Собрание сочинений.Том 2
Шрифт:
Он стал смотреть вверх. Там, уцепившись за край правительственной трибуны мавзолея, торчащего вверх тормашками, болтали ногами особенно прыткие восходители. Болтали ногами, дергались, ища опоры, но не могли из-за крутого отвеса уцепиться, хотя бы за ухо или ворот снизу дотягивающегося дорогого товарища или скрюченного трупа…
На самой трибуне вожди все еще приветствовали толпу демонстрантов. Смахивали белыми перчатками с плеч, погон и каракулевых пирожков лепестки ромашек.
Но Л.З. просекал, что, приветствуя, вожди своевременно цокают копытами по фалангам дерзких пальцев, срывающих ногти в цеплянии за край Вершины. А изо всех расщелин, изрывших давно уже карзубый монолит Власти, доносится простая и скромная картавушка Ильича: по головкам… по головкам… по головкам товагищей…
Косица бедной
Л.З. чует треск и скрежет отваливающейся под копытами челюсти, инстинктивно смотрит вниз – все же предстоит дальнейшее падение – и хочет хотя бы взвыть… разрешительно взвыть… и не может…
Внизу, на свалке трупов, ощетинился вверх вострыми макушками целый лес часовых стрелок, иссиня-черных стрелок, отбрасывающих ослепительно белые тени на… минуточку, товарищи… откуда у нас с вами белые тени?… а-а…
Зубы выкрашиваются из скрежещущей челюсти… словно семечки… в степи под Херсоном из солнышка-подсол-нышка… а-а-а-а-а… На этот раз срыв со склона и падение так стремительны, что Л.З. ничком, успев уткнуть голову в коленки и закрыв глаза руками – только бы отвести взгляд от леса взлетевших навстречу острий черных сердечек… копий мстительных стрелок проклятого деда и сына деда – отца-а-а-а-а-а… – ничком просыпается от ломоты костей собственного, скрюченного во сне скелета…
Ему холодно. Он дрожит. Тошно открыть глаза. Который час? Плевать… какие глаза?… на что ими смотреть, понимаете?… зубы во сне – к смерти… плевать.
Пережив чудовищное сновидение, Л.З. не то что бы бесстрашно отнесся к… но с достаточно мужественным равнодушием увернулся от неприятной темочки…
Зато, не открывая глаз – так он любил подолгу валяться в кроватке, когда был пугливым, вредным мальчишечкой, – Л.З. думал, что вполне мог бы сейчас, на основании своего огромного организаторского и пропагандистского опыта… тиснуть, понимаете, работенку с заковыристым названьицем… шапочка на обе полосы «Правды»… «Психология отношения к вершине власти. Опыт. Размышления. Выводы»…бэ-зус-лов-но, это было бы новым словом в учении марксизма о власти… я бы наплевал на обвинения в антипартийном мехлизиазме… только слепой не видит в настоящий предысторический момент, что от революции этой сраной остались только рожки да ножки… вся деятельность политбюровской шоблы-еблы направлена на дальнейшее укрепление позиций на Вершине задристанного мавзолея… да я бы смело отдал сейчас три ихних трибуны за одну зачуханную лавочку в зале ожидания Брянского вокзала… и ожидал бы на хлебе и кипятке… конечно, им страшно слетать в пропасть… какое там слетать?… бздят горохом вместе с Буденным, что один камешек экономической реформы вызовет камнепад и прочие лавины… а тут уж нижние товарищи против… они еще взбираются, а их – камешком по темечкам… нет уж, давайте по правилам… мы лезем по трупам, вы нас тыркайте сверху… посмотрим, чья возьмет… у нас есть фактор времени… ужас… ужас… что происходит в стране… а расхлебывай Мехлис и Госконтроль…
Тут Л.З. открыл наконец глаза. Остатки сна потрескивали в голове. Вчерашний дикий бред насчет души тоже казался нелепым сном. Все тело колотило и ломило, словно оно действительно исколошматилось о скверные склоны, пока не шмякнулось на адские острия… иссиня-черные стрелы, отбрасывающие ослепительно белые тени… какая душа?… что вы мне, понимаете…
Подниматься с пола он решительно не хотел… ни к чему… нет позывов ни к по-маленькому, ни к по-большому…
Неподвижно лежа, осмотрелся. Не мог понять: день ли?… вечер ли?… ночь?… Воздух в комнате странно белел, словно еще не успела улечься известковая, серая, бездушная пыль учиненного разрушения…
Удивился, что не прикончил арфу и клавесины. Вспомнил, как, вообразив себя вчера душою, собирался порхать над родными и близкими с арфой в руках и бряцать, понимаете, пока не простят… бряцать и бряцать…
