Собрание сочинений. В 9 т. Т. 6. Стальные солдаты. Страницы из жизни Сталина
Шрифт:
Стараясь быть поближе к дочери, Сталин брал ее с собой на отдых. Последний раз это было в пятьдесят первом на дачах в Боржоми (кстати, вождь очень любил эту воду, признавал за ней великие целебные качества). Как-то, сидя на веранде вместе с дочерью, отец разговорился с ней и, опять услышав это вечное: «Не везет мне! Не везет! Хоть не живи! — и все это с истерикой, плачем, злыми глазами, вдруг замолчал и долго сидел, опустив совсем уже седую, почти белую голову. Был вечер. Вдали, спускаясь с гор, синела-поблескивала гроза. Гром доносило. Орали где-то ишаки. И тявкали под гром встревоженные шакалы. С воды тянуло теплом, запахом спелых плодов, сладостью переспелого лопнувшего винограда. Живи… Радуйся… Дыши грозовой свежестью..
А Светлана
— Знаэщь чьто… — сказал он, поднимая голову. — Я… сэйчас сказку тэбэ расскажю… Бабущька твоя… Мнэ в дэтствэ… рассказывала.
Сталин вздохнул. Помолчал.
Вытаращилась на него недоверчиво. Шмыгая, утираясь кулаками, облизывая губы.
— Вот… Жил в одном грузинском сэле бэдняк и лэнтяй… Звалы эго Хэчо или Хэчо-лэнтяй. Такой лэнтяй бил, чьто скажут эму: «Хэчо, закрой двер!», а он: «Вэтэр закроэт..» И всэм-всэм Хэчо жяловался… «Дэнэг нэт… Бэдный… Ныщий». Жяловался-жяловался… и сказалы эму люды… мудрые люды: «Иды, Хэчо, в горы… Найди там старыка Гэрбату… Этот старык високо-високо живет, за облаками, и всо знаэт… потому чьто он самый мудрый. Он тэбе и поможет…
Пощел Хэчо… нэхотя… Пощел… Идет-идет… Высоко… За облака защел… Выдыт — хижина..
Сталин посмотрел на притихшую дочь и продолжал:
— Подощел Хэчо… к хижинэ, и виходыт из нэе к нэму старык. Високый-високый… борода до колэн… бэлая. В руке посох. «Чьто, — спрашивает, — тэбэ надо, Хэчо? Знаю, чьто ти ко мнэ щел… Знаю… А зачэм?» — «Да вот, — отвэчает Хэчо… — Нэ вэзет мне в жизни… Богатым быт хочу… Нэ получаэтся!»
Посмотрел на него Гэрбату и говорыт: «Вот чьто… Раз хочэшь богатым быт, надо быт работящим и умным… Ну, ладно… Иды тепер домой и будэшь богатым. Я даже исполню три твоих желания. Но., думай, прэжьдэ чэм их трэбоват. И очэнь богатым будэщ. А тепэр иды!» — и посохом показал… куда идты..
Сталин прислушался к приближающемуся грому. Горы уже заволокло, и на веранде стало сумрачно. Светлана внимательно вглядывалась в отца. Таким она его давным-давно не видела, разве что в очень дальнем-дальнем детстве, когда отец души в ней не чаял, носил на руках, пел песни и, бывало редко, рассказывал грузинские сказки.
А Сталин, с досадой пошарив в кармане в поисках папирос (курить бросил, и курившие поймут), продолжал:
— Побэжял Хэчо… Вныз лэгко… И к богатству скоро. Вот бэжит, выдит… Яблоня стоит… Вся в яблоках. Хэчо хват на ходу… Откусыл… И плюнул. Горкое яблоко… Виплюнул. Обругал яблоню. А она эму: «Добрый чэловэк! Я нэ виновата. Под корнямы у мэня сундук с золотом закопан… Старык Гэрбату тут проходил. Сказал… Как золото викопают, яблокы сладкыэ будут… Викопай, добрый чэловэк, — и бэри..»
А Хэчо толко отмахнулся и — бэжять.
— Мэня, крычит, — дома богатство жьдет!
Опят бэжит… Пить захотэл. Тут речка… Зачэрпнул воды… А оттуда рыба болщяя-болщяя. Во рту — алмаз… С яйцо… «Помоги, — стонэт. — Винь камэнь и бэри сэбе..»
А Хэчо только рукой махнул и далше. Подбэгаэт к аулу — навстрэчу волк… Стращный… шелудывый.
— Нэ знаэщь ты самого лэнивого и глупого человэка? Старик Гэрбату сказал, что виздоровэю я, когда такого съем!
— Нэ знаю, — крычит Хэчо. — Я богатый и умный..
Прыбэгаэт домой… Чьто такоэ? Ныкакого богатства нэт.
