Собрание сочинений. Том 4

— В Хусай никто не подвезет? — спрашивает Юсуф сидящих в чайхане.

— А что, разве там еще живут? — насмешливо спрашивает Ризаев. И ясно, что в Хусай никто не едет. Все спешат на рынок, к станции.

— Да, в Хусае живут, — отвечает Юсуф.

— И много народу?

— Пока немного, — отвечает Юсуф.

Негромкий смех окружающих.

— Но скоро народу прибавится, — продолжает он. — Мне объяснял на-днях большой инженер из Ташкента…

— Такой маленький, злой…

— Да-да. Лысый, — отвечает Юсуф. — С ним еще такой узбек с большим лицом, крепкий такой, ездил…

— Так это знаешь кто? Это Османов.

Юсуф встает от неожиданности.

— Осман Османов? Как же я не узнал его!

— Да ты расскажи, что тебе инженер говорил…

Юсуф засовывает руку под халат.

— Ах, да… бумага на вагоне уехала…

Зачерпывает из хауза немного воды ковшиком, поливает кусочек земли и на мокрой земле повторяет по памяти чертеж Павла Ивановича.

Смешно, быть может, сравнение, но эта сцена рисуется мне в библейски ясных красках, просторная и значительная, как «Явление Христа народу» Александра Иванова.

Пьющие чай склоняются над рисунком. Они поправляют Юсуфа.

— Веди сюда, выше, выше… Так лучше будет… — говорят собравшиеся. Все они строят в мечтах.

Старик, щеголяющий в новых калошах на босу ногу, говорит Юсуфу:

— Слушай, сынок… Наши деды так говорили: сто друзей — мало, один враг — много… Замкни рот. Нашим врагом себя не делай.

Его поддерживает другой человек, председатель колхоза имени Калинина.

— У вас воды нет — у нас, у «Калинина», вода есть. У вас хлопка нет — у нас девать некуда. Приходи к нам, работай. А вода… Нам новой воды не надо. Одни хлопоты с ней!

— Живем сыто, достойно, — опять берет слово старик в калошах. — Красное знамя три года у себя держали, в Москве бывали, от всех нам почет… у нас, сынок, хороший социализм, мы довольны им. Потому я и прошу тебя — замкни рот.

Большинство соглашаются со стариком и расходятся, но уже создалась маленькая группка сторонников Юсуфа. Это большей частью молодежь.

Они окружают Юсуфа, глядят на чертеж. Они собираются вокруг Юсуфа, как заговорщики.

— Надо поднять это дело, — шушукаются они.

Толстый тучный Ахмед Ризаев, председатель колхоза имени Молотова, садится на коня и уезжает в обратную от базара сторону, наперерез людскому потоку, делая знак своим.

— Эй, «Молотов»! Ты куда? — кричат ему вслед соседи.

— Э-эх! Что-то задумал!..

А четверо конных молча — за ним. Догнав Ризаева за кишлаком, они останавливаются.

— Слышали, что «Сталин» задумал?.. Неспроста дело. Кто там остался? Два-три комсомольца да старики?.. А смотри, с чем выступают!..

— И Османов у них зачем-то был, — замечает один из совещающихся.

— Да еще хитрят как здорово! — говорит Ризаев. — Есть, мол, хороший план большую воду взять. Будто этот план никто не знает. Просто разведку у нас делают…

Второй конный, оглядывая присутствующих, говорит:

— Бюро наше в полном составе. Маленькую резолюцию можно сделать. На районном слете нам первым выступить с вызовом. А?

— С вызовом может ошибка выйти, — замечает Ризаев. — Может, им Османов сам посоветовал. Понял? Тогда нас обвинят, что мы украли их вызов. Оргвыводы надо.

Он думает. Смеется.

— Дурак этот молодой парень. Не в курсе дела. Вызов — что? Вызов — ф-ф-фью!.. Строить большую воду все хотят, а как ее строить…

— Никто этого не знает, — договаривает второй конный.

— А вот, клянусь глазами, знаю. Мы должны строить, колхозы-миллионеры. Ай, валла! На свои деньги! А закон воды у нас старый — кто вел воду, тот и хозяин.

— Тогда этот парень что будет делать? — спрашивает первый конный со смехом.

— А тогда будем любоваться им. Принято? — Принято. Протокол на память пока будет. Между нами.

Вечер сменяется ночью. Чайханщик ставит у дерева фонарь «летучая мышь» и чайник с кок-чаем перед Юсуфом.

Юсуф повествует. В шуме и грохоте беспрерывного потока арб нам не слышно его. Но все и так понятно. Он повествует. В нем есть что-то от молодого пророка, и это действует на людей. Они уже захвачены идеей.

Над его речью тихо, тихо, издалека, из садов, пролетает песня Фатьмы.

И, прервав речь на полуслове, он идет на зов далекой песни.

…Песня продолжается.

Юсуф — в Ташкенте. Он бредет от радиорупора к радиорупору, стремясь приблизиться к источнику пения. Он проходит по узким, темным улицам старого города, между домов, землянок, крыши которых поросли буйной травой, меж темных и шумных базаров, меж садов, театров, магазинов нового города. Он измучен, потому что не приближается к цели.

Но совершенно неожиданно песня вырывается из окна квартиры в первом этаже. Он — к окну. Сидящая у окна пожилая женщина вскакивает в испуге, думая, что кинулся вор.

— Ай-ай, боже ж мой! — кричит она, но Юсуф закрывает ей рот.

— Тсс… Где Фатьма? Здесь?

— Уйди ты, нехристь. Никакой Фатьмы тут нет, — и Анна Матвеевна (это она) захлопывает окно.

И снова он один во власти песни, утвердившейся в воздухе.

Но теперь голос меняется. То это голос Фатьмы, тонкий, острый, то чей-то другой, низкий, бархатный, медленный, то крикливо-пронзительный…

Юсуф влезает на забор парка. Уже вечер. Тысячи людей глядят на сцену. Там сто или больше девушек, колыхаясь в сказочной пляске, поют песню Фатьмы. Юсуф никогда в жизни не видел театра, ансамбля, сцены — и зрелище представляется ему бредом уставшего мозга. Он протирает глаза. Вот, кажется, голос Фатьмы, но Юсуф еще не узнает ее среди других.

— Фатьма! — кричит он. Десятки людей стаскивают его с забора.

Он вырывается, бежит к сцене.

— Фатьма!

Он — на сцене. Тонкая девушка бросается к нему навстречу, но дежурный пожарник толкает Юсуфа за кулисы.

За кулисами:

Анна Матвеевна обнимает плачущую Фатьму, кричит на Юсуфа:

— Хулиган, жулик! В окно залез, а!.. Я тебе покажу приставать к девушкам!

— Уважаемая, я не пристаю… Я искал ее… Она осталась сиротою… Ее мать обещала Фатьму мне, поручила мне…