Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы
Шрифт:
— Почему я вас никогда не видела на комсомольских собраниях?
Он неторопливо отозвался:
— Я не комсомолец!
— Почему? — даже отодвинулась Лидочка.
— Я не тороплюсь вступать. Что проку? Много в комсомоле лишнего народу. Ничего паря не смыслит в политике, книжки толком прочесть не умеет, а сам в комсомол лезет. Лестно! А я пока не угляжу, что дошел до сознательности, — записываться не буду. Чего зря загружать?
— Так в комсомоле же и можно образоваться. Там и приобретается сознательность!
— Ну, у меня такое уж самолюбие. Не желаю,
— Вы гордый! — тихо сказала Лидочка и с удовольствием взглянула на Мальшина.
Он сидел боком, и ясный профиль его отчетливо стыл на розовой немеркнущей заре.
«Странный», — подумала Лидочка.
— Кто ваш отец?
— Отец? Был рабочим. Токарь. В седьмом году заслали в Сибирь, там и помер. А мать в деревне сейчас, на родине. Звала меня. Только я в деревню не поеду. Темнота и скука!
— Меня тоже мама звала на огород это лето, а я не поехала, — вздохнула Лидочка и встала.
— Идем! Что это такое?! Никак не могу домой дойти.
В воротах Лидочка остановилась:
— Ну, спасибо за проводы и угощение. До свиданья!
Под воротами было темно.
Мальшин шагнул к Лидочке и твердо взял ее за руку.
«Вот… вот!.. Страшное… то самое», — мелькнуло в голове у Лидочки, и она обессиленно закрыла глаза.
Почувствовала прикосновение к своим губам чужих, властных и нежных. Охнула и безвольно прильнула к чужому плечу.
— Завтра на площадке, — сказал Мальшин.
— Хорошо, — шепотом бросила Лидочка и вдруг вырвалась и опрометью бросилась в серую глубину двора.
Луна стояла высоко над головой, бледная и прозрачная. С востока уже порхали стрельчатые розовые лучи.
Лидочка лежала на окне с блаженной ленивой улыбкой и смотрела на луну.
Прибежав домой, она полежала на жесткой кровати, встала, погрызла засохший хлеб и, махнув рукой, сказала:
— Ну, что ж!.. Вот и пришло. А ты думала без этого прожить? Врешь! Бытие определяет сознание, и нужно только быть счастливой.
Разделась, перетащила матрасик на подоконник и легла лицом в небо.
От зрительного напряжения заболели глаза, и луна на мгновение странно раздвоилась.
Лидочка закрыла глаза и подумала: «Вот вчера я была совсем одинокая, а теперь у меня есть… Петя. Какое славное имя!.. Петя!»
И сейчас же Лидочка вспомнила о луне. Ей стало жаль луну, что она всегда одинокая. И по обыкновению, Лидочка замечтала.
— Хорошо бы сделать на земле большущий-пребольшущий шар… Из легкого чего-нибудь… целлулоида или папье-маше. Оклеить серебряной бумагой. Зарядить большущую пушку и пальнуть к луне. Шар притянется и будет вокруг луны бегать. И ей не так скучно будет… Будет у луны свой… Петя.
Лидочка слабо улыбнулась сквозь дремоту и уснула.
………………………………
Три дня Лидочка торопилась, волнуясь, на площадку и только тогда успокаивалась, когда в глаза ей бросалась фигура Пети.
Каждый день провожал он ее домой, покупал по дороге сласти, пирожки и все дольше и острее были поцелуи под воротами.
На четвертый день, провожая Лидочку, Петя сказал:
— Лида, сегодня
мое рождение. Зайдешь ко мне? Я угощение приготовил маленькое.Сердце Лидочки снова дрогнуло перед неизбежным. Она вспыхнула и сказала:
— Ладно!
На третьей площадке широкой лестницы Петя открыл американским ключом тяжелую дубовую дверь.
— Входи!
Лидочка вошла в переднюю. Петя зажег свет.
— Сюда!
Лидочка шагнула в комнату и ахнула.
Посреди комнаты, большой и светлой, на столе, в фарфоровой вазе, стоял громадный букет сирени и белых роз.
На тарелках лежала нарезанная ветчина, колбаса, коробки шпротов и сардин, рядом стояли бутылки с вином и наливкой.
— Какая у тебя хорошая комната! — сказала, оглядевшись, Лидочка.
— У меня две! Вот!
Лидочка заглянула в другую комнату.
— У тебя целая квартира!
— Да, две комнаты и ванная. Один приятель, комиссар, уезжал и передал. Спокойно! Никто не мешает! Ну, садись, хозяйничай! Я сейчас чай вскипячу.
Петя зажег в передней примус и вернулся в комнату.
Налил в рюмки малаги.
— Ну, Лидуся, твое здоровье!
— И твое, Петечка… Как странно. Пять дней назад мы еще не были знакомы, а сегодня ты мой… Петюша.
Лидочка с аппетитом ела ветчину, шпроты, сыр. Выпила несколько рюмок вина и наливки, и у нее сладко закружилась голова. Петя налил новую рюмку, но Лидочка отодвинула.
— Почему?
— Нет!.. Не хочу!.. Я не пью. Так, за твое здоровье, шутя, можно, а больше не буду.
— Ну, ешь фрукты!
Душистая груша таяла во рту. Лидочка медленно смаковала ее.
— Сколько тебе стоило это? Небось мне хотел пыль в глаза пустить и разорился… Глупый! Мне, кроме тебя, ничего не надо!
— Пустяк, — ответил Петя, наливая чай, — разве это расход?
— Откуда у тебя столько денег? — спросила Лидочка.
Петя помолчал и бросил сухо:
— Я одним монтерством по домам червонцев десять в месяц зашибаю.
— Десять червонцев?.. Ай-ай! Я за весь прошлый год истратила восемнадцать червонцев. И то думаю, как много!
— Ах ты чудачка!
Петя отпил чаю и присел на диванчик рядом с Лидочкой.
Рассказывал долго и хорошо о девятнадцатом годе, о фронтах, о взятии Перекопа, под которым он был в конной бригаде.
Лидочка слушала, мышкой прижавшись в углу дивана.
Петя взглянул на часы.
— Ой-ай! Как я заговорился! Три часа ночи. Совсем светло уже.
Лидочка встала, медленно обошла вокруг стола, обвила руками Петину шею и, вздохнув глубоко и горько, сказала:
— Петечка!.. Я люблю тебя. Я останусь у тебя.
Утром Петя съездил на Васильевский и привез Лидочкины вещи — разломанную корзинку, жестяной чайник, матрасик и продавленную чахлую подушку.
В этот день они никуда не выходили, и Лидочка была пьяна Петей и своей любовью.
На следующий день оба пришли на площадку. Петя прошел в раздевалку, Лидочка направилась в свою группу.
Но по дороге ее остановил Коля Клепцов.
— Лида, на два слова!
— Что такое?