Собрание сочинений. Том 9
Шрифт:
Наделенный беспокойным, неутомимым духом, он не терпит бездействия и жаждет если не деятельности, то хотя бы возбуждения. Такая страна, как Англия, естественно, доставляет ему возможность действовать в любом уголке земного шара. То, к чему он стремится, является не самим успехом, а лишь его видимостью.
Если он ничего не может сделать, то он что-либо изобретает. Когда он не осмеливается вмешаться, он играет роль посредника. Если он не способен помериться силами с сильным врагом, он создает себе врага слабого.
Не будучи человеком широких планов, далеко идущих комбинаций, не преследуя никаких великих целей, он ввязывается в затруднения только для того, чтобы затем эффектно из них выпутываться. Ему нужны осложнения, ибо они дают ему возможность проявить свою деятельность, и, если их не оказывается налицо, он сам их создает. Он находит наслаждение в мнимых конфликтах, в мнимых битвах с мнимыми противниками, в обменах дипломатическими нотами, в приказах к отплытию судов, пока, наконец, вся эта суматоха не заканчивается для него бурными парламентскими дебатами, которые непременно
Уступая иностранному влиянию на деле, он противится ему на словах. Он перенял по наследству от Каннинга доктрину о миссии Англии распространять конституционализм на континенте, и потому у него никогда не бывает недостатка в поводах для того, чтобы возбуждать национальные предрассудки и противодействовать революции в других странах, поддерживая в то же время ревнивую подозрительность иностранных держав. После того как ему удалось таким удобным способом сделаться bete noire{27} всех континентальных дворов, он без труда сумел прослыть у себя в стране истинно английским министром. Несмотря на то, что он первоначально был тори, он сумел внести в управление иностранными делами все то притворство и противоречивость, которые составляют сущность вигизма. Он умеет сочетать демократическую фразеологию с олигархическими воззрениями, прикрывать политику спекулирующей на мире буржуазии кичливыми тирадами старой аристократической Англии; он умеет казаться нападающим, когда на самом деле потворствует, и защитником, когда на самом деле предает; он умеет ублажать показного врага и доводить до отчаяния мнимого союзника; он умеет в надлежащий момент спора оказаться на стороне сильного против слабого и обладает искусством произносить смелые слова, обращаясь в бегство.
Одни обвиняют его в том, что он состоит на жаловании у России, другие подозревают его в карбонарстве. В 1848 г. ему пришлось защищаться от грозившего привлечением к суду обвинения в том, что он действовал как министр царя Николая; зато в 1850 г. он, к своему удовлетворению, стал объектом преследования со стороны иностранных послов, составивших против него заговор, который имел успех в палате лордов, но потерпел провал в палате общин [296] . Если он предавал чужие пароды, то делал это с величайшей вежливостью, ибо вежливость — это мелкая монета чёрта, которой чёрт оплачивает кровь обманутых им простаков. Если угнетатели всегда могли рассчитывать на его действенную помощь, то угнетенных он щедро одаривал своим ораторским великодушием. Подавление поляков, итальянцев, венгров, немцев всегда совпадало с его пребыванием у власти, но расправлявшиеся с ними деспоты всегда подозревали его в тайных сношениях с жертвами, которых они преследовали с его же соизволения. До сих пор, имея его своим противником, можно было при всех обстоятельствах рассчитывать на вероятный успех, а имея его своим другом — всегда ожидать верного поражения. Но если подобное дипломатическое искусство не увенчало его переговоры с иностранными государствами сколько-нибудь блестящими результатами, то тем более блестяще обнаружил он его в умении навязать английскому народу определенное толкование этих результатов, заставляя его принимать фразы за дела, фантазии за реальность и за возвышенными предлогами не видеть низменных мотивов.
296
В связи с обсуждением в английском парламенте в июне 1850 г. вопроса об англо-греческом конфликте, связанном с так называемым «делом Пасифико» (см. примечание 179), внешняя политика правительства, в котором Пальмерстон занимал пост министра иностранных дел, получила одобрение палаты общин; палата лордов, наоборот, большинством в 37 голосов высказалась против позиции, занятой правительством в обсуждавшемся вопросе. Неодобрительное отношение к этой позиции выразили Франция и Россия, которые через своих послов в Лондоне дали почувствовать свое недовольство: французский посол демонстративно выехал из Лондона, русский посол не явился на обед, устроенный Пальмерстоном.
Генри Джон Темпл, виконт Пальмерстон, унаследовавший свой титул от ирландского пэра, был в 1807 г. назначен лордом адмиралтейства при образовании министерства герцога Портленда. В 1809 г. он стал секретарем по военным делам и оставался на этом посту до мая 1828 года. В 1830 г. он чрезвычайно ловко перебежал к вигам, которые сделали его своим бессменным министром иностранных дел. Не считая промежутков времени, когда у власти были тори, то есть с ноября 1834 до апреля 1835 г. и с 1841 по 1846 г., он несет ответственность за всю внешнюю политику Англии с момента революции 1830 г. до декабря 1851 года.
