Собрание сочинений. т.2.

Так прошло два месяца. Наступила вторая половина июня.

Фина и Мариус жили в постоянной тревоге. Мариус не решался больше уговаривать брата, так как тот отвечал ему каждый раз все более резко. Он старался только незаметно наблюдать за Филиппом, надеясь удержать его от новых безумств.

Однажды, сворачивая на Канебьер, Мариус столкнулся с каким-то капитаном национальной гвардии. Его новенькие нашивки сверкали на солнце.

Мариус узнал Совера.

Бывший грузчик сиял. Он шествовал по мостовой с видом победителя. Время от времени краешком глаза он посматривал на свои погоны, и тогда его губы сами собой складывались в самодовольную улыбку. Шпага била его по икрам и мешала идти, но он придерживал ее, согнув руку и картинно опираясь на эфес. Эта шпага была «самым счастливым днем в его жизни», совсем как сабля г-на Прюдома [2] . Совер был так туго затянут в свой мундир, что едва дышал. И все-таки он был счастлив: ведь задыхался он ради спасения родины. Он шел, выставив локти, откинув голову назад, и было совершенно ясно, что через каждые десять шагов он спасает Францию. На его широко улыбающемся лице можно было прочесть детскую радость оттого, что на нем военная форма, и страстное желание, чтобы его, Совера, принимали всерьез.

2

Имеется в виду реплика героя комедии Анри Моньо (1805–1877) «Величие и падение г-на Прюдома»: «Эта сабля — самый счастливый день в моей жизни». (Прим. ред.).

Встреча с Мариусом в первую минуту смутила бывшего грузчика. Он испугался, что молодой человек, увидев его в военной форме, посмеется над ним и, чего доброго, припомнит ему былые времена, когда Совер частенько захаживал в игорные дома. Он с тревогой посмотрел на Мариуса, опасаясь, как бы тот не оскорбил его достоинства. Заметив, что молодой человек сдерживает легкую улыбку, он решил показать себя во всем блеске своего офицерского звания.

— Эй! Юный друг мой! Как дела? — воскликнул он четко и громко, словно отдавая военный приказ. — Мы не виделись целую вечность! Ах, сколько событий, боже мой, сколько событий!

Совер говорил так громко, что прохожие оборачивались. Их внимание очень льстило ему. Вне себя от восторга, он вертелся во все стороны, стараясь произвести впечатление звоном шпаги и сверканием погон и нашивок.

Мариус молча пожал ему руку, и Совер решил, что подавил его своим великолепием. С покровительственным видом он взял Мариуса под руку и пошел по Канебьер, снисходительно выказывая ему свое дружеское расположение.

— Что вы так смотрите на меня, а? — сказал он. — Вас удивляет моя форма? Ничего не поделаешь! Меня так просили, так умоляли, что я вынужден был согласиться. Вы же понимаете, мне в тысячу раз приятнее было бы спокойно сидеть дома. Но в наши трудные времена каждый честный гражданин должен выполнять свой долг. Я был нужен и не мог отказать.

Совер лгал с удивительным апломбом. Он сам умолял, чтобы ему дали чин капитана. Его прельщали золотые погоны. Только ради них он соглашался служить родине.

Мариус не знал, что ответить. Наконец он пробормотал:

— Да, конечно, времена сейчас тяжелые.

— Но мы на страже! — воскликнул Совер, опершись рукой на эфес шпаги. — Мы ляжем костьми, но не дадим смутить покой нашей страны. Ничего не бойтесь. Заверьте ваших жен и детей: национальная гвардия с честью выполнит свой долг.

Совер произнес все это как заученный урок. Чтобы хоть немного сбить с него спесь, Мариусу хотелось спросить, как поживает Клерон.

— Взгляните на народ, — продолжал Совер. — Он спокоен, он верит в нашу бдительность и в наше мужество.

