Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы

— Например? — пытливо спросил Чунда.

— Пожалуй, будет у нас свой колхоз.

— Вон вы куда метите!

— Да, к тому дело идет. Двенадцать крестьян уже согласны вступить. Если еще двенадцать присоединятся, тогда можно начинать. Жизнь на одном месте стоять не хочет.

— И вы тоже вступаете?

— Как же иначе. Первым запишусь.

— А Цирценис… председатель?

— Он в другом конце волости живет, пусть свою артель и организует. А вы как, сосед, смотрите на это дело? Долго еще думаете мучиться на лиепиньской земле? Никакого смысла нет.

— Какой там смысл, — согласился Чунда. — Я колхозы видал. В годы эвакуации бывать приходилось и за Уралом и ближе. В одном колхозе меня председателем хотели выбрать, но я занимал тогда крупную должность на большом оборонном заводе.

— Если Лиепинь не войдет, их земля будет как остров посреди озера, — сказал Закис. — Кругом все крестьяне с охотой вступают. Смешно ведь будет: со всех сторон на тракторах выезжают, а вы посредине за сохой плететесь. Куда это годится?

— Никуда не годится, — опять согласился Чунда. — Я, как глубоко советский человек, хорошо это понимаю. Лично я ничего не имею против, но вот вопрос — что старики скажут. На них иногда дурь находит…

— На кулаков все оглядываются, так, что ли?

— Есть такой грех, как говорится.

— Беседуйте понемножку, время еще терпит. Если решат, скажете мне. Стыдно будет, если мы вдвоем старикана не убедим.

Закис спросил Чунду, как у него идут дела с лесными работами. Услышав уверения, что к следующему воскресенью норма будет выполнена, похвалил его и попрощался.

«А он не такой уж пустой человек, — подумал Чунда. — Проворный — успел и о колхозе подумать. Что же, и организуют, и заживут… Почему и не быть колхозу в Упесгальской волости…»

Все, что он сейчас услышал, снова взволновало его. Но это было не то чувство, с которым он выбежал давеча из дому. «Эх, если бы удалось уговорить Лиепиней пойти в колхоз! Тогда бы не пришлось ждать десять — пятнадцать лет, пока избавишься от стариковских капризов. Свободный человек, полноправный член коллектива. Ах, какие возможности выдвинуться, какие перспективы перед способным организатором открываются!»

Дойдя до леса, Чунда повернул обратно к дому, не очень торопясь, впрочем, чтобы успеть подобрать и взвесить все доводы, которые должны убедить Лиепиней. Сознавая всю важность предстоящего разговора, он даже попробовал прорепетировать его: сам задавал вопросы и сам же на них отвечал, спорил с собой и, наконец, припер своего невидимого противника к стенке: «Твоя правда, Эрнест, пиши заявление от всей семьи».

Но когда он пришел домой и увидел опять те же самые лица, которые так сердито смотрели на него утром, Чунда упал духом и, следуя примеру искушенных дипломатов, отложил серьезный разговор. Лучше потом, когда у остальных прояснится настроение. Ждать бы пришлось до самого вечера, если не дольше, но тут Чунде пришла в голову счастливая мысль. Он разыскал приготовленные дощечки и гвозди, взял молоток и взобрался на крышу клети. Почти час проработал не переводя духа и заделал, наконец, злополучную дыру. «Ради великого дела можно и пострадать, — с сознанием собственного благородства думал он, — колхозное добро беречь надо».

Когда крыша была почти починена, во двор вышел Лиепинь посмотреть, как двигается работа, и сам придержал лестницу Чунде.

— Осторожнее, осторожнее, Эрнест, — предупредил он — тут одна перекладинка подгнила. Сам видишь, не стоило такой шум поднимать. Оглянуться не успел — и работа сделана.

Он примирительно улыбнулся. Улыбнулся и Чунда, хотя после принесенной жертвы он не расположен был к этому.

— Заделано прочно, — скромно сказал он. — Теперь никакой дождь не страшен.

Теща тоже благосклонно смотрела на зятя и даже не послала за водой. Но Чунда оказался настолько догадливым, что без напоминания взял ведра и пошел к колодцу. Тут и Элла улыбнулась и задорно подмигнула ему.

За обедом Чунда пошел в наступление.

— Великие дела творятся на свете. Люди с каждым днем становятся умнее и устраивают свою жизнь по-новому.

— Это по-каковски еще? — не вытерпев, спросила Лиепиниене.

— В нашей волости, можно сказать под самым нашим носом, колхоз организуют. Я давеча с Закисом разговаривал. Желающих много, но принимают только самых надежных крестьян. Нам тоже предстоит вступить. Я, с своей стороны, дал согласие, так что к весне заживем по-новому.

Лиепиниене побледнела. Старик побагровел, как петушиный гребень. Элла безмолвно смотрела на мужа неприязненным взглядом. Все перестали есть.

— Колхоз, говоришь? — медленно, задыхаясь, проговорил Лиепинь. — Согласие дал? Да ты нас со всей шкурой продал, не спросившись, хотим ли, не хотим… Это же разбой!.. В дом умалишенных тебя надо отправить!

— Ну, ну, полегче, — пробормотал Чунда. — Чего так расходились?

— Он и правда с ума сошел! — обретя дар речи, крикнула Лиепиниене и заголосила: — Боже ты мой, боже, и что теперь будем делать! Придут, выгонят со двора, заставят жить в землянке, отдадут наш дом голодранцу какому-нибудь!..

— Какое ты имел право!.. Как ты посмел это сделать!.. — с натугой вопил старик. — Грабители только так делают… Под суд надо отдать… За мошенничество, за растрату чужого имущества. Преступник ты — больше никто… Для того я тебя в семью принял, чтобы ты меня на старости лет нищим сделал? Нет, покуда я жив, ни в какой колхоз не пойду. Выписывай меня, сейчас же выписывай. Беги скорее к Закису и скажи, чтобы он мою фамилию в свои списки не ставил.

— Беги скорее, пока не поздно, — стонала Лиепиниене. — Может, не успел записать нас в эти грамоты.

— Эрнест, неужели это все правда… про колхоз? — дрожащим голосом спросила Элла.

— Ну да, правда, — пожимая плечами, ответил Чунда. — Колхоз будет. А ваша земля на самой середине находится, вам теперь деваться некуда, как ни вертите. Честное слово, не понимаю, чего вы все так нервничаете. Другие бы радовались, не всякому такое счастье выпадает.

— Смотря что называть счастьем. Я никак не думала, Эрнест, что ты такой легкомысленный. Поговорил бы хоть сначала с домашними.

— Я начал говорить, но вы такой вой подняли, словно на похоронах.

— Я тебе запрещаю вести такие разговоры в моем доме, — снова закричал на него Лиепинь.

— Говорить ты, старик, никому не запретишь, — хладнокровно ответил Чунда. — Подумаешь, султан какой. Пока я говорю, ты молчи и жди, когда тебе дадут слово… У вас, правда, как в сумасшедшем доме. Я вам всем заявляю: колхоз дело хорошее. Сами вы не зияете, чего брыкаетесь. Заладили одно: «не хотим, не хотим, не хотим», — передразнил он. — Как маленькие.