Собрание сочинений. Том 12
Шрифт:
«Весьма вероятно, что король в ходе предстоящих переговоров с резидентом сошлется на договор, заключенный с его предшественником в 1837 году; резиденту известно, что договор не остался в силе, ибо он был аннулирован Советом директоров сразу же после того, как он был получен в Англии. Далее, резиденту известно, что, хотя король Ауда в свое время был уведомлен о том, что некоторые обременительные условия договора 1837 г. в отношении увеличения военных сил не будут осуществлены, однако о полной отмене его никогда не сообщалось его величеству. В результате такого умолчания и неполной информации в настоящее время создалось затруднительное положение. Оно становится еще более затруднительным в связи с тем, что аннулированный документ был все же включен в собрание договоров, изданное в 1845 г. по распоряжению правительства».
В том же самом протоколе, в разделе 17, говорится:
«Если бы король сослался на договор 1837 г. и спросил, почему — если теперь требуются дальнейшие мероприятия по управлению Аудом — не применяются те обширные полномочия, которыми упомянутый договор наделил британское правительство, то надлежит поставить в известность его величество, что договор этот прекратил свое существование с тех пор, как он был сообщен Совету директоров, который полностью аннулировал его. Его величеству следует
По этот договор был не только включен в официальное собрание договоров, изданное в 1845 году; на него и официально ссылались, как на существующий договор, в нотификации лорда Окленда королю Ауда, датированной 8 июля 1839 г., в представлениях, сделанных лордом Хардингом (тогдашним генерал-губернатором) тому же королю 23 ноября 1847 г., и в сообщении полковника Слимена (резидента в Лакнау) самому лорду Далхузи 10 декабря 1851 года. Почему же лорду Далхузи понадобилось с таким упорством отрицать законность договора, который считали действующим все его предшественники и даже его собственные чиновники в своей переписке с королем Ауда? Исключительно потому, что, согласно этому договору, какой бы повод король ни подал для вмешательства в свои дела, это вмешательство должно было ограничиваться тем, что британские должностные лица могли взять в свои руки управление страной от имени короля Ауда, которому они обязаны были выплачивать излишки доходов. Но англичане желали как раз обратного. Удовлетворить их могла только аннексия. Это отрицание законности договоров, которые составляли официально признанную основу взаимоотношений в течение двадцати лет; этот насильственный захват независимых территорий, являющийся открытым нарушением даже официально признанных договоров; эта окончательная конфискация каждого акра земли по всей стране — все эти предательские и отвратительные приемы обращения британцев с туземцами Индии начинают теперь мстить за себя не только в Индии, но и в самой Англии.
Написано К. Марксом. 14 мая 1858 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5336, 28 мая 1858 г. в качестве передовой
Печатается по тексту газеты
Перевод с английского
К. МАРКС
ЛЮБОПЫТНАЯ СТРАНИЧКА ИСТОРИИ
Манчестер (Англия), 18 мая 1858 г.
Вскоре после окончания последней войны с Россией в газетах появилось сообщение, что некий Мехмед-бей, полковник турецкой армии, он же г-н Бандья, бывший полковник венгерской армии, покинул Константинополь и с несколькими польскими добровольцами отправился в Черкесию. По прибытии туда он сразу же стал чем-то вроде начальника штаба у Сефер-паши, вождя черкесов. Те, кто знал предыдущую карьеру этого венгерского освободителя Черкесии, нисколько не сомневались в том, что он поехал в эту страну с единственной целью — продать ее России. В свое время было публично и неопровержимо доказано, что этот человек был в Лондоне и Париже шпионом, состоявшим на жалованье одновременно у французской и у прусской полиции. Не удивительно, что около месяца тому назад в европейских газетах промелькнуло сообщение, что Бандья, он же Мехмед-бей, был действительно уличен в изменнической переписке с русским генералом Филипсоном и что состоявшийся над ним военный суд приговорил его к смертной казни. Тем не менее вскоре после этого Бандья внезапно очутился в Константинополе и, изображая из себя жертву интриги, со свойственной ему наглостью объявил, что все эти рассказы об измене, военном суде и т. п. являются чистейшими выдумками его врагов.
Нам в руки попали важнейшие из документов, касающихся этого любопытного эпизода черкесской войны, и мы приведем здесь некоторые выдержки из них. Документы эти были доставлены в Константинополь поручиком польского батальона в Черкесии Францишеком Стоком, который был одним из членов военного суда, осудившего Бандью. Документы эти в комментариях не нуждаются.
Выдержки из протоколов заседавшего в Адерби, в Черкесии, военного суда над Мехмед-беем, он же Я. Бан-дья, из Иллошфальвы.