идиот… говно…Уставился на валявшийся прямо перед глазами курчавый скальп кельнского раввина. Схватил скальп и остервенело стал таскать его за волосы… вырвать… чтобы ни слуху, ни духу…
Волосы раввина были такими жесткими, что Л.З. разбередил ими старые вчерашние порезы на пальцах. Плюнув, бросил возиться… Ноги у него подкашивались от общей слабости, изготовившейся, кажется, на всем плацдарме к…
Плевать было также – заходили сюда или не заходили, пока он спал… плевать… Этого слова вполне теперь хватало для абсолютно точного выражения отношения Л.З. к миру и жизни… Все же, увидев на полу в прихожей свежие газеты, какие-то журнальчики и письма… даже письма… он встрепенулся по старой памяти, но не стал нагибаться… плевать… ы-ык… Омерзение к тому, чтобы прочитать какую-нибудь блевотину собственного производства вроде «Резервам качества– зеленую улицу»… «Партийное просвещение – окрыляющие перспективы»…было сильней желания взглянуть на…
Он застонал и даже как-то взбодрился от ясного знания, что все самое жуткое, может быть, уже позади… столько пережить, сколько Мехлис за эти дни, понимаете… я бы хотел увидеть Александра Матросова на моем месте, скажите мне за него спасибо…
Он мельком вспомнил, как один военачальник советовался с ним, бывшим начглавполитупра, но авторитетнейшим комиссаром, насчет оформления пары выдающихся военных подвигов, от которых даже у повидавшего виды старого вояки стыла кровь в жилах. Мехлис тогда посоветовал оформить как героя Матросова. Солдата-еврея… как я мог позабыть фамилию?… авторитетный комиссар считал более целесообразным посмертно чем-нибудь наградить… орден-шморден, понимаете… и так слишком много разговоров о жертвах среди евреев в газетах… хватит с них пассивного героизма… да и не мешало бы, знаете, проверить как следует все данные… опросить очевидцев… то есть, простите, как это «нет очевидцев»?… как «объективно восстановлена картина боя»?…да вы… вы хотите, чтобы Хозяин снял с нас с вами три шкуры?… раз очевидцы погибли, значит, делу конец… мы не можем допустить девальвации героизма… ну вы даете… не забудьте, кстати, представить к «звездочке» моего адъютанта. Исполнительнейший офицер…
Раздражение и ненависть ко всему вокруг настолько моментально взыграли в Л.З., что он с удовольствием харкнул бы в собственную память, когда бы мог, конечно, харкнуть. И передернуло его не потому, что он задним числом почувствовал себя отвратительным говном в глазах честного, умного генерала, явно воспринимавшего всесильного комиссара как говнюка и ублюдка, а потому, что память готова была разыграть как раз тогда, когда ей следовало бы… понимаете… помалкивать… И все же… эта сволочь… довела вроде бы ничего не значащее, но что-то уж больно въедливое воспоминание до конца… ни к месту… причем тут сраный-пересраный генерал?… плевать.
Генерал сказал тогда в сердцах, что всего этого героического идиотизма могло бы не быть, если бы… «Что вы имеете в виду?» – «Пошли вы к ебени матери, Лев Захарович. Сами прекрасно знаете, что я имею в виду».
Л.З. при первой же возможности донес Сталину о настро-еньицах генерала и высказал оцененную Хозяином мысль насчет того, что высшие военные лизнули порядком власти и силы и надо бы их поставить на должное место…
Мысль сатрапа Сталин оценил, но о разговоре этом поведал при случае группе высших военачальников. Поведал как бы в шутку, но с верным психологическим прицелом, держа, как всегда, на мушке прицела сразу двух зайцев.
Генералы призадумались и еще пуще возненавидели Л.З.
Однажды в Кремле, на величайшем приеме в честь Дня Победы, тот самый старый вояка подошел к Л.З. Мягко отведя его под руку в сторонку от жратвы и пьяни, наклонился – он был головы на две выше Л.З. – и сказал: «Повидал я, Лев Захарович, на своем веку немало. Революцию проклятую пережил. На каторге побывал. Но такой грязной мелкой бляди и крысы, как вы, поверьте, не встречал. Нет-с!» Он также добавил, тактически и стратегически опередив угрозы надувшегося, побелевшего, как жалкий гондон, Л.З.: «Нет очевидцев. Вам не восстановить объективной картины…Мразь!… За победу! Царство Небесное всем погибшим!»