Собрание сочинений.Том 3.

— Нет, я не предатель.

— Понимаете, он мстителен, — сказал коммерсант.

— Ну, такому верному клиенту он наверняка ничего плохого не сделает, — сказал К.

— О, еще как сделает, — сказал коммерсант, — когда он возбуждается, для него все одинаковы, к тому же я ему, собственно говоря, не верен.

— Как это не верны? — спросил К.

— Могу ли я вам доверять? — с сомнением спросил коммерсант.

— Я думаю, можете, — сказал К.

— Ну, — сказал коммерсант, — я вам это частично доверю, но вы тоже должны будете раскрыть мне какую-нибудь тайну, чтобы мы по отношению к адвокату были взаимно связаны.

— Вы очень предусмотрительны, — сказал К., — но я раскрою вам тайну, которая вас совершенно успокоит. Итак, в чем состоит ваша неверность по отношению к адвокату?

— У меня, — сказал коммерсант нерешительно и таким тоном, словно признавался в нечестном поступке, — есть, кроме него, еще другие адвокаты.

— Но ведь это не такое уж большое преступление, — несколько разочарованно сказал К.

— Здесь — большое, — сказал коммерсант, все еще с трудом переводивший дух после своего признания, но благодаря замечанию К. почувствовавший себя увереннее. — Это не разрешается. И в особенности не разрешается, помимо одного так называемого адвоката, брать еще и теневых адвокатов. А я именно это и сделал, у меня, кроме него, еще пять теневых адвокатов.

— Пять! — воскликнул К., которого удивило только число. — Пять адвокатов кроме этого?

Коммерсант кивнул.

— И я как раз договариваюсь еще с шестым.

— Но зачем вам нужны все эти адвокаты? — спросил К.

— Мне все нужны, — сказал коммерсант.

— Не могли бы вы мне это объяснить? — спросил К.

— Почему нет? — сказал коммерсант. — Прежде всего, я все-таки не хочу проиграть мой процесс, но это само собой разумеется. Поэтому, если что-то может принести мне пользу, я не должен оставлять это без внимания; и даже если надежда на эту пользу в каком-то определенном случае будет совсем маленькая, мне и такую тоже не следует отбрасывать. То есть я должен употребить на этот процесс все, что я имею. Например, я забрал все деньги из моего дела, раньше моя контора занимала почти целый этаж, а сегодня хватает одной маленькой каморки во флигеле, где со мной работает один мальчишка-ученик. Естественно, такой упадок наступил не только из-за оттока денег, но еще больше из-за оттока моей производительной силы. Когда ты хочешь чего-то добиться по своему процессу, ты уже почти не можешь заниматься ничем другим.

— Так вы, значит, сами тоже работаете в суде? — спросил К. — Я как раз об этом хотел что-нибудь узнать.

— Об этом я могу сообщить совсем немного, — сказал коммерсант. — Хотя поначалу я делал такие попытки, но вскоре вынужден был их оставить. Это очень изматывает и не приносит особых результатов. Даже просто работать там и вести переговоры оказалось совершенно невозможным, по крайней мере для меня. Там ведь просто сидеть и ждать — уже огромное напряжение. Вы же сами знаете, какой в канцеляриях тяжелый воздух.

— А откуда вам известно, что я там был? — спросил К.

— А я как раз был в зале ожидания, когда вы проходили.

— Какое удивительное совпадение! — воскликнул К., совершенно увлеченный и совершенно забывший свою прежнюю насмешливость. — Так вы меня видели! Вы были в зале ожидания, когда я проходил! Да, я там как-то раз проходил.

— Это совпадение не такое уж удивительное, — сказал коммерсант, — я там бываю почти ежедневно.

— Мне теперь, по всей вероятности, тоже придется чаще туда ходить, — сказал К., — но, пожалуй, с таким почетом, как в тот раз, меня уже встречать не будут. Ведь все вставали! Думали, наверное, что я судья.

— Нет, — сказал коммерсант, — мы тогда приветствовали служителя суда. А что вы тоже обвиняемый, мы знали. Такие сведения распространяются очень быстро.

