Собрание сочинений. Том 4

— У-у-у! Вода ушла, все законы с собой унесла. Воды нет — и закона нет, — отвечает ишан. И начинает поить осла.

Крохотная железнодорожная станция, забитая беженцами из безводных кишлаков.

Гюльсара с дочерью припадают губами к луже под вагоном-цистерной.

Беженцы сидят унылыми группами, чего-то ждут, бесстрастно и равнодушно продают вещи. Тучный Ахмед Ризаев, председатель колхоза имени Молотова, с дорожным мешком спешит к вокзалу.

— Вот он, беда наша! — говорит ишан. — То хлопок утроит, то сады удвоит. На него одного всей воды мало.

Гнусавый, подслеповатый парень, одетый в грязный, но дорогой халат, сидит на корточках перед ишаном.

— Я тоже был бедный, — говорит он сквозь зубы, — пока не нашел дорогу. Теперь мое счастье при мне, — и, приоткрыв халат, показывает рукоять ножа. Помолчав, продолжает: — Чья это девка там, под вагоном?

— Купи, — коротко отвечает ишан. — Водой заплатишь?

Парень в халате смеется.

— Моя вода всюду. Где арык проведу, — он делает рукой жест, словно колет ножом, — там и урожай собираю

И он лениво вынимает из-под халата мешочек с деньгами.

— Афганские есть, иранские есть, английские есть… Какими хочешь — плачу!

Соблазн велик. Ишан протягивает руку.

Эту сцену издалека, из-под цистерны, видит Гюльсара.

К ней уже подбегают женщины, шепчут, всплескивают руками:

— Ай! Ай! Надо народ позвать! Кричите на помощь!

Гнусавый парень, самодовольно оправляя халат, поднимается и идет к своему коню, привязанному невдалеке.

Гюльсара все поняла.

В одно мгновение оглядывает она станцию и видит подходящий поезд.

— Этот дом на колесах куда идет? — нервно интересуется она у железнодорожника.

Тот машет рукой: далеко, мол.

И в этот момент паровоз свистит в знак отправления. Платформа пустеет.

Отчаянно глотнув воздух, Гюльсара быстро подсаживает дочку в вагон и, сбросив со своих ног туфли без задников, как приличествует делать при входе в дом, сама поднимается вслед за дочерью.

Поезд уже тронулся. Кажется, спасены!

Толстая пожилая женщина неодобрительно говорит Гюльсаре на площадке вагона:

— Что ж ты это, а? На ходу да с девочкой… ну, и народ, ей-богу. Времени тебе мало было.

Дрожащая Гюльсара обнимает дочь, не отвечая.

— Осподи боже!.. — Женщина удивленно глядит в открытую дверь вагона, — гнусавый парень скачет рядом с медленно идущим вагоном. Нагнувшись с седла, он хватает за халат Гюльсару и сдергивает ее к себе с вагонной площадки.

Поезд быстрее. Конь отстает.

— Мама! — кричит и бьется Фатьма. — Люди, помогите!

Она готова спрыгнуть наземь. Женщина крепко держит ее. Обе они глядят назад и видят, как со страстной злобой хлещет гнусавый Гюльсару нагайкой и она корчится на земле, поднимая облако легкой желтой пыли, словно выброшенная из печи головешка.

В кишлаке остались непримиримые. Песок обступил жилища со всех сторон, но люди не желают сдаваться.

На тонкую жердь, у края дороги, Юсуф прибивает фанерный щит:

КОЛХОЗ ИМЕНИ СТАЛИНА

Вокзал Ташкента. Час военно-химической тревоги, и весь персонал — дежурные, носильщики — в противогазах.

Водители такси и учрежденческих машин беседуют между собою. Шоферы — в халатах и тюбетейках.

Один из них, почтительно кланяясь, подходит к низенькому пожилому человечку в противогазе:

— Здравствуй, пропессор! Воду бросал или как сделал?

Тот отвечает:

— Что ты! Это так. Немножко кости размять.

— А я слыхал, будто насовсем ты уходишь…

— Брехня!.. Впрочем, действительно надоела бумажная работа — попрыгать хочется.

Из здания вокзала стремится толпа пассажиров.

Крики: «Такси! Такси!»

Тучный узбек в хорошем халате, с хурджинами через плечо, подбегает к шоферу-профессору. Это — Ризаев. Вместо противогаза он закрыл лицо тюбетейкой.

— Слушай, товарищ такси, вези, пожалуйста, пока я бомбой не раненный. Десять рублей! В то место, где воду делают!

Шофер неумолим — отказывается. Узбек наседает.

В это время какой-то высокий пассажир и девушка, нагруженная геологическими инструментами, поджидая другую машину, беседуют оживленно.

— Какие у вас новости? — спрашивает он ее. — Какие склоки? Кого проработали?

Она отвечает:

— Говорят, профессор Ляхов уходит.

— Павел Иванович? Куда?

— Бросает будто бы ирригацию. Не то шофером устроился, не то садовником. Спятил старик.

— Да, это уж действительно спятил! А жаль!.. Не без глупостей старик, но большой ученый. Я, впрочем, тоже начинаю думать, скажем, о дорожном строительстве. Зовут на Памир. В шоферы не пойду, а на Памир уеду. С этой ирригацией одна мука.

Маленький водитель, слушая их беседу, не знает, куда деваться. Он копошится под сиденьем. Наконец бросается к станционному зданию, в сторону от стоянки.

Навстречу ему идет пожилая женщина с Фатьмой. Павел Иванович, подлетая, отдает честь, чем весьма ошарашивает девушку.

Он бормочет невнятно:

— Разрешите покатать, сударыня Анна Матвеевна.

И та, качая головой, говорит:

— Уж не срамились бы, Павел Иванович. Не дай бог, узнают вас. Ах, и бузотер же вы, Павел Иванович. Чистый басмач!

Все вместе идут они к машине, садятся, и вдруг тучный узбек узнает Анну Матвеевну.

— Соседка номер десять! Пст!.. В одном вагоне ехали. Я верхняя полка помер одиннадцать! Твоя машина? Слушай, тюльпан дорогой, в твой институт надо. Насчет воды. Подвези, умоляю.

Она ужасно растеряна. Взглянув на шофера-профессора, она чувствует, что он против, но отказать неудобно.

Она говорит неопределенно:

— Поместимся ли?

— Э-э-э, что там!

Но водитель решительно возражает жестами. Он уже включает скорость, машина трогается с места, и Фатьма, севшая раньше, на ходу втаскивает в кузов неповоротливую Анну Матвеевну, а дверца едва не сбивает с ног назойливого узбека и потом долго еще мотается открытой, заставляя шарахаться прохожих.