(№ 1) Заседание 9 января 1858 года. Показания Мустафы, уроженца провинции Надьканижы:
«… Когда полковник Мехмед-бей прибыл в Шепсугур, он просил меня передать письмо командиру черноморских казаков, генералу Филипсону. На мое замечание, что я не могу сделать этого, не уведомив Сефер-пашу и не получив его разрешения, Мехмед-бей сообщил мне, что, в качестве посланника и наместника падишаха и командующего войсками в Черкесии, он имеет право обмениваться письмами с русскими, что Сефер-паша осведомлен об этом и что его цель — ввести русских в заблуждение… Когда Сефер-паша и национальное собрание передали мне манифест Черкесии, адресованный царю, то Мехмед-бей дал мне также письмо для генерала Филипсона. Я не нашел генерала Филипсона в Анапе и передал письмо майору, командовавшему там военными силами. Майор обещал отправить манифест по назначению, но отказался принять письмо, которое не имело ни адреса, ни подписи. Я привез письмо обратно, но частая переписка Мехмед-бея возбудила во мне подозрения, и, опасаясь, как бы самому не оказаться скомпрометированным, я довел обо всем этом деле до сведения властей…»
(№ 2) Показания Ахмед-эфенди, бывшего турецкого секретаря при Мехмед-бее:
«… Мехмед-бей был очень зол на Тевфик-бея (полковника Лапинского) и очень дурно отзывался о нем, говоря, что он всячески будет вставлять ему палки в колеса. На вторую ночь после нашего прибытия в Адерби… рано на рассвете меня разбудил конюх Мехмед-бея. Мехмед-бей сам сказал мне, что со стороны Геленджика слышен сильный гул пушечной пальбы. Он уже был на ногах и казался не в духе… Донесение, что полковник Лапинский взят в плен со всем своим отрядом, было получено в Адерби — не знаю, каким способом — еще раньше, чем прекратилась пушечная пальба. Я слышал, как Мехмед-бей говорил об этом. Когда позже пришли известия о том, что ни полковник, ни его люди не попали в плен, Мехмед-бей сказал в большом раздражении: «Вероятно, он продал свои пушки русским»…»
(№ 3) Показания офицеров и солдат польского отряда, расквартированного в Адерби:
«Накануне внезапного захвата Геленджика в лагерь явился Мехмед-бей и сказал, что он получил из Константинополя письма, сообщающие ему, что если они ниоткуда не получат помощи,
то в этом будет виноват один лишь полковник Лапинский… Мехмед-бей велел дать солдатам спиртные напитки и обещал им много всяческих благ, если они покинут своего полковника и последуют за ним… Когда впоследствии оказалось, что известие (будто Лапинский взят в плен) было неверно, Мехмед-бей лично явился в лагерь и обратился к солдатам с речью, уговаривая их отказаться от повиновения полковнику. Когда же полковник вернулся, то Мехмед-бей сделал вид, что он ничего знать не знает, отрекся от примкнувших к нему нескольких человек и допустил, чтобы их наказали, не заступившись за них. Впоследствии, в отсутствие полковника, Мехмед-бей при помощи некоторых венгров пытался поднять среди войск мятеж.Эти венгры составили против полковника обвинительный акт и пытались заставить солдат подписать его. За исключением трех человек, которые признали, что их уговорили дать свою подпись, все прочие заявили под присягой, что их подписи были подделаны… Произвести эту подделку было тем легче, что лишь очень немногие солдаты в отряде умели писать».
