Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма

Вплоть до 1879 года положение во Франции было крайне напряженным, и только победа левых сил на выборах в сенат привела к окончательному утверждению республики.

Золя прекратил сотрудничество в «Семафоре» в 1877 году. Отчасти это было вызвано тем, что с 1875 года перед ним открылось новое поле журналистской деятельности. По рекомендации И. С. Тургенева Золя становится постоянным парижским обозревателем русского журнала «Вестник Европы». Помимо материальных соображений, которые в ту пору имели для Золя немаловажное значение, писатель трезво оценил некоторые преимущества печатания за границей. В «Вестнике Европы» он мог более свободно выразить свое мнение по многим вопросам, и прежде всего по вопросам искусства и литературы. На протяжении шести лет Золя ежемесячно должен был отправлять в Петербург свои парижские корреспонденции объемом от полутора до двух печатных листов. Позднее эти корреспонденции составили самые значительные его литературно-критические сборники — «Романисты-натуралисты», «Литературные документы» и частично «Экспериментальный роман». Сотрудничество в «Вестнике Европы» можно считать вершиной журналистской деятельности писателя.

Значительную часть корреспонденций, напечатанных в «Вестнике Европы» составили статьи по вопросам искусства и литературы. За ними шли очерки, посвященные парижским и провинциальным правам или каким-либо знаменательным событиям, рассказы и отрывки из крупных произведений, статьи на разные другие темы.

Из статей в «Вестнике Европы», характеризующих Золя как публициста, следует назвать такие, как «Ипполит Тэн и его новая книга о Франции» (1876), «Тьер — основатель Республики» (1877), «Мои воспоминания из военных эпох» (1877), «Французская революция в книге Тэна» (1878), «Литература и политика» (1879). Ни одна из этих статей (кроме статьи «Литература и политика») самим Золя не включалась в какой-либо сборник, вышедший во Франции.

Наименее удачной и даже огорчительной для передового русского читателя была статья «Тьер — основатель Республики». Опубликованная в декабрьском номере журнала за 1877 год, но написанная раньше, она отразила сложные политические переживания Золя. Республика вновь была в опасности. Правительство, возглавляемое монархистом герцогом де Брольи, распустило палату депутатов и организовало массовые репрессии по отношению к республиканцам. В этой обстановке даже Тьер пригрезился Золя защитником республики, и он всерьез восхваляет его патриотизм. В шовинистическом духе написана полустатья-полуочерк «Мои воспоминания из военных эпох», но есть в ней интересные мысли о династических и национальных войнах.

Наиболее значительной представляется статья «Французская революция в книге Тэна». Золя объясняет интерес, проявленный Тэном к революции конца XVIII века, недавними событиями 1870–1871 годов. «Политическая тревога слишком просвечивает из-под научной методы. Тэн, несмотря на свою кажущуюся холодность аналитика, проявляет страсть консерватора, которого Коммуна привела в негодование и устрашила». Золя уличает Тэна в ненависти к революции и в тенденциозном освещении связанных с ней событий. Особенно неубедительным кажется Золя утверждение историка об иностранном влиянии на революцию. «Во время Коммуны тоже толковали, что восстание произведено иностранцами… Но мы, очевидцы событий Коммуны, мы пожимаем плечами…» Тэн изображает революционеров, как страшилищ, потерявших человеческий облик. И на это Золя отвечает ему, вспоминая дни Коммуны: «…то были рабочие, мелкие лавочники, с которыми ежедневно сталкиваешься на улице…» Золя осуждает Тэна за то, что тот в угоду своей концепции подтасовывает всем известные факты, клевещет на революцию: «Читая Тэна, можно также подумать, что никогда на свете не проливалось столько человеческой крови… Считают, что число жертв террора доходит до одиннадцати тысяч. А между тем известно, что эта цифра была далеко превзойдена при одном взятии Парижа в 1871 году. В три дня было больше расстреляно, нежели гильотинировали революционеры в несколько месяцев».

