Собрание сочинений в трех томах (Том 2, Повести)

– А что, - подхватил Шумилин, - соберемся да сходим!

– Давайте!
– согласился Манжин.
– И еще на курган съездим - говорят, большой курган сейчас копать начали...

– И я поеду!
– послышался голос Репейникова, жадно слушавшего разговор старших товарищей.

– Петухов, а ты что задумался?
– легонько толкнув в бок Ваню, сказал Шумилин.
– Ты что в огонь уставился, что там увидел?

– У него свои думы, - возразил Костя и подмигнул ребятам.
– Вот выучится, станет учителем и поедет куда-нибудь в большие города...

– Почему это?
– вскинулся Ваня.
– А что, в больших городах без меня учителей не хватает? Или у нас на Алтае учителя не нужны? Ого! Еще как нужны-то!

– Ребята, - сказал долго молчавший Андрей Колосков, - помните, как Анатолий Яковлевич еще давно как-то сказал: "Зашумит наш Алтай - в Москве будет слышно!"? А что? Ведь уже и начинает шуметь! На реках уже турбины вертятся... Скоро и горы откроются, руда пойдет, железная дорога ляжет.

– И сады зацветут, - добавил Костя, - в каждом колхозе - сад! Я думаю, наши альпинисты братья Троновы тоже много помогут садоводам...

– Вот герои!
– покачал головой Шумилин.
– Подумайте, ребята, ведь каждый год они на Белуху взбираются, на Катунские, на Чуйские белки... Ведь это же неприступные высоты - ледники, снег, мороз... Сколько же сил положить надо на это дело!

– А что они, рекорды берут?
– спросил Репейников.
– Кто выше влезет, да?

Ребята рассмеялись.

– Ты, однако, Алешка, чудак!
– сказал Костя.
– Видно, газет совсем не читаешь. Ну, а на что советским людям такие пустые рекорды? Ведь братья Троновы не просто альпинисты, они ученые, изучают ледники, изучают наш алтайский климат... Вот тоже интересная работа - климат изучать, а потом управлять им, а? И как же много у нас всяких интересных работ!

Подняв голову, Костя поглядел на звездное небо, на черные конусы гор, мирно спящих кругом, и вздохнул:

– Нет, ребята, все-таки лучше нашей стороны, наверно, нет на свете!..

Костер медленно догорал. Шорохи и шелесты бродили в тихой долине. Дрема начинала туманить глаза... Федя Шумилин сладко зевнул:

– Пойдемте спать, ребята!

Костя, наработавшись за день, с наслаждением растянулся на свежем сене. Ребята еще попробовали разговаривать, но умолкали один за другим сон прерывал их на полуслове. Крепкие запахи таежных трав забирались в открытую дверь хижины, где-то недалеко фыркали лошади, и огромная, нерушимая тишина стояла над горами...

Под утро Косте приснился сон: будто вошел в хижину странный седой старик и начал дуть Косте в лицо. Костя отворачивался, а старик смеялся и опять дул на него и трогал его за уши холодными руками.

"Уходи, уходи!
– ежился Костя.
– Я знаю, кто ты: ты Хиус!.."

"Да, я Хиус, Хиус, Хиус!" - завыл старик, и Косте показалось, что снег сыплется с его белой бороды и летит по всей хижине...

Костя поежился и проснулся. Еще не открывая глаз, он почувствовал, что озяб.

"Вот еще - на дворе июнь месяц, а я мерзну хуже старого!" - подумал он.

И вдруг сердце его заныло, словно почуяв недоброе: "Хиус, Хиус..."

Костя откинул тужурку, которой прикрылся на ночь, и вскочил.

Ясный рассвет сиял над тайгой. А ведь склон, вся трава и деревья были подернуты белым инеем. Злой Хиус не снился Косте, нет, он носился здесь и леденил долину своим дыханием.

– Сад!
– криком вырвалось у Кости.
– Яблоньки!

– Ты что?
– спросил Манжин, приподняв взлохмаченную голову.
– Что там?

– Встань, погляди!
– ответил Костя.

Манжин вскочил.

– О-о!
– протянул он.
– Вот так ударило!

Костя торопливо натягивал тужурку. Манжин удивленно смотрел на него:

– Ты куда?

– Домой, в школу.

– Думаешь... сад?

– А кто знает...

– Там пониже. Туда не дойдет!

– Э, не дойдет! Как знать - может, и дойдет!

Манжин тоже принялся одеваться:

– А ребят будить?

– Давай побудим.

Ваня Петухов, как только услышал, что в долине мороз, вскочил не раздумывая. Но остальных ребят трудно было добудиться. Шумилин все повторял, что он на охоту не пойдет, что у него еще лыжи не готовы. Андрей Колосков пробурчал, что нельзя уходить, пока изгородь не достроена. А другие говорили, плотнее закутываясь:

– Это только здесь, наверху, мороз, а внизу мороза нет. Зря проходим...
– и снова засыпали.

Костя, Манжин и Ваня Петухов одни ушли из заимки. Тревога гнала их по хрустящей дороге, и сердце сжималось от страха и жалости: "Неужели и листва на деревьях померзнет? Неужели и по хлебам ударило?.."

Тринадцать километров от заимки до школы пробежали часа за два. Спускаясь все ниже и ниже, к берегам Катуни, ребята с надеждой поглядывали по сторонам: может, вот за той горой уже все по-другому - ни мороза, ни инея? Может, если пройти ту долину, там уже спокойно зеленеет трава и цветы раскрываются, пробужденные солнцем.

Но километр за километром пробегали они по узким долинам, через некрутые горы и перевалы - и везде видели следы ночного мороза. Вот почернели и поникли нежные ветлы у ручья, вот еще лежит под лиственницами, под выступом скалы серебряный клочок инея, вот этот иней каплет холодными каплями с густых веток сосны...

На сердце становилось все тяжелее. Утром, выходя с заимки, Костя надеялся, что ребята правы, что мороз ударил только здесь, наверху, но теперь надежды становилось все меньше и меньше.

– Да нет, не может быть!
– бормотал Ваня Петухов.
– Кандыков, ты что думаешь?

– Я тоже думаю, что не может быть!..

А Манжин молчал. Он от своих - отца и деда - знал, что в Горном Алтае может быть всё: и среди зимы можно остаться без снега, и в летние дни может выпасть снег...

Спустившись к Гремучему - оттуда были видны и деревня и школа, ребята приумолкли. Больше сомневаться было нельзя: беда их не миновала. Видно было, как в колхозных огородах толпился народ, слышались тревожные голоса. Густой защитный дым от горящего навоза висел над долиной.

– Картошка померзла!
– догадался Петухов.
– Ребята, я сейчас... Я только домой сбегаю, посмотрю, как там у нас.

Костя молча кивнул - он бежал в школьный сад. Манжин следовал за ним. Над садом тоже тянулись белые волокна дыма. Слабая надежда как искорка тлела у Кости в душе: а может, уберегли, отстояли?..

В саду двигался народ - школьники, учителя. Вот Марфа Петровна стоит, нагнувшись над яблонькой. Вот прошел Анатолий Яковлевич... В углу сада ребятишки из пятого старательно разворачивают горящую кучу старой соломы, чтобы гуще клубился дым. Много народу ходило и суетилось в саду, но ни веселых криков, ни смеха, ни возгласов... Это молчание красноречивее всего говорило о том, что в саду беда.