь него узкими свирепыми языками прохлестывало рыжее пламя.

А бомбардировщики? Пройдя Неву, они рассыпали свой строй и по одному — их оказалось не девять, а гораздо больше — стали уходить восвояси. Что чувствуют эти негодяи там, в своих стеклянных кабинах, на высоте в пять или шесть тысяч метров? Ленинград дымит под ними, пылают дома — воздушные пираты сделали дело, они отличились, их сегодня представят к наградам. Сегодня же Гитлер будет знать об успешной бомбардировке советского города Ленинграда. Где-то поднимут стопки с фатерляндским шнапсом, бокалы с французским трофейным шампанским, там будут радоваться, ликовать. А мы будем хоронить погибших, гасить огонь, разбирать завалы. С редакционной крыши были видны и слышны проносящиеся со звоном колоколов по улицам пожарные команды, воющие сиренами кареты «Скорой помощи».

В наступивших сумерках багровое зарево пожара к Московском районе заняло полнеба. Когда мы спустились с крыши, Грудинин нам сказал:

— Горят Бадаевские склады.

Мы знаем, что такое Бадаевские склады. Мы знаем, что это крупные хранилища продовольствия в Ленинграде, с огромными пакгаузами, холодильниками, подъездными путями. И мы знаем, что это значит — «горят Бадаевские склады» — в условиях, когда уже нет ни одной по только железной, но и шоссейной дороги, которая бы связывала Ленинград со страной.

Но и это еще было не все в трагический день 8 сентября. Ободренные успехом, видя, что наш зенитный огонь не слишком им повредил, немецкие воздушные пираты еще раз набросились на город в одиннадцатом часу ночи. Бадаевские склады все пылали и пылали — там горела мука, лопались, плавились консервы, спекался в черные комья и тлел сипим пламенем сахар, чадно жарилось мясо в тушах, и этот пламень гигантским факелом освещал огромную часть города. Немцы при его свете разбрасывали по всем районам новые зажигалки и добавляли к ним большие фугасные бомбы; от их тяжелых, тупых ударов зыбилась непрочная ленинградская почва и пошатывались старые петербургские дома.

На этот раз огонь зенитчиков был точнее. Несколько немецких самолетов разлетелось в куски над Ленинградом.

Всю ночь работали пожарники, медики, группы самозащиты в жилищных хозяйствах — все население не спало. Кто чем мог, тем и участвовал в общей борьбе с огнем и смертью.

Особо тревожно было оттого, что в ту ночь, во время воздушного налета, то там, то здесь над городом вспыхивали сигнальные ракеты, указывая объекты для бомбометания. Кто же это делал? На всех дорогах, ведущих к Ленинграду, стоят контрольно-пропускные посты — КПП, идет строгая проверка документов у тех, кто входит в город и выходит из него. Но это же только на дорогах. А через поля, через огороды иди куда хочешь и кто хочешь. Так неужели к нам все-таки пробрались немецкие агенты-ракетчики? Или это дождавшиеся своего часа, притаившиеся предатели? Или и те и другие? Так что же, и у нас возможна «пятая колонна», как было в Мадриде, как было в десятках городов Европы, с удивительной скоростью павших перед наступавшими гитлеровскими войсками?

Вспомнился мой недавний собеседник в Слуцке. Нет, конечно, такие уже давно вне игры. Их немало еще, должно быть, в бывшей столице Российской империи, этих бывших царских чиновников, старых, служилых интеллигентов, но они свое отжили. А вот кулачье, в годы коллективизации нахлынувшее к нам, спасаясь от односельчан и от колхозов, с десяток лет назад резавшее приводные ремни на заводах и фабриках, а вот остатки белогвардейского офицерья, торгашей, помещиков, бывшей знати — они почему-то не ушли в свое время вместо с теми, кто поспешно бежал из России под ударами революции, но они родственны им по духу, по надеждам, вместе с ними все эти долгие годы они ожидали чего-то такого, что смогло бы вернуть нм былую жизнь. Разве не готовы такие встречать хлебом-солью кого угодно, хоть самого Гитлера, лишь бы вновь пришло их ушедшее время?