Совер помолчал, а затем произнес своим прежним простодушно-самодовольным тоном:

— Как вам нравится моя форма? У меня бравый вид, не правда ли? Знаете, эти погоны мне чертовски дорого стоили!

— Вы ослепительны, — ответил Мариус, — и, признаюсь, неожиданная встреча с вами произвела на меня огромное впечатление… А каковы ваши убеждения?

Совер растерялся.

— Мои убеждения? — переспросил он, пытаясь понять, что это значит. — Мои убеждения?.. То есть что я думаю о республике, не так ли? О! Республика — превосходная штука… Но, понимаете ли, на первом месте должен быть порядок… Национальная гвардия для того и создана, чтобы его поддерживать. Порядок — вот что, по-моему, важнее всего.

Он весь напыжился от радости, что и у него тоже есть свои убеждения. В глубине души Совер почитал республику, которая дала ему офицерские погоны, но ненавидел республиканцев: ему сказали, что в случае победы они отберут у него деньги. Эти два противоречивые чувства как-то уживались в нем. Впрочем, он никогда не задумывался над своими взглядами.

Совер прошел с Мариусом еще немного, а затем распрощался, с важной миной заявив, что его призывают дела. Но он тотчас же вернулся и доверительно зашептал на ухо молодому человеку:

— Да, забыл… Скажите брату, что он губит себя, повсюду таская за собой толпу оборванцев. Посоветуйте ему не впутываться в дела всякого сброда, а добиваться чина капитана, как это сделал я. Так гораздо благоразумнее.

Мариус, ничего не ответив, с благодарностью пожал ему руку, и тогда Совер — в сущности, добрая душа — добавил:

— Если в какой-нибудь стычке смогу быть вам полезен, рассчитывайте на меня. Я так же охотно помогаю друзьям, как и родине. Весь к вашим услугам, понятно?

Теперь он не рисовался. Мариус еще раз поблагодарил его, и они расстались друзьями.

Вечером Мариус рассказал об этой встрече Фине и брату. Он развеселил их, описывая победоносный вид бывшего грузчика.

Но в конце концов Филипп рассердился.

— И таким людям поручают охрану порядка в городе! — воскликнул он. — У этих господ великолепная форма, они играют в солдатики. Пусть поостерегутся! Их могут заставить всерьез сыграть свою роль. Народ устал от их тупости и тщеславия.

— Замолчи, — сурово возразил Мариус. — Возможно, эти люди и смешны, по нельзя расстреливать свою нацию.

Филипп поднялся и произнес еще более горячо:

— Нация — это не они. Нация — это рабочие, трудящиеся… Буржуазия вооружена, а народ — нет. Народ, словно хищный зверь, всегда под прицелом. Ну что ж, в один прекрасный день зверь оскалит зубы и растерзает своих сторожей. Вот и все.

Он порывисто встал и поднялся в свою комнату.

XIII Стратегия Матеуса

Положительно, Матеус был рьяным республиканцем, радикалом, с которым шутки плохи. Его рыжий парик, наполовину скрывавший лоб, словно пылающий факел, мелькал в различных клубах. Он всегда выступал за самые крайние меры, поддерживал любое предложение, которое могло вызвать беспорядки. В конце концов окружающие прониклись к нему почтительным страхом и стали выслушивать его мнения со смешанным чувством восторга и ужаса. На следующий день после выборов Матеус открыто призывал поджечь Марсель. Это принесло ему огромную популярность среди пылких либералов.

Он часто встречал Филиппа, но, избегая личного знакомства, лишь издали наблюдал за ним и записывал пламенные речи, которые тот порой произносил. Ему хотелось, чтобы Филипп принял участие в каком-нибудь настоящем заговоре. Пока молодой человек только разглагольствует в клубах и участвует в банкетах и народных демонстрациях, против него нельзя ничего предпринять. Вот почему Матеус был таким ярым сторонником гражданской войны и баррикад. Он надеялся, что при первом же выстреле Филипп ввяжется в уличные бои, а затем будет осужден как повстанец.