Голые стэны… как было… Заругался., крычит: «Ахти, Гэрбату! Зачэм обманул? Гдэ богатство?!» И вспомныл… Надо же тры желаныя сказат… Задумался… Чьто просыть? А тут гроза— вот как сейчас, — усмехнулся Сталин, потому что гром уже ходил из края в край, сотрясая дачу, и молнии бело белили веранду.
— А пока он думал, — продолжал отец, — заболел у Хэчо… живот. Так заболел, чьто Хэчо заорал: «Чьтоб ти пропал!» И тут ударыл гром… Схватылся Хэчо за живот… Нэт живота… Одын хрэбет щупаэт… Испугался. И опят закрычал: «Пусть будэт лучше болщей-болщей!» И опят ударыл гром. Смотрит Хэчо — лэжит он на спынэ, а живот в потолок
упыраэтся. Эще болше испугался. Закрычал: «Пуст будэт такой, как был!» И трэтий раз ударыл гром. Выдит Хэчо… живот на мэстэ, а богатства — нэт! Заругался и побэжял он снова к Гэрбату. А тут и тот волк: «А-а, — говорыт, — тэпэр-то я знаю, кто самый глупый и лэнывый!» Хват его и сожьрал.Гром прокатывался и снова как будто возвращался. Стеной лил кавказский ливень.
— Вот так и ты, дочь, — покачал Сталин седой головой— Тры раза замужь… бэз моэго согласия лэзла… А чьто получилось? Жялко мнэ тэбя… Но., нэ исправышь… Чэм ти нэ тот Хэчо? Чьто тэбэ мало? Почэму умного чэловека нэ находыщь?
Наклонив голову, дочь упрямо молчала. Ливень хлестал за окнами, и где-то капало. Молчала. Вылитая мать! Ни в чем не уступит., ничего не хочет слушать. А жалко ее… Горько жаль. Дочь… Кряхтя, он поднялся, сказал сурово:
— Ладно… Пойдем ужинать… Можэт… и на ползу тэбэ… будэт сказка.
* * *
Пятьдесят второй год, и уже семьдесят третий его жизни, был, наверное, и самый тяжелым. Перенес, перемог второй инсульт, диковинной силой воли преодолел, заставил себя встать на ноги и продолжать работу. Где-то Сталин читал, что уже после шестидесяти нет лучшего лекарства для продления жизни и здоровья, как работать, работать и еще больше работать. Альберт Швейцер, что ли, сказал..
И продолжал заваливать себя работой. По-прежнему по утрам читал прессу и письма, скудно завтракал: вареная кукуруза, котлета из лосятины, творог без жира, хлеб-ла-ваш да чай с неизбежным лимоном. Совсем почти перестал пить вино. Бутылку телиани разводил водой, пил по рюмке чуть не месяц. Приказал включать в меню бананы — где-то опять вычитал подтверждение уже читанному раньше, что индейцы в горах живут на бананах по сотне лет.
А обилие дел не сокращалось. Все требовало его подписи, утверждения. Доклады разведок, сообщения атомщиков (творили еще более чудовищную бомбу — водородную, где лишь запалом должна была стать атомная), страна строилась, в Москве возводились чудовищные высотники-«не-доскребы», как окрестил их народ за странную архитектуру, повторяющую кремлевские башни. А строили зэки..
Но уже не было сил и средств снижать цены, бедствовало и так обращенное то ли в крепостных, то ли в рабов «колхозное» крестьянство, и народ терпеливо сносил нищету лишь в сравнении с минувшей войной.
Аон планировал все новые стройки, требовал новых проектов и с этой целью решил провести новый сверхпарадный съезд ПАРТИИ. И провел. И даже подал в отставку. Впрочем, заранее зная, что никто никогда публично не выступит против него. Съезд и пленум нового ЦК, конечно, не утвердили «отставку». И можно было твердо сказать: ТОГДА ее бы не утвердил, не понял и не поддержал народ. Слишком был велик авторитет «вождя народов, гениального полководца, победителя над фашизмом, продолжателя дела..» — и как только не именовали его… Сегодня такое невозможно понять. Съезд и пленум не приняли отставку. Съезд и пленум снова утвердили его Генсеком и Вождем! И теперь можно было готовиться к разгрому и разгону своей заевшейся свиты, прятавшей ненависть к нему под маской смирения и покорности. Макиавелли советовал каждые пять лет устраивать погромы своих приближенных, менять правительства, казнить подозрительных…
В конце жизни Сталин увлекся и утешался планированием. Сохранились ли в его опечатанных недоступных архивах карты Союза, испещренные его пометками, линиями, надписями красным и синим? Видимо, сохранились. Ведь начатый при Сталине БАМ пытался продолжить пятизвездный генсек. А на тех картах были квадраты лесных полос и насаждений, зеленая штриховка будущих лесов в пустынях и степях, синие линии каналов. Волга — Дон, Каракумы, Днепр и Днестр и сибирские реки, загороженные плотинами электростанций и словно повернутые вспять. «В Сыбыри… рэки тэкут… нэ в нужьную сторону», — как-то изрек он.