Собрание сочинений.Том 2

Снова огляделся, как бы что-то мучительно вспоминая и сказал: «Ага…»

Сказав, строго прислушался. «Ага…» – повторило сознание, но Л.З. прикидывал: «ага» сказано вслух или это была всего-навсего мысль, а вот сейчас прозвучало само слово «ага»?… Если Мехлис говорит, то кто, понимаете, слушает?… но если Мехлис слушает, то кто из нас, понимаете, говорит?… это – раз… хорошо, пусть мы оба говорим и слушаем… позволительно спросить: кто из двух «Я» – Мехлис… беззаветно преданный… на всех участках… торжественные похороны состоятся после… в Кремлевской стене, а кто… безусловно, трудящиеся проходят мимо него… тут не может быть никаких сомнений в объективной, понимаете, реальности… как же без нее?… это смешно…

Л.З. явственно услышал похабное подхихикивание то ли егонад собою, то ли себянад ним. Ах, блядище… ты думаешь, что у Мехлиса не хватит сил поставить субстрат на свое место? Хватит и еще останется…

Его мгновенно осенил простой и замечательный замысел. То есть Л.З. показалось, что это его осенило, тогда как на самом-то деле сознанию Л.З., отлученному от неких животворных источников, настолько омерзело одиночество и бессмысленные забавы с самим собою, что это стало наконец невыносимым.

Оно и подсказало Л.З. совершенно здравую мысль: нанести удар по субстрату, по серому веществу с тем, чтобы он – Л.З. – попытался таким образом… механически… это в наших силах… избавиться от навязчиво всенастигающего раздвоения… одновременно можно схватить к чертовой матери инсульт… провалитесь все тогда… кремируйте, понимаете, сколько вам влезет… плевать… провалитесь вместе с похабами Верками… грязные бляди…

Л.З. бросился на диван с высокими кожаными боками и свесил вниз голову. Свесил низко, так что кровь враз прилила к ней, заколола тысячами тупых иголок в висках и в затылке, как это бывало не раз во время легких и тяжелых кризов, в глазах заволновалась тьма, потом зарябили в глазах белые колечки, желтенькие искорки, оранжевые шпилечки… думают, что Муссолини очень мучался… Муссолини имел легкую смерть…

Л.З. показалось, что к нему возвращается чувство монолитного единства с… удар подождет… инфаркт тоже… Мех-лис еще поборется… посмотрим, кто из нас раньше…

Прилив крови к голове только эффективно освежил серое вещество…

Он подумал, чем бы еще вдарить по субстрату, чтобы не рыпался со своей хамской первичностью?

Только назло ему сел в кресло, развернул «Правду» и насильно принудил глаза к чтению. Повернулся спиной к лампе, чтобы не просвечивала с первой полосы чертова фотография в черной рамке с востроносым двойничком. Пробежал заголовки, многие из которых он лично сконструировал, будучи… «Выше знамя соцсоревнования», «Оголтелая реакция ООН на мирные советские предложения», «Всенародному подъему – новую ступень».

В сером веществе мгновенно что-то засмердело помимо воли Л.З. Защекотало десны, как бывало раньше… в канун слюноотделения, стянуло защечье, но – ни слюнки. И сразу же – снизу подхватило и, выворачивая, согнуло в спазме рвоты. Но Л.З. не сблевал, а какой-то хрипящий, раздирающий пищевод звук исторгнул из себя и отдышался… ага, проститутка… вот тебе еще… понимаете… ы-ы-к… «Доброй славой на Кубанщине пользуется…» ы-ы-к… «Покончим с потерями зерновых перед посевной»… «Дню Советской Армии – достойную встречу»… «Погода? Нет – бесхозяйственность»… «Тысячи тонн проката– в трудовую копилку»…

Он сполз на пол, склонился над газетой в позе нормально блюющего с перепоя товарища, и спазм за спазмом продолжали выворачивать его нутро, когда взгляд выхватывал черные червячишки фраз из заголовков, столбцов, статеек, сообщений, опровержений и прочей газетной советской отравы.

