Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы

Неизвестно, чем кончился бы этот своеобразный поединок между железнодорожником и задетым в своих экстерриториальных чувствах дипломатом, если бы на горизонте в эту минуту не появился персонаж, ради которого Мелнудрис собственно и сделал остановку в этом городке.

Со смиренной улыбкой на лице, в осеннем не первой свежести пальто на плечах к Мелнудрису медленно приближался Альфред Никур, еще издали протягивая руку. Лицо у него немного одрябло, под глазами висели заметные мешочки, усики начали седеть. Мало что осталось от прежнего «превосходительства», разве что глаза, узкие, бегающие по сторонам, старающиеся все схватить, все удержать, — глазки шпиона.

— Здравствуйте, великий писатель! — воскликнул он, с жаром встряхивая руку Мелнудриса. — Ну, не права ли старая поговорка: гора с горой не сходятся, а человек… Как ехалось? Как здоровье? Вижу, что нисколечко не постарели…

— Держимся, господин Никур, держимся, — ответил Мелнудрис, слегка сгибая, по старой привычке, спину, как будто перед ним стоял сам сиятельный министр, а не эмигрант Никур. — А вы как? Почки не капризничают?

— Понемногу. А как поживает госпожа Мелнудрис? По-прежнему полна бодрости, все такая же верная подруга в дни жизненных невзгод?

Внимание Никура льстило старому придворному поэту. Он тоже хотел было осведомиться о самочувствии супруги бывшего министра, но, к счастью, вспомнил, что тот уже во второй раз бросил свою «кошечку», и быстро забормотал что-то о величайшем удовольствии, которое доставит жене внимание Никура. И почти без перехода, деловым тоном спросил:

— Вы, наверное, спешите? По-прежнему ни минуты досуга, по-прежнему множество обязанностей?

— Мм-да, — промычал Никур. — Работы у меня всегда было достаточно… Скажите, это весь ваш багаж? — Он показал на большой чемодан в сером чехле.

— Да, это все. Теперь не станешь так нагружаться, как в молодые годы.

— Зайдемте в буфет. Нам надо обсудить кое-какие актуальные вопросы. Разрешите, я помоложе… — Никур вознамерился взять чемодан. Мелнудриса испугала такая любезность, и он вцепился в свое имущество.

— Я сам… извините… как это можно…

Они любезно поспорили, затем Никур отстал, позволив Мелнудрису самому нести чемодан. Да и не привык еще бывший министр играть роль носильщика.

В буфете они сели за свободный столик и заказали по чашке кофе. За остальными столиками дремали англичане-военные, вытянув ноги во всю длину, так что каждый входящий в буфет вынужден был переступать через них. Возле стойки сержант угощал накрашенную женщину, по-видимому проститутку. Около шкафа, заставленного бутылками, висела фотография английского короля с, семьей. Все четверо: король, королева и обе принцессы, улыбались.

— Итак, вы едете в Лондон… — сказал Никур. — Это очень важно, потому что Лондон и есть то место, где можно добиться ясности, определенности…

— Откровенно говоря, поехать надо было кому-нибудь другому, — сказал Мелнудрис. — Например, вам.

— Как сказать, — ответил Никур, осторожно косясь на собеседника: серьезно он говорит или только притворяется? Взгляд Мелнудриса успокоил его — по-видимому, тот ничего еще не знал о значительных переменах в положении Никура. Дело в том, что бывшее превосходительство с некоторых пор официально не занимал ни одной общественной должности. Год тому назад на большом совещании перемещенных латышей ему пришлось выйти из совета, так как по указаниям англо-американских учреждений руководящие круги эмиграции должны были выдвигать новых людей, которые не были скомпрометированы в годы гитлеровской оккупации и ранее, в годы диктатуры Ульманиса. Старые звезды не могли вести за собой смятенные массы эмигрантов. А Никур был один из самых скомпрометированных лиц. Официально его освободили от всех общественных должностей, а неофициально, за кулисами, он продолжал играть одну из главных ролей. Понятно, что его нельзя было послать в Лондон. Для этой миссии требовался человек, которого можно было еще упоминать в газетных отчетах.

— Как сказать… — повторил Никур. — Мы знаем ваши способности. Притом я занимаюсь вопросами иного характера. Последнее время мне все чаще и чаще приходится иметь дело с американским военным командованием и пропагандистскими учреждениями. Я постоянно бываю в лагерях перемещенных лиц, встречаюсь с единоплеменниками, узнаю их настроения. Даже сталкиваюсь с советскими офицерами, которые организуют репатриацию.

— Ага. Что, есть у них какие-нибудь успехи?