После победы республиканцев на выборах и досрочной отставки в 1879 году президента Мак-Магона положение в стране стабилизировалось, республика победила. Новым президентом был избран Жюль Греви, а председателем палаты депутатов Леон Гамбетта. Казалось бы, «старый республиканец» Золя мог свободно вздохнуть, ибо все его мечты осуществились. На самом же деле писатель скоро увидел, что Республика, которую он так долго ждал и за которую так горячо ратовал, обманула его, как обманула она и других. Придя к власти, умеренные республиканцы не выполнили своих обещаний. Вместо того чтобы провести реформы, они выдвинули оппортунистические лозунги, отложив наиболее радикальные мероприятия до «удобного момента».

Разочарованный Золя решил начать кампанию против недавних своих соратников. С 20 сентября 1880 года по 22 сентября 1881 года он публикует в газете «Фигаро» серию статей, которые позднее объединит под общим названием «Поход». Статьи в «Фигаро» были новым шагом в развитии публицистического творчества Золя. Сохранив присущую ему страстность и убежденность, он поднимается теперь до больших обобщений. Пользуясь конкретными поводами, критикуя действия определенных политических партий и определенных лиц, Золя создает обобщенную картину буржуазных политических нравов. Перечитывая эти статьи, удивляешься их сегодняшней злободневности — так метки характеристики, так выразительны типы, — не портреты конкретных лиц, а именно типы буржуазных политиканов.

Что же заставило Золя отвернуться от буржуазной политики, причислить себя к «партии равнодушных», провозгласить воинствующий аполитизм? Исследуя нравы буржуазных партий, в том числе и нравы партии республиканцев, Золя приходит к выводу, что современные ему политики мало чем отличаются от лавочников, вся жизнь которых устремлена на достижение корыстных целей. В статье «Будущий министр» он говорит о некоем Шарле Флоке, одном из многочисленных честолюбцев, «рвущихся к правительственному пирогу». Флоке бездарен и тускл во всех отношениях, но «буржуазная расчетливость у него в крови». Это-то и сулит ему непременный успех. В статье «Тридцать шесть республик» Золя с горечью восклицает: «Неужели нельзя быть честным республиканцем, не стремясь упрятать Францию себе в карман?» Республика перестала быть единой, потому что каждый политический деятель, стремясь к политической власти, отстаивает свою «республику», и Золя насчитывает их тридцать шесть — этих выдуманных «республик»: Республику Гамбетты, Республику Рошфора, Республику Эбрара и т. д. С усердием лавочников они добиваются выгодной распродажи своих идей и, как лавочники, стараются погубить своих ближайших конкурентов. «Знаю я эти республиканские лавочки: меня обвиняют в том, что я в них не остался». И Золя дает им названия: «лавочка непримиримых, лавочка романтического толка, лавочка республиканцев-доктринеров, лавочка республиканцев-педагогов». Золя зло высмеивает вчерашних революционеров, которых собственное возвышение превращает в робких и стыдливых консерваторов. Наиболее типичной в этом отношении фигурой он считает Гамбетту, который «сумел использовать политические события в своих интересах». Не подлинная революционность, а пустозвонные речи обеспечивают Гамбетте успех у толпы. «Когда вчерашние революционеры пристроились к делу и довольны, они уже больше не страшны», и Золя поднимает на щит роман Доде «Нума Руместан», прототипом главного героя которого послужил тот же Гамбетта. «Отныне Нума Руместан будет жить как одна из разновидностей лжеца… Тип этот порожден определенным народом и определенной эпохой».

Лавочникам от политики Золя противопоставляет честных тружеников, на которых политика не оказала своего тлетворного влияния. «Из тридцати шести миллионов их тридцать пять миллионов». И Золя предупреждает: «Равнодушные» могут составить «партию негодующих». «Это было бы великолепно — революция скептиков! К оружию! На баррикады! Нас тридцать пять против одного, нам достаточно выйти на улицы, чтобы их раздавить» («Партия негодующих»). Золя ищет выхода в подлинной демократии: «Демократия — в ней будущее» («Демократия»), Завершая свой «Поход» в «Фигаро» и расставаясь с читателями, Золя отдает дань республиканской форме правления, которую он считает «единственно справедливой и возможной», но он еще раз осуждает шумливую посредственность, человеческое тщеславие — все то, что стало, на его взгляд, типичным для победившей буржуазной республики.