(№ 4) Признания Бандьи на военном суде:
«Мне надоел долгий допрос, и я представляю комиссии это признание, написанное мной собственноручно и подписанное мной. Я надеюсь, что мои судьи, поскольку я своим признанием избавляю их от долгой и трудной работы, скорее согласятся вспомнить, что с моей судьбой связана также судьба моей ни в чем не повинной семьи [Здесь он имеет в виду семью Бандья № 3. Помимо мусульманской семьи в Константинополе, у него есть еще жена в Венгрии и другая жена в Париже.]. Прежде мое имя было Янош Бандья из Иллошфальвы; мое нынешнее имя Мехмед-бей, возраст — 40 лет, моя религия раньше была римско-католической, но в 1853 г. я принял мусульманство… Моя политическая деятельность… направлялась прежним вождем моей страны Лайошом Кошутом… Снабженный рекомендательными письмами моего политического вождя, я 22 декабря 1853 г. прибыл в Константинополь… Я вступил в турецкую армию в чине полковника. В это время я часто получал от Кошута письма и инструкции, касающиеся интересов моей страны. В то же время Кошут отправил оттоманскому правительству послание, в котором он горячо рекомендовал туркам остерегаться союза с Францией, Англией или Австрией и советовал им лучше связаться с итальянскими и венгерскими революционерами… Согласно инструкциям, которые были мне даны, я должен был тем или иным путем вступить в ряды войск, предназначенных для действий на черкесских берегах… Прибыв в Черкесию, я первое время ограничился изучением положения дел в стране и передачей моих наблюдений моим политическим друзьям… Я старался сблизиться с Сефер-пашой… Согласно инструкциям, я должен был предупреждать всякие наступательные операции со стороны черкесов и противодействовать всякому иностранному влиянию в Черкесии. Незадолго до моего отъезда из Константинополя полковник Тюрр, который получает инструкции из того же источника, что и я, и с которым я много лет был политически близок, получил приказ присоединиться к греческому восстанию. Генерал Штейн (Ферхад-паша), тоже принадлежащий к нашей партии, был направлен в Анатолию. Что касается плана сближения с Сефер-пашой, то он удался, и весьма скоро я приобрел полное его доверие. Завоевав это доверие, я уже мог легко следовать моим инструкциям и выполнять их… Я убедил Сефер-пашу, что после войны Черкесия будет возвращена под власть султана… Турецким командирам я доказывал, что всякие наступательные операции их войск будут опасны, ибо черкесы… в критический момент их покинут. Обстоятельства благоприятствовали мне, и, хотя русские отправили свои войска на театр военных действий, оставив свои границы без прикрытия, они все же не подверглись сколько-нибудь серьезным набегам черкесов. Моим политическим вождям я регулярно отправлял донесения о моих тайных действиях… В то же время я натолкнулся на людей и обстоятельства, которые противодействовали моим планам. Я имею в виду прибытие в Анапу британского консула г-на Лонгуорта. Г-н Лонгуорт имел предписание заставить Сефер-пашу организовать на средства Великобритании отряд из 6000 черкесов и отправить его в Крым… Я получил подобное же приказание от турецких властей, но в то же время мои тайные вожди прислали мне самый решительный приказ приложить все усилия к тому, чтобы свести на нет миссию британского консула… В разговоре, который я имел с г-ном Лонгуортом… я просил предоставить мне должность в британской армии в чине полковника или сумму в 10000 фунтов стерлингов… Г-н Лонгуорт думал привлечь меня на свою сторону, предложив мне 50000 пиастров… Моя интрига увенчалась успехом. У князя Сефера, столько раз обманутого пустыми обещаниями, возникло подозрение, и он наотрез отказал консулу в выполнении того, чего тот требовал от его народа… В это время я нажил себе врага в лице князя Ибрагима Карабатыра, сына Сефер-паши, который был назначен командовать 6000 черкесов…
21 марта 1856 г. Сефер-паша уведомил меня, что национальное собрание постановило отправить депутациюк турецкому, французскому и британскому правительствам, чтобы просить их о воссоединении Черкесии сТурцией. Я добился того, что Сефер-паша включил меня в эту депутацию… По прибытии в Константинополь…я представил моим политическим друзьям и Кошуту подробный отчет о положении в Черкесии… В ответ я получил инструкции, которые предписывали мне связаться с полковником Тюрром и генералом Штейном и вестидела сообща с ними, привлекая как можно больше венгров. В то we время я установил связь с Исмаил-пашой, главой почтового ведомства Оттоманской империи, черкесом по происхождению, который казался мне патриотом, способным на жертвы для своей родины. Я совещался с ним относительно способа, с помощью которогомы могли бы отправить в Черкесию оружие, боевые припасы, инструменты для оружейных мастеров, а такжепослать туда хороших офицеров и ремесленников. Но настоящий план экспедиции был составлен генераломШтейном, полковником Тюрром и мной. Капитан Франкини, военный секретарь русского посланника, присутствовал на нескольких наших совещаниях. Нашей целью было переманить Черкесию на сторону русских мирным, медленным, но верным путем… Если бы удалось подчинить Черкесию моему и генерала Штейна руководству, то наш план должен был бы состоять в следующем:
1) избрать какого-нибудь местного князя, который подчинил бы своему управлению всю страну;
2) убедить черкесов, что им нечего ждать помощи ни от султана, ни от какой-либо другой державы;
3) деморализовать горцев военными поражениями — поражениями обдуманными и заранее подготовленными;
4) добиться, чтобы они признали царя своим номинальным верховным государем, которому они не платят никакой дани, но гарнизоны которого они допускают в свою страну… Этого князя предполагалось окружить привезенными в Черкесию венграми; наиболее способных из них надо было поставить на важные посты… Капитан Франкини уверял меня, что Россия добивается только формального подчинения… знаки императорской милости, деньги и русские ордена должны были сделать остальное…