— Надо признать, что да. Многим осточертела жизнь в лагерях перемещенных лиц. Бесперспективность заставляет задумываться даже самых неподатливых людей. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы помешать возвращению единоплеменников в Латвию, и наши английские и американские друзья всячески оказывают поддержку в этой трудной и неблагодарной работе. Пожаловаться на недостаток помощи не могу. Поймите, что мы никоим образом не имеем права допускать массовую репатриацию. Во-первых, она подрывает наш авторитет в глазах учреждений Бизонии, нас сочтут несостоятельными организаторами. Во-вторых, репатриация даст оружие в руки большевиков, и это оружие будет направлено против нас. Некоторые из уехавших уже выступали в Риге перед микрофоном и рассказывали разные неприятные вещи о лагерях перемещенных лиц, о нашем поведении и так далее. В-третьих, и это самое главное, нам никак нельзя лишаться масс. Чем мы станем, если все вернутся обратно в Латвию, кто с нами станет считаться, кому мы будем нужны? Пока в нашем распоряжении имеются массы, которыми можно оперировать, распоряжаться, которые можно передавать американцам, англичанам, мы еще — вожди. Но как только мы останемся одни — мы превратимся в нуль и нынешние наши доброжелатели повернутся к нам спиной.

— Это было бы весьма болезненно, — согласился Мелнудрис.

— Это была бы катастрофа. Поэтому надо делать все, чтобы не допустить этого. В Лондоне надо сказать правду в глаза. Положение критическое. Если в Англии не пойдут нам навстречу и не позволят разместить наших эмигрантов в приемлемых условиях в самой Англии, Канаде, Южной Африке и других местах, мы потеряем, упустим из рук реальную силу, которая когда-нибудь пригодится и им. Ведь зачем скрывать: в таких больших государствах, как Англия, без широкой агентурной сети нельзя делать никакой политики. И агентура есть, только надо удержать ее и использовать.

Старый разведчик и шпион сразу взыграл духом, коснувшись родной стихии. Глаза у него блестели, ноздри раздувались, голос стал выразительным.

— Выступайте смелей, требуйте. Вы (говорите не только от своего имени — за вами стоят тысячи.

— Я буду, по возможности, требовать категорически, — сказал Мелнудрис. — Они узнают, насколько серьезно положение.

— Когда вы будете возвращаться, мы непременно встретимся. Я вас познакомлю с некоторыми приемами антисоветской агитации. В Швеции вам пригодится. Пока что вы плохо работаете, это я должен сказать без обиняков. Точно злости в вас нет, а если пробуете рубануть, попадаете мимо. Так нельзя, надо рубить с ручательством. Сейчас у нас появилось в руках новое оружие… Большевики начали вводить в Латвии колхозы.

— Разве? В первый раз слышу.

— Вы еще многого не знаете.

В буфет вошел высокий, с белокурыми усами, майор королевских воздушных сил. Заметив Никура, он незаметно поздоровался с ним одним взглядом, и Никур ответил таким же незаметным кивком головы. Потом они сделали вид, что не знают друг друга. Майор подошел к стойке и заказал кофе, которое тут же, не присаживаясь, выпил, и стал шепотом говорить с буфетчиком. Сержант с проституткой уже ушли. Выходя, майор опять посмотрел на Никура и, сунув пальцы за борт френча, побарабанил по груди.

— Вы останьтесь здесь, а я на минутку выйду, — сказал Никур немного спустя Мелнудрису и вышел вслед за майором.

— Это тот, о ком вы мне говорили? — спросил майор, когда они встретились на перроне.

— Тот самый. Доверчивый и во всяком случае безвредный человек.

— Стоит завербовать?

— Почему же нет? У него довольно обширные связи. Но с ним надо обращаться осторожнее. Остались еще кое-какие дурацкие предрассудки. Может заупрямиться.

— Мы его поставим в такое положение, что он будет рад любому выходу. На наших парней можете положиться.

— Я знаю. — Никур улыбнулся.

Возвратясь в буфет, он заказал кофе и пожертвовал Мелнудрису еще полчаса своего драгоценного времени. Потом они распростились.

Вечером Мелнудрис снова продолжал свой путь. Поезд был полон английских военных и девушек из корпуса вспомогательной службы, уезжавших в очередной отпуск в Англию.

Рурский промышленный район они проезжали в темноте, но красновато-белое зарево доменных печей, похожих на разинутые звериные пасти, играло в ночи; беспрерывно идущие в несколько рядов составы с углем, рудой и готовой продукцией свидетельствовали о размахе промышленной жизни области, которую захватил в свои руки капитал страны доллара.