Собрание сочинений. Том 8
Шрифт:
Тогда они отправились в Баден, в лагерь восставших, но там они были теперь уже бесполезны. Никто не обращал на них внимания. Тем не менее регентство, от имени суверенного германского народа, продолжало своими собственными усилиями спасать отечество. Оно сделало попытку добиться своего признания со стороны иностранных держав, выдавая паспорта всякому, кто хотел их брать. Оно издавало прокламации и отправляло комиссаров, чтобы вызвать восстание в тех самых областях Вюртемберга, активной поддержкой которых оно пренебрегло, когда время еще не было упущено, но все это, разумеется, было безуспешно. Перед нами лежит сейчас подлинное донесение, посланное регентству одним из его комиссаров, г-ном Рёслером (депутатом от Эльса {Польское название: Олесница. Ред.}); его содержание весьма характерно. Оно носит пометку; Штутгарт, 30 июня 1849 года. Описав приключения полдюжины подобных комиссаров, предпринимавших безуспешные поиски денег, г-н Рёслер приводит ряд оправданий, почему он все еще не прибыл на место своего назначения, а затем пускается в область самых глубокомысленных соображений о возможных трениях между Пруссией, Австрией, Баварией и Вюртембергом и об их возможных последствиях. Подробно рассмотрев все это, он тем не менее приходит к выводу, что надеяться все-таки не на что. Далее он предлагает организовать из надежных людей службу для передачи информации и создать систему шпионажа для раскрытия намерений вюртембергского министерства и получения сведений о передвижениях войск. Это письмо не дошло по адресу, потому что, когда оно писалось, «регентство» целиком уже переправилось в «ведомство иностранных дел», т. е. в Швейцарию. И в то время как бедный г-н Рёслер все еще ломал голову над тем, каковы планы страшного министерства захудалого королевства, сто тысяч прусских, баварских и гессенских солдат в последнем бою под стенами Раштатта уже решили все дело.
Так исчез германский парламент, а вместе с ним — первое и последнее создание германской революции. Его созыв был первым юридическим подтверждением того факта, что в Германии действительно была, революция;
В последний период своего существования германский парламент послужил тому, чтобы навсегда опозорить партию, которая с марта 1848 г. стояла во главе официальной оппозиции, — партию демократов, этих представителей интересов класса мелких ремесленников и торговцев и отчасти крестьянства. В мае и июне 1849 г. этот класс получил возможность показать свою способность к организации устойчивого правительства в Германии. Мы уже видели, какую он потерпел неудачу — не столько из-за неблагоприятных обстоятельств, сколько из-за своей явной трусости, неизменно проявлявшейся во всех решающих движениях, какие только имели место с начала революции; он потерпел эту неудачу из-за того, что в политике обнаружил ту же самую близорукость, малодушие и нерешительность, которые характерны для его коммерческих операций. В мае 1849 г. вследствие такого поведения он уже утратил доверие рабочего класса — подлинной боевой силы всех европейских восстаний. Но все же у него были благоприятные виды на успех. С того времени как реакционеры и либералы ретировались, германский парламент был исключительно в его руках. Сельское население было на его стороне. Две трети армий в мелких государствах, треть прусской армии, большая часть прусского ландвера (резерв или ополчение) готовы были присоединиться к нему, если бы он стал действовать с той решительностью и отвагой, которые вытекают из ясного понимания положения вещей. Но политики, стоявшие во главе этого класса, были не дальновиднее, чем масса мелких буржуа, следовавшая за ними. Они обнаружили еще большее ослепление, еще упорнее цеплялись за иллюзии, которые они сами же добровольно в себе поддерживали, были еще более легковерны, еще более неспособны твердо считаться с фактами, чем либералы. Их политическое значение тоже упало ниже нуля. Но так как на деле они еще не осуществили своих банальных принципов, то при очень благоприятных обстоятельствах они могли бы вновь ожить на короткое время, если бы у них, как и у их коллег, «чистых демократов» во Франции, государственный переворот Луи Бонапарта не отнял и этой последней надежды.
Подавлением восстания в Юго-Западной Германии и разгоном германского парламента заканчивается история первой германской революции. Нам остается еще бросить прощальный взор на победоносных членов контрреволюционного союза. Это мы сделаем в нашей следующей статье [40] .
Лондон, 24 сентября 1852 г.