Не кажется ли весьма странным на первый взгляд видеть этого Дон-Кихота «свободных учреждений», этого Пиндара «прославленной конституционной системы» в качестве непременного и видного члена торийских кабинетов г-на Персивала, графа Ливерпула, г-на Каннинга, лорда Годрича и герцога Веллингтона? И именно в течение того
продолжительного периода, когда велась антиякобинская война, когда государственный долг достиг чудовищных размеров, когда были изданы хлебные законы [297] , когда иностранные наемники находились на английской земле [298] , когда народу, — пользуясь выражением коллеги Пальмерстона, лорда Сидмута, — время от времени «пускали кровь», когда прессе был заткнут рот, собрания были воспрещены, а народные массы обезоружены, когда были отменены свобода личности и нормальное судопроизводство и вся страна находилась по существу на осадном положении, — одним словом, в самую позорную и реакционную эпоху английской истории!297
В 1815 г. был принят закон, запрещавший ввоз хлеба из-за границы до тех пор, пока цена на хлеб в самой Англии оставалась ниже 80 шилл. за квартер. В 1822 г. этот закон был несколько видоизменен, а в 1828 г. была введена скользящая шкала, повышавшая ввозные пошлины на хлеб с понижением его цены на внутреннем рынке и понижавшая их с повышением этой цены. Хлебные законы проводились торийскими кабинетами в интересах крупных землевладельцев-лендлордов. Промышленная буржуазия, боровшаяся против хлебных законов под лозунгом свободы торговли, добилась их отмены в 1846 году.
298
Маркс имеет в виду присутствие в Англии иностранных военных наемников, навербованных в английскую армию во время наполеоновских войн преимущественно в мелких немецких государствах, в частности, в Ганновере — вотчине английских королей Ганноверской династии.
Весьма характерен парламентский дебют Пальмерстона. 3 февраля 1808 г. он взял слово. В защиту чего? В защиту тайны дипломатических переговоров и самого позорного акта насилия, который когда-либо совершала одна нация над другой, а именно бомбардировки Копенгагена и захвата датского флота в то самое время, когда Англия официально открыто заявляла, что находится с Данией в состоянии нерушимого мира [299] . По первому вопросу он заявил:
«В этом особом случае министры его величества обязаны» (кто их обязал?) «сохранять тайну». Но он пошел еще дальше:
299
Речь идет о бомбардировке Копенгагена, предпринятой англичанами в сентябре 1807 г. с целью предотвращения присоединения Дании к объявленной Наполеоном континентальной блокаде, которая запрещала странам европейского континента вести торговлю с Англией.
«Да и вообще я против того, чтобы предавать гласности деятельность дипломатии, так как раскрытие тайны в этой области обычно влечет за собой прекращение дальнейшей информации из данного источника»,
Видок защищал бы такое же дело теми же словами. Что касается пиратского нападения на Данию, то, признавая, что Дания не проявила никакой враждебности по отношению к Великобритании, Пальмерстон все же утверждал, что англичане были вправе бомбардировать столицу Дании и присвоить ее флот, так как необходимо было предотвратить возможное превращение датского нейтралитета — под давлением Франции — в открытую вражду. Таково было новое международное право, возвещенное милордом Пальмерстоном.
Следующее ораторское творение этого английского министра par excellence {по преимуществу, в истинном значении слова. Ред.} было посвящено защите пребывания в Англии иностранных войск, привезенных с континента явно для того, чтобы силой поддержать тот олигархический режим, для основания которого Вильгельм прибыл в 1688 г. из Голландии со своими голландскими войсками. На вполне обоснованные «опасения за вольности страны», вызванные присутствием немецкого королевского легиона, Пальмерстон ответил весьма вызывающим образом: а почему бы нам не иметь 16000 иностранцев у себя в стране, если, как известно, мы содержим «гораздо большее количество иностранных войск в других странах?» (Палата общин, 10 марта 1812 года.)
Когда подобные же опасения за неприкосновенность конституционного режима были высказаны в связи с сохранением после 1815 г. большой постоянной армии, Пальмерстон счел, что «достаточной гарантией конституционного устройства является само устройство пашей армии», офицеры которой большей частью «люди с состоянием и связями». (Палата общин, 8 марта 1816 года.)
Когда против содержания большой постоянной армии выступили с финансовой точки зрения, Пальмерстон сделал любопытное открытие, что «многие из наших финансовых затруднений были вызваны незначительным мирным контингентом нашей армии в прошлое время». (Палата общин, 25 апреля 1816 года.)
Когда ему указывали на контраст между «налоговым бременем страны» и «нищетой народа», с одной стороны, и расточительными военными расходами — с другой, он напоминал парламенту, что это налоговое бремя и нищета являются «той ценой, которую мы» (то есть английская олигархия) «согласились уплатить за свою свободу и независимость». (Палата общин, 16 мая 1820 года.)
По его мнению опасность военного деспотизма существует только в результате стараний
«заблуждающихся лиц, именующих себя сторонниками реформы, требующих для страны такого рода реформ, которые согласно самым элементарным правилам государственной деятельности неизбежно привели бы, в случае их осуществления, к военному деспотизму». (Палата общин, 14 июня 1820 года.)