После выхода сборника «Поход» в жизни Золя происходят события, оказавшие на него серьезное воздействие. Создавая роман «Жерминаль», он посещает собрания организованных рабочих, слушает выступление П. Лафарга и Ш. Лонге, узнает о существовании «Международного товарищества рабочих» и о деятельности Маркса, а в 1886 году встречается с Жюлем Гедом. При подготовке романа «Земля» писатель вновь сталкивается с проблемами социализма, и это заставляет его сделать важное признание своему голландскому другу Ван Сантен Кольфу: «Хочу заняться вопросом социальной природы собственности… За какое исследование я теперь ни берусь, я неизменно наталкиваюсь на социализм». Так творческая работа Золя, кропотливое собирание материалов для «Ругон-Маккаров», поиски справедливости и истины, привели его естественным образом к социализму. Правда, социалистический идеал Золя был туманен и расплывчат — он увлекся идеями Фурье и научный социализм так и не стал его мировоззрением, но Золя шел к нему, все более и более сближаясь с французскими социалистами (в частности, с Ж. Жоресом). «Старый республиканец и в будущем, вероятно, социалист», — так писал о себе Золя в одной из статей «Нового похода».

В девяностых годах Золя мог только убедиться в правоте своих оценок буржуазной политической кухни. Францию едва миновала гроза нового государственного переворота, который готовил генерал Буланже, завоевавший симпатии французского обывателя своей демагогической политикой. В начале последнего десятилетия века Францию потрясло известие о «Панамском скандале» — крупной авантюре, в которой оказались замешаны подкупленные депутаты и даже министры. Частая смена кабинетов стала обычным делом в правительственных кругах, шовинистические настроения, все возрастающее влияние клерикалов открывали путь реакции к ключевым позициям в государстве. Республика находилась в опасности, и Золя вновь берется за перо. С конца 1895 года до середины 1896 года он публикует в газете «Фигаро» статьи, получившие название «Новый поход». Золя озабочен судьбой республики, настроениями молодежи, упадком в искусстве, ростом антисемитизма, усилившимся влиянием церкви. Увы! Золя признает, что «с провозглашением республики бедствия не кончаются», но он решительно выступает на ее защиту, ибо воспитание истинных республиканцев дело трудное и на это уходят годы («Добродетель Республики»). Именно потому так и озабочен Золя судьбами молодежи, от которой зависит будущее. В статье «Одинокий», посвященной творчеству Поля Верлена, Золя с удивлением отмечает, что вокруг имени этого поэта на глазах творится легенда, и творит эту легенду молодежь. Золя не против Верлена, не против его поэзии, он даже хвалит его, но с оговоркой: «Стихи рождались у него, как груши… он никогда ни к чему не стремился». И Золя с грустью отмечает увлечение современной молодежи свихнувшимися, обездоленными, не осуществившими до конца своих возможностей поэтами. Его тревожит духовное развитие молодого поколения, которое пренебрегает здоровыми источниками жизни и поэзии.

Статья Золя вызвала бурные отклики. Поклонники Верлена, декадентствующая молодежь обрушила на стареющего писателя самые унизительные оскорбления. Золя ответил прекрасной статьей «К молодежи». Воздав хвалу молодости, он вновь вернулся к литературным вкусам своих младших современников, выбирающих себе учителей среди «писателей отщепенцев, витающих в заоблачных туманах мистики». Но… «народы умирают, если они перестают любить жизнь, одурманенные таинствами мистерии». И Золя приходит к выводу, что его и эту молодежь разделяет именно отношение к жизни — «я стремлюсь к свету и истине, а вы барахтаетесь во тьме». Что же такое жизнь и подлинное творчество? В следующие слова Золя как бы вкладывает весь свой жизненный и художнический опыт, последние свои раздумья над великими проблемами века: «Я испытываю жгучий интерес к нашей демократии, раздираемой противоречиями, стремящейся разрешить трагический вопрос о правах трудящихся; к демократии, людские страдания которой, доблесть, жалость, милосердие — переливаются через край, так что ни один великий художник, описывая их, не может истощить своего таланта».