К. МАРКС
ЗАЯВЛЕНИЕ
В одной глубокомысленной корреспонденции аугсбургской «Allgemeine Zeitung» [41] , помеченной: Кёльн, 26 сентября, упоминается мое имя в нелепом сочетании с именем баронессы фон Бек и кёльнскими арестами [42] . А именно — якобы я доверил баронессе фон Бек некие политические тайны, которые впоследствии тем или иным путем дошли до правительства. С баронессой фон Бек я виделся только два раза и притом оба раза при свидетелях. Во время обоих свиданий речь шла исключительно о литературных предложениях, которые я вынужден был отклонить, так как они основывались на совершенно ошибочном представлении, будто я поддерживаю какие-нибудь связи с немецкими газетами. После того как с этим делом было покончено, я больше ничего не слыхал о г-же баронессе, пока не узнал о ее внезапной смерти. Что же касается немецких эмигрантов, ежедневно встречавшихся с г-жой фон Бек, то я всегда так же мало считал их своими друзьями, как и кёльнского корреспондента аугсбургской «Allgemeine Zeitung» или тех «великих» немецких мужей, которые в Лондоне превращают эмиграцию в своего рода предпринимательство или должность. Я никогда не считал, что всевозможные подлые и нелепые, несуразно лживые сплетни немецких газет, либо прямо исходящие из Лондона, либо инспирируемые оттуда, стоили того, чтобы на них отвечать. И если на этот раз я делаю исключение, то только потому, что кёльнский корреспондент аугсбургской «Allgemeine Zeitung» пытается мою мнимую несдержанность в разговорах с баронессой фон Бек рассматривать как основание для арестов в Кёльне, Дрездене и т. д.
40
Последняя статья серии «Революция и контрреволюция в Германии» в «New-York Daily Tribune» не появилась. В английском издании 1896 г., а также в ряде последующих изданий, в качестве последней была помещена не входившая в данную серию статья Энгельса «Недавний процесс в Кёльне» (см. настоящий том, стр. 416–422).
41
«Allgemeine Zeitung» («Всеобщая газета») — немецкая ежедневная реакционная газета, основана в 1798 году; с 1810 по 1882 г. выходила в Аугсбурге.
42
Имеются в виду аресты деятелей Союза коммунистов в Кёльне (Бюргерса, Рёзера, Даниельса и др.), произведенные прусской полицией в мае 1851 г. после ареста саксонскими властями эмиссара Союза Потъюнга в Лейпциге. Прусское правительство намеревалось с помощью провокационного процесса против Союза коммунистов разгромить самостоятельное движение пролетариата. Значение кёльнского процесса раскрыто в работе Маркса «Разоблачения о кёльнском процессе коммунистов» (см. настоящий том, стр. 423–491).
Лондон, 4 октября 1851 г.
Карл Маркс
Напечатано в «Kolnische Zeitung» № 242, 9 октября 1851 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого
К. МАРКС
ВОСЕМНАДЦАТОЕ БРЮМЕРА ЛУИ БОНАПАРТА [43]
Написано К. Марксом в декабре 1851 —марте 1852 г.
43
«Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» — одно из важнейших произведений марксизма. В этой работе на основе анализа событий революции 1848–1851 гг. во Франции получили дальнейшее развитие основные положения исторического материализма, теории классовой борьбы и пролетарской революции, учения о диктатуре пролетариата. Здесь впервые был выдвинут Марксом тезис о необходимости слома буржуазной государственной машины победившим пролетариатом. Маркс писал книгу по горячим следам событий в период с декабря 1851 по март 1852 года. В ходе работы над «Восемнадцатым брюмера Луи Бонапарта» Маркс постоянно поддерживал обмен мнениями с Энгельсом о событиях во Франции. В качестве источника Марке, кроме прессы и официальных материалов, использовал также частные корреспонденции из Парижа. «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» первоначально предназначалось для опубликования в виде серии статей в еженедельном журнале «Die Revolution» («Революция»), подготовлявшемся к изданию другом Маркса и Энгельса членом Союза коммунистов И. Вейдемейером в США. Вейдемейеру удалось, однако, выпустить только два номера журнала (январь 1852 г.), после чего издание пришлось прекратить из-за денежных затруднений. Статьи Маркса прибыли слишком поздно и в этих номерах опубликованы не были. По предложению Маркса, Вейдемейер издал работу в мае 1852 г. отдельной книгой в виде первого (и единственного) выпуска «непериодического журнала» «Revolution». Название книги «Восемнадцатое брюмера Луи-Наполеона» (вместо Луи Бонапарта) было дано Вейдемейером. Большую часть тиража этого первого издания Вейдемейер. находившийся в стесненном материальном положении, не смог выкупить у владельца типографии, в Европу было доставлено незначительное количество экземпляров. Попытки переиздать книгу в Германии или в Англии (на английском языке) оказались безрезультатными, Второе издание книги увидело свет только в 1869 году. Для этого издания текст работы был заново просмотрен Марксом. В предисловии к изданию 1869 г. Маркс следующим образом характеризовал проведенную им редакцию текста: «В переработке предлагаемое сочинение утратило бы свою своеобразную окраску. Я ограничился поэтому исправлением опечаток и устранением ставших уже непонятными намеков». Текст третьего издания, вышедшего в 1885 г. под редакцией Энгельса, соответствует тексту издания 1869 года. Французский перевод «Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта» первоначально был напечатан в органе Рабочей партии Франции, газете «Le Socialiste» («Социалист») в январе — ноябре 1891 года; в том же году работа вышла отдельной книгой в Лилле. Впервые на русском языке книга была издана в 1894 г.