Серое вещество, естественно, не могло исторгнуть лично из себя скопившееся в нем за три с лишним десятилетия омерзительные миазмы советской партийной фразеологии, трупные яды тысяч слов, погубленных и потерявших достойное, первоначальное значение, не могло серое вещество выблевать нахимиченный ублюдками пропаганды и агитации изуродованный синтаксис, штампованную из живого словесного вещества ложь, отдающий низким сероводородом пафос, резиновое говно критики в адрес… не могло больше серое вещество вынюхивать в «подвалах» источенные, гнилостные зубные протезы Грибачевых, Заславских, Со-фроновых, Ратиани – грязного легиона деловитых убийц Языка. Языка, настолько изначально благородного, что в этот вот миг, несмотря на ненависть к его мертвым и живым убийцам, мы с вами чувствуем абсолютную недозво-лительность мстительно обезобразить похабные имена, написав их с маленьких букв, поскольку в этом случае мы непочтительно отнеслись бы не только к прекрасным законам Языка, но и к различимым сподручнее всего именно в нем основаниям нравственности… ы-ы-ык… ы-ы-ы… Мехлис умеет вырвать… но это – что-то другое… ы-ы-ык…

Он уже был не рад, что ввязался в единоборство с субстратом. Проклинал, выворачиваясь и не получая облегчения… все ваши передовые… гниды… из зала суда… сдохните… происшествия… фельетон… каждый спазм выдавливал глаза… сил не было стоять даже на карачках… наконец организм, смилостивившись над самим собою, дозволил исторгнуть из перекореженного чрева нечто до того жуткое – живой ошметок то ли бронхов, то ли еще какого-то органа, забивший было чуть ли не на смертельный миг гортань, что Л.З., очухавшись, поклялся вообще не брать больше газету в руки до конца своих дней… грязные проститутки… Мех-лис лучше вас знает… ы-ы-ык… что такое «Правда»… ик… «Коме…»

Скомкал газету вместе со своим кровавым ошметком. Пополз в кухню. Выбросил в помойку. Дотянулся до крана – ни капли… если бы Мехлис мог это предвидеть… можете быть уверены: он давно бы уже был основным резидентом всех империалистических разведок вместе взятых… передавал бы к чертовой матери… все секреты… все протоколы… все проекты пятилеток… все планы повышения и понижения цен… вы бы у меня повертелись жопами на политбюро… все оборонные планы… всех шпионов… все… проклинаю… если так поступают с Мехлисом, то я – враг… очень серьезный враг…

За полстакашка воды Л.З. отдал бы сейчас всю свою награбленную коллекцию оружия и прочий антиквариат. Итут субстрат, редко, к сожалению, умеющий брать себя в руки, подкинул самому себе в мертвую пустыню одиночества издевательски-прохладительный миражик с киоском «пиво-воды», с Верочками, сдувающими напомаженными губками пену с «Жигулевского», с бочкового… Госконтроль за этим следил… и рядом с Верочками – Л.З., изнемогающего от сладчайшей летней жажды, но удерживающегося от первого глотка… чтобы – на взводе… на взводе… как в кроватке, понимаете… он чистит воблу, похабно закрывая глаза от узнавания в солоноватом запашке шкурки… сглатывая слюнки от предвосхищения наслаждения… пивко… пивко…

Это видение привело Л.З. в решительное неистовство. Ведь серое вещество – большей частью по своему природному назначению, но иногда и по зловредности – не функционирует совершенно изолировано от нервно связанных с ним печени, прямой кишки, желудка, ноздрей и даже пальцев левой ноги, которые, благодаря счастливой отдаленности от руководящего центра, зачастую очень подолгу не принимают никакого участия в духовно-интеллектуальной суете организма, а потому и выглядят, если их оставляют в покое, словно замшело-заспанные провинциалы с корявыми «будками» либо как пятерка спеленутых и духовито-запревших сиамских близнецов…

Так вот, серое вещество, повыясняв отношения с тем, что служило ему всю жизнь тлетворной отравою, задело впрямую и желудок, и диафрагму, и вкусовые рецепторы, и кишочки, растревожило спазмами рвоты даже такую далекую от сложных задач пищеварения часть тела, как хладная и невинная мочка левого уха. Л.З., как всегда, потеребил ее – бешено захотелось не только пить, но и жрать…

Жуткая жажда и волчий аппетит мучали страшней мыслей о… плевать… если там новейший яд… плевать… не каждому, понимаете, удается съесть перед… семги с калачом… сначала пивко… воблу на потом…