Собрание сочинений. Том 9

Если недостаток времени и военных кораблей не позволил благородному лорду оказать султану помощь, а чрезмерная приверженность к этикету помешала ему остановить пашу, то предписал ли он, по крайней мере, своему послу в Константинополе противодействовать чрезмерному усилению влияния России и стремиться ограничить это влияние более узкими рамками? О нет, наоборот. Чтобы не помешать свободе действий России, благородный лорд позаботился о том, чтобы вообще не иметь в Константинополе посла в наиболее острый период кризиса.

«Ни в одной стране положение и авторитет посла не могли принести такую пользу и ни в один период это положение и этот авторитет не могли быть использованы с таким успехом, как в Турции в продолжение шести месяцев, кончая 8 июля». (Речь лорда Махона в палате общин 20 апреля 1836 года.)

Лорд Пальмерстон сообщает нам, что британский посол сэр Стратфорд Каннинг покинул Константинополь в сентябре 1832 г., что лорд Понсонби, бывший тогда посланником в Неаполе, был назначен на его место в ноябре, что «во время необходимых для переезда приготовлений возникли трудности», хотя военный корабль и ожидал его, что «неблагоприятная погода помешала ему прибыть в Константинополь раньше конца мая 1833 года». (Палата общин, 17 марта 1834 года.)

Поскольку русские еще не прибыли, лорду Понсонби было приказано употребить на переезд из Неаполя в Константинополь семь месяцев^{41}.

Да и зачем было благородному лорду препятствовать русским оккупировать Константинополь?

«У меня, со своей стороны, было сильное сомнение в том, входило ли вообще в политику русского правительства какое-либо намерение осуществить раздел Оттоманской империи». (Палата общин, 11 июля 1833 года.)

О, конечно, нет! Россия не хотела раздела империи, она предпочитала удержать ее за собой целиком. Кроме уверенности, которую лорд Пальмерстон черпал в этом сомнении, другую уверенность давало ему «сомнение в том, направлена ли политика России уже в данный момент к немедленному достижению этой цели», а третью «уверенность» он находил в третьем «сомнении», а именно:

«Сомнительно, подготовлена ли русская нация» (подумать только — русская нация!) «к такому перемещению своих сил, центров и правительственной власти в южные провинции, которое было бы необходимым последствием завоевания Константинополя Россией». (Палата общин, 11 июля 1833 года.)

Кроме этих отрицательных аргументов у благородного лорда имелся еще один положительный:

«Если члены правительства его величества спокойно взирали на оккупацию турецкой столицы русскими вооруженными силами, то это происходило потому, что они полностью доверяли честности и добропорядочности России… Предоставляя султану свою помощь, русское правительство ручалось при этом своей честью, и к этому ручательству я питал безграничное доверие»^{42}. (Палата общин, 11 июля 1833 года.)

Доверие благородного лорда было столь непостижимым и несокрушимым, столь полным, постоянным, непреодолимым, неописуемым, ни с чем несоизмеримым, неисцелимым, столь беспредельным, бесстрашным и беспрецедентным, что еще 17 марта 1834 г., когда Ункяр-Искелесийский договор был уже fait accompli {совершившимся фактом. Ред.}, он все еще уверял, что «министры не обманулись в своем доверии». Действительно, не его вина, если природа развила у него бугор доверчивости до размеров почти сверхъестественных.

СТАТЬЯ ПЯТАЯ

Содержание Ункяр-Искелесийского договора было опубликовано в «Morning Herald» от 21 августа 1833 года. 24 августа сэр Роберт Инглис запросил в палате общин лорда Пальмерстона о том,

«действительно ли между Россией и Турцией заключен оборонительно-наступательный договор? Я надеюсь, что благородный лорд будет в состоянии еще до закрытия парламентской сессии представить палате не только текст заключенных договоров, но и всю информацию, относящуюся к заключению этих договоров между Турцией и Россией».

Лорд Пальмерстон ответил, что

«когда британское правительство будет уверено в том, что упоминавшийся договор действительно существует, и когда оно будет располагать текстом этого договора, тогда оно должно будет решить, какого политического курса ему надлежит придерживаться… Нельзя порицать его за то, что пресса подчас опережает правительство». (Палата общин, 24 августа 1833 года.)

Спустя семь месяцев он уверял парламент, что для него

«было абсолютно невозможно получить уже в августе официальные сведения об Ункяр-Искелесийском договоре, который подлежал ратификации в Константинополе лишь в сентябре». (Палата общин, 17 марта 1834 года.)

Правда, он знал о договоре, но только неофициально.

«Британское правительство было удивлено, узнало том, что русские войска покинули Босфор с этим договором в руках». (Речь лорда Пальмерстона в палате общин, 1 марта 1848 года.)

Больше того, благородный лорд имел у себя договор еще до того, как он был подписан:

«Как только Порта получила его» (то есть проект Ункяр-Искелесийского договора), «она передала его текст английскому посольству в Константинополе с просьбой к Англии оказать защиту как от Ибрагим-паши, так и от Николая. Просьба была отклонена, но дело этим не ограничилось. Об этом факте с дьявольским вероломством было сообщено русскому послу.

И на следующий день последний вручил Порте тот самый экземпляр копии договора, который она передала английскому посольству, иронически посоветовав при этом выбирать в следующий раз поверенных понадежнее». (Палата общин, 8 февраля 1848 года.) [320]

Но благородный виконт достиг всего, чего он хотел. Его запросили в палате общин 24 августа 1833 г. по поводу Ункяр-Искелесийского договора, когда в существовании этого договора он еще не был уверен. 29 августа был объявлен перерыв между сессиями парламента, получившего в тронной речи утешительные заверения, что

320

Маркс цитирует речь радикального депутата Ансти в палате общин 8 февраля 1848 года.

«военные действия, нарушившие мир в Турции, закончились, и депутаты могут быть уверены в том, что король с величайшим вниманием следит за любым событием, которое могло бы нанести ущерб нынешнему положению Турецкой империи или ее будущей независимости».

Здесь, таким образом, мы имеем ключ к знаменитым июльским договорам России. Они были заключены в июле, а в августе кое-какие сведения о них дошли до публики через печать. Лорда Пальмерстона запрашивают по этому поводу в палате общин; разумеется, оказывается, что он ничего не знает; парламентская сессия закрывается, а когда парламент собирается снова, договор уже стал делом прошлого, или, как и в 1841 г., уже оказался введенным в действие вопреки общественному мнению.