— Значит, вы это уже знали, — сказал К., — но тогда мое поведение, наверное, показалось вам высокомерным. Там ничего такого не говорили?

— Нет, — сказал коммерсант, — напротив. Но это все глупости.

— И какие же именно глупости? — спросил К.

— Да зачем вы об этом спрашиваете? — с досадой сказал коммерсант. — Вы же, кажется, еще не знаете тамошних людей и, возможно, неправильно поймете. Вы не должны забывать, что в подобных обстоятельствах у людей всегда слетает с языка много такого, что идет уже не от рассудка; там слишком устают, и часто уже не могут сосредоточиться, и вместо рассудка полагаются на предрассудки. Я говорю о других, но я и сам нисколько не лучше. Вот, например, один из таких предрассудков: многие заявляют, что можно по лицу обвиняемого, в особенности по линии губ, предугадать исход его процесса. Так вот, эти люди утверждают, что, судя по вашим губам, вы наверняка — и скоро — будете приговорены. Я повторяю, это смехотворный предрассудок, и, кстати, в большинстве случаев он полностью противоречит фактам, но, когда живешь в этом обществе, трудно избежать влияния таких мнений. Вы даже не представляете себе, как сильно может воздействовать подобный предрассудок. Вы ведь там заговорили с одним, да? Но он почти не в состоянии был вам отвечать. Естественно, там хватает причин для того, чтобы прийти в замешательство, но одной из этих причин были ваши губы. Он потом рассказывал, что на ваших губах он, как ему показалось, увидел печать и своего собственного приговора.

— На моих губах? — спросил К., вытащил карманное зеркальце и посмотрелся в него. — Я на моих губах ничего особенного увидеть не могу. А вы?

— Я тоже не могу, — сказал коммерсант, — совершенно ничего не могу.

— Как же суеверны эти люди! — воскликнул К.

— А я что говорю? — сказал коммерсант.

— Так они что же, много общаются, обмениваются мнениями, да? — спросил К. — А я до сих пор совсем в стороне держался.

— Не очень-то они общаются, — сказал коммерсант, — да это было бы и невозможно, ведь их так много. Да и общих интересов у них почти нет. А если в какой-то группе и возникает вера в какой-то общий интерес, то вскоре обнаруживается, что это было заблуждение. Сообща против этого суда никак не выступить. Каждый случай расследуется особо, этот суд ведь самый дотошный из всех судов. Так что сообща тут ничего не добиться, тут только отдельно взятый обвиняемый иногда может чего-то втайне достичь, и, только когда уже достигнет, об этом узнают и другие, и никто не знает, как это получилось. Так что тут никакой общности нет, и хотя время от времени они сходятся в залах ожидания, но там мало что обсуждается. А суеверные мнения существуют с давних пор и размножаются буквально сами по себе.

— Я видел этих господ там, в зале ожидания, — сказал К., — и это их ожидание показалось мне таким бессмысленным.

— Ожидание не бессмысленно, — сказал коммерсант, — бессмысленно только самодеятельное вмешательство. Я уже говорил, что у меня теперь, кроме этого, еще пять адвокатов. Можно было бы подумать — я и сам вначале так думал, — что теперь я мог бы полностью передоверить все дело им. Но это было бы совершенно неверно. Я еще меньше могу передоверить им дело, чем если бы у меня был только один адвокат. Вы, наверное, этого не понимаете?

— Нет, — сказал К. и, чтобы попридержать слишком быстро говорившего коммерсанта, успокаивающе накрыл рукой его руку, — я только хотел бы вас попросить говорить чуть помедленнее, это ведь все для меня очень важные вещи, и я не успеваю их как следует усвоить.

— Хорошо, что вы мне об этом напомнили, — сказал коммерсант, — вы ведь еще новичок, еще молодой. Вашему процессу полгодика, верно? Да, я о нем слышал. Такой еще молодой процесс! Я-то эти вещи уже несчетное число раз передумал, они для меня самые самоочевидные вещи на свете.