Собрание сочинений. Том 6

А война, которую потсдамская камарилья под покровительством Кампгаузена вела в Познани!

Война в Познани представляла собой нечто большее, чем войну против прусской революции. Это было падение Вены, поражение Италии, поражение июньских героев. Это была первая решительная победа русского царя над европейской революцией. И все это происходило под покровительством великого Кампгаузена, мыслящего друга истории^[103], рыцаря больших дебатов, героя соглашательства.

При Кампгаузене и с его помощью контрреволюция овладела, таким образом, всеми решающими позициями; она обеспечила себе готовую к бою армию в то время, как собрание соглашателей занималось дебатами. При министре дела Ганземане-Пинто^[104] старая полиция получила новую форму, и началась столь же ожесточенная, сколь и мелочная борьба буржуазии против народа. При Бранденбурге было сделано заключение из этих предпосылок. Для этого потребовалось только лишь одно — усы и сабля вместо головы. Когда Кампгаузен ушел в отставку, мы сказали о нем:

«Он сеял реакцию в духе буржуазии, а пожнет ее в духе аристократии и абсолютизма»^[105].

Мы не сомневаемся, что его превосходительство прусский посол Кампгаузен в настоящий момент причисляет себя самого к феодалам и что он спокойнейшим образом примирится с «недоразумением», которое с ним произошло.

Однако не надо питать иллюзий; не надо приписывать всемирно-исторической инициативы какому-то Кампгаузену, какому-то Ганземану, этим людям среднего калибра. Они были только рупорами класса. Их речи, их действия были только официальным эхом класса, выдвинувшего их на авансцену. Они представляли только крупную буржуазию — на авансцене.

Представители этого класса составляли либеральную оппозицию в мирно почившем Соединенном ландтаге, который на минуту был вновь пробужден к жизни Кампгаузеном^[106].

Господам из этой либеральной оппозиции бросали упрек в том, что они изменили своим принципам после мартовской революции. Это заблуждение.

Крупные землевладельцы и капиталисты, которые одни только были представлены в Соединенном ландтаге, словом представители золотого мешка, разбогатели и стали более образованными. С одной стороны, с развитием буржуазного общества в Пруссии, т. е. с развитием промышленности, торговли и земледелия, старые сословные различия потеряли свою материальную основу.

Само дворянство в значительной мере обуржуазилось. Вместо верности, любви и веры оно стало торговать преимущественно свекловицей, водкой и шерстью. Главным местом турнира для него стал рынок шерсти. С другой стороны, абсолютистское государство, у которого в ходе развития исчезла из-под ног старая общественная основа, превратилось в оковы для нового буржуазного общества с его изменившимся способом производства и изменившимися потребностями. Буржуазия должна была заявить притязание на участие в политической власти уже в силу своих материальных интересов. Только она сама была способна удовлетворять посредством законов свои торговые и промышленные потребности. Она должна была взять управление этими своими «священнейшими интересами» из рук изжившей себя, столь же невежественной, сколь и высокомерной бюрократии.

Она должна была потребовать права контроля над государственными финансами, созидателем которых она себя считала. Отняв у бюрократии монополию так называемой образованности и сознавая свое значительное превосходство над ней в действительном понимании потребностей буржуазного общества, она вознамерилась также добиться политического положения, соответствующего ее общественному положению. Для достижения своей цели она должна была получить возможность свободно обсуждать свои собственные интересы, воззрения, а также действия правительства. Это она называла «правом свободы печати». Она должна была получить возможность беспрепятственно объединяться в союзы. Это она называла «правом свободы союзов». Точно так же должна была она добиваться свободы совести и тому подобного как необходимого следствия свободной конкуренции. И прусская буржуазия накануне марта 1848 г. была на верном пути к осуществлению всех своих желаний.

Прусское государство испытывало финансовые затруднения. Его кредит иссяк. В этом заключался секрет созыва «Соединенного ландтага». Правда, правительство сопротивлялось своей судьбе, оно немилостиво распустило «Соединенный ландтаг», но нужда в деньгах и отсутствие кредита неизбежно привели бы его в конце концов в объятия буржуазии. Подобно феодальным баронам, короли божьей милостью издавна обменивали свои привилегии на звонкую монету. Освобождение крепостных представляло первый, конституционная монархия — второй великий акт этой исторической сделки во всех христианско-германских государствах. «L'argent n'a pas de maitre» {«Деньги не имеют хозяина». Ред.}, но maitres перестают быть maitres, как только они оказываются demonetises (лишенными денег).

Итак, либеральная оппозиция в «Соединенном ландтаге» представляла собой не что иное, как оппозицию буржуазии против формы правления, уже не соответствовавшей ее интересам и потребностям. Для того чтобы стать в оппозицию ко двору, она должна была искать расположения {Игра слов: «Hof» — «двор», «den Hof machen» — «искать расположения». Ред.} народа.

Она, быть может, в самом деле воображала, что составляла оппозицию в интересах народа.

Естественно поэтому, что она могла добиваться от правительства прав и свобод для себя лишь под видом прав и свобод для народа.

Эта оппозиция, как уже было сказано, находилась на верном пути, когда разразилась февральская буря.

II

Кёльн, 11 декабря. Когда пронесся мартовский потоп — потоп en miniature {в миниатюре. Ред.}, — на поверхности берлинской земли остались после него не какие-нибудь чудовища, не революционные колоссы, а существа старого типа, приземистые буржуазные фигуры — либералы «Соединенного ландтага», представители сознательной прусской буржуазии. Провинции, имевшие наиболее развитую буржуазию, Рейнская провинция и Силезия, поставили главный контингент для новых министерств. За ними — целый хвост рейнских юристов. По мере того как буржуазия оттеснялась на задний план феодалами, в министерствах Рейнская провинция и Силезия уступали место старопрусским провинциям. Министерство Бранденбурга связано еще с Рейнской провинцией только через одного эльберфельдского тори. Ганземан и фон дер Хейдт! Эти два имени воплощают для прусской буржуазии всю разницу между мартом и декабрем 1848 года!

Прусская буржуазия была брошена на вершины государственной власти, но не так, как она хотела, путем мирной сделки с короной, а благодаря революции. Не свои собственные интересы, а интересы народа должна была она защищать против короны, т. е. против себя самой, так как народное движение расчистило ей дорогу. По корона в ее глазах представляла только божественный покров, за которым должны были скрываться ее собственные земные интересы. Неприкосновенность ее собственных интересов и соответствующих им политических форм должна была означать в переводе на конституционный язык неприкосновенность короны. Отсюда мечты немецкой и особенно прусской буржуазии о конституционной монархии. Поэтому, хотя февральская революция вместо со своими отголосками в Германии была выгодна для прусской буржуазии, так как отдала в ее руки кормило государственного корабля, вместе с тем она спутала ее расчеты, так как ее господство было связано теперь с такими условиями, которых она не хотела и не могла выполнять.

Буржуазия палец о палец не ударила. Она позволила народу сражаться за нее. Поэтому переданная ей власть представляла собой не власть полководца, победившего своего противника, а власть комитета безопасности, которому победоносный народ доверил охрану своих собственных интересов.

Кампгаузен еще чувствовал все неудобства такого положения, и вся слабость его министерства проистекает из этого чувства и обстоятельств, которыми оно было вызвано. Нечто вроде краски стыда окрашивает поэтому самые бесстыдные акты его правительства. Откровенное бесстыдство и наглость были привилегией Ганземана. Красноватый оттенок составляет единственную разницу между этими двумя художниками.