в Женеве. Впоследствии книга неоднократно переиздавалась на русском языке, целый ряд изданий был подготовлен к печати Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. В настоящем издании работа печатается по тексту немецкого издания 1869 года.Напечатано в виде первого выпуска журнала «Die Revolution», New-York, 1852
Печатается по тексту издания 1869 г., сверенному с текстами изданий 1852 и 1885 гг.
Перевод с немецкого
Подпись: Карл Маркс
Титульный лист журнала «DIE REVOLUTION», в котором впервые была опубликована работа «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»
I
Гегель где-то отмечает, что все великие всемирно-исторические события и личности появляются, так сказать, дважды. Он забыл прибавить: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса. Коссидьер вместо Дантона, Луи Блан вместо Робеспьера, Гора 1848–1851 гг. вместо Горы 1793–1795 гг… племянник вместо дяди. И та же самая карикатура в обстоятельствах, сопровождающих второе издание восемнадцатого брюмера! [44]
Люди сами делают свою историю, но они ее делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого. Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых. И как раз тогда, когда люди как будто только тем и заняты, что переделывают себя и окружающее и создают нечто еще небывалое, как раз в такие эпохи революционных кризисов они боязливо прибегают к заклинаниям, вызывая к себе на помощь духов прошлого, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы, чтобы в этом освященном древностью наряде, на этом заимствованном языке разыгрывать новую сцену всемирной истории. Так, Лютер переодевался апостолом Павлом, революция 1789–1814 гг. драпировалась поочередно то в костюм Римской республики, то в костюм Римской империи, а революция 1848 г. не нашла ничего лучшего, как пародировать то 1789 год, то революционные традиции 1793–1795 годов. Так, новичок, изучивший иностранный язык, всегда переводит его мысленно на свой родной язык; дух же нового языка он до тех пор себе не усвоил и до тех пор не владеет им свободно, пока он не может обойтись без мысленного перевода, пока он в новом языке не забывает родной.
44
Восемнадцатое брюмера (9 ноября 1799 г.) — государственный переворот, завершивший процесс буржуазной контрреволюции во Франции; в результате переворота была установлена военная диктатура Наполеона Бонапарта.
При рассмотрении этих всемирно-исторических заклинаний мертвых тотчас же бросается в глаза резкое различие между ними. Камилль Демулен, Дантон, Робеспьер, Сен-Жюст, Наполеон, как герои, так и партии и народные массы старой французской революции осуществляли в римском костюме и с римскими фразами на устах задачу своего времени — освобождение от оков и установление современного буржуазного общества. Одни вдребезги разбили основы феодализма и скосили произраставшие на его почве феодальные головы. Другой создал внутри Франции условия, при которых только и стало возможным развитие свободной конкуренции, эксплуатация парцеллированной земельной собственности, применение освобожденных от оков промышленных производительных сил нации, а за пределами Франции он всюду разрушал феодальные формы в той мере, в какой это было необходимо, чтобы создать для буржуазного общества во Франции соответственное, отвечающее потребностям времени окружение на европейском континенте. Но как только новая общественная формация сложилась, исчезли допотопные гиганты и с ними вся воскресшая из мертвых римская старина — все эти Бруты, Гракхи, Публиколы, трибуны, сенаторы и сам Цезарь. Трезво-практическое буржуазное общество нашло себе истинных истолкователей и глашатаев в Сэ-ях, Кузенах, Руайе-Колларах, Бенжаменах Констанах и Гизо; его настоящие полководцы сидели за конторскими столами, его политическим главой был жирноголовый Людовик XVIII. Всецело поглощенное созиданием богатства и мирной конкурентной борьбой, оно уже не вспоминало, что его колыбель охраняли древнеримские призраки. Однако как ни мало героично-буржуазное общество, для его появления на свет понадобились героизм, самопожертвование, террор, гражданская война и битвы народов. В классически строгих традициях Римской республики гладиаторы буржуазного общества нашли идеалы и художественные формы, иллюзии, необходимые им для того, чтобы скрыть от самих себя буржуазно-ограниченное содержание своей борьбы, чтобы удержать свое воодушевление на высоте великой исторической трагедии. Так, одним столетием раньше, на другой ступени развития, Кромвель и английский народ воспользовались для своей буржуазной революции языком, страстями и иллюзиями, заимствованными из Ветхого завета. Когда же действительная цель была достигнута, когда буржуазное преобразование английского общества совершилось, Локк вытеснил пророка Аввакума.
Таким образом, в этих революциях воскрешение мертвых служило для возвеличения новой борьбы, а не для пародирования старой, служило для того, чтобы возвеличить данную задачу в воображении, а не для того, чтобы увильнуть от ее разрешения в действительности, — для того, чтобы найти снова дух революции, а не для того, чтобы заставить снова бродить ее призрак.
В 1848–1851 гг. бродил только призрак старой революции, начиная с Марраста, этого republicain en gants jaunes {республиканца в лайковых перчатках. Ред.}, переодетого в костюм старого Байи, и кончая авантюристом, скрывающим свое пошло-отвратительное лицо под железной маской мертвого Наполеона. Целый народ, полагавший. что он посредством революции ускорил свое поступательное движение, вдруг оказывается перенесенным назад, в умершую эпоху. А чтобы на этот счет не было никакого сомнения, вновь воскресают старые даты, старое летосчисление, старые имена, старые эдикты, сделавшиеся давно достоянием ученых антикваров, и старорежимные, казалось, давно истлевшие, жандармы. Нация чувствует себя так же, как тот рехнувшийся англичанин в Бедламе [45] , который мнил себя современником древних фараонов и ежедневно горько жаловался на тяжкий труд рудокопа, который он должен выполнять в золотых рудниках Эфиопии, в этой подземной тюрьме, куда он заточен, при свете тусклой лампы, укрепленной на его собственной голове, под надзором надсмотрщика за рабами с длинным бичом в руке и толпящихся у выходов варваров-солдат, не понимающих ни каторжников-рудокопов, ни друг друга, потому что все говорят на разных языках. «И все это приходится выносить мне, свободнорожденному бритту», — вздыхает рехнувшийся англичанин, — «чтобы добывать золото для древних фараонов». «Чтобы платить долги семейства Бонапарта», — вздыхает французская нация. Англичанин, пока он находился в здравом уме, не мог отделаться от навязчивой идеи добывания золота. Французы, пока они занимались революцией, не могли избавиться от воспоминаний о Наполеоне, как это доказали выборы 10 декабря [46] . От опасностей революции их потянуло назад к египетским котлам с мясом [47] , — и ответом явилось 2 декабря 1851 года. Они получили не только карикатуру на старого Наполеона, — они получили самого старого Наполеона в карикатурном виде, получили его таким, каким он должен выглядеть в середине XIX века.
45
Бедлам — дом умалишенных в Лондоне.
46
10 декабря 1848 г. в результате всеобщего голосования Луи Бонапарт был избран президентом Французской республики.
47
Согласно библейской легенде, во время бегства евреев из египетского плена малодушные среди них под влиянием трудностей пути и голода стали сожалеть о днях, проведенных в неволе, когда они были, по крайней мере, сыты. Выражение «сожалеть о египетских котлах с мясом» вошло в поговорку.
Социальная революция XIX века может черпать свою поэзию только из будущего, а не из прошлого. Она не может начать осуществлять свою собственную задачу прежде, чем она не покончит со всяким суеверным почитанием старины. Прежние революции нуждались в воспоминаниях о всемирно-исторических событиях прошлого, чтобы обмануть себя насчет своего собственного содержания. Революция XIX века должна предоставить мертвецам хоронить своих мертвых, чтобы уяснить себе собственное содержание. Там фраза была выше содержания, здесь содержание выше фразы.
Февральская революция была неожиданностью для старого общества, она застигла его врасплох, и народ провозгласил этот внезапный удар всемирно-историческим событием, открывающим новую эру. 2 декабря февральская революция исчезает в руках ловкого шулера, и в результате уничтоженной оказывается уже не монархия, а те либеральные уступки, которые были отвоеваны у нее вековой борьбой. Вместо того чтобы само общество завоевало себе новое содержание, лишь государство как бы оказывается возвращенным к своей древнейшей форме, к бесстыдно-примитивному господству меча и рясы. На февральский coup de main {смелый удар, решительное действие. Ред.} 1848 года отвечает декабрьский coup de tete {опрометчивый поступок, наглое действие. Ред.} 1851 года. Как нажито, так и прожито. Однако протекшее между этими событиями время не прошло даром. В течение 1848–1851 гг. французское общество усвоило, — но способу сокращенному, потому что он был революционным, — уроки и опыт, которые при правильном, так сказать методическом, ходе развития должны были бы предшествовать февральской революции, будь она чем-то более серьезным, чем простое сотрясение поверхности. Кажется, что общество очутилось теперь позади своего исходного пункта, на самом же деле ему приходится еще только создавать себе исходный пункт для революции, создавать положение, отношения, условия, при которых современная революция только и может принять серьезный характер.