Собрание сочинений

Зуи искренне взревел от хохота, словно ему явно нравилось, когда разоблачают любую манерность, включая его собственную. В восторге он продолжал бриться.

— Это называется «молодой человек» Фрэнни, — сказала он, — а не ее «мальчик». Почему ты такая старомодная, Бесси? Почему так? Хм?

— Не твое дело, почему я старомодная. Тебя, может, заинтересует, что, как Фрэнни вернулась, он сюда звонил раз пять или шесть — и дважды сегодня утром, пока ты еще даже не встал.Он очень милый, ужасно заботливый и переживаетза Фрэнни.

— В отличие от некоторых наших знакомых, а? Что ж, не хочется тебя разочаровывать, но я сидел с ним часами, и он вовсе не милый. Он красавчик и фуфло. Кстати сказать, кто-то здесь брил подмышки или ноги моей бритвой. Или ронялее. Головка совсем сбилась…

— Никто не трогал твою бритву, юноша. И почему же это он красавчик и фуфло, могу я спросить?

— Почему? Да потому что. Вероятно, потому, что оно того стоит. Я тебе одно могу сказать. Если он хоть сколько-то переживает за Фрэнни, спорим на что угодно — причины у него самые мерзкие. Вероятно, он переживает, потому что ему не хотелось уходить до конца этого чертова матча, — переживает, потому что наверняка это показал, но знает, что Фрэнни совсем не дура и заметила. Прямо вижу, как этот гаденыш сажает ее в такси и в поезд, а сам думает, успеет ли вернуться до конца тайма.

— Ох, да с тобой и не поговорить уже! Ну никак же не возможно. Даже не знаю, зачем пытаюсь. Ты совсем как Дружок. Думаешь, все что-то делают почему-нибудь чудному.Люди что, не могут кому-то звонить просто так, без гаденького себялюбия?

— Именно — в девяти случаях из десятка. И этот зануда Лейн — не исключение, будь спок. Слушай, да черт возьми, я как — то вечером разговаривал с ним двадцать минут и чуть не сдох, пока Фрэнни собиралась, и говорю тебе — он огромный ноль без палочки. — Зуи подумал, задержав ход бритвы. — Что же он такое нес? Что-то крайне подхалимское.Что же это было?.. А, да. Да.Он мне говорил, что когда был мелким, каждую неделю слушал нас с Фрэнни — и знаешь, что он делал, гаденыш? Превозносил меняза счет Фрэнни. Тольколишь затем, чтобы подольститься ко мне и похвалиться своим модненьким лигоплющовым интеллектишком. — Зуи чуть вывалил язык и испустил смягченный и модулированный «бронксский привет». — Тьфу на него, — сказал он и снова поднес к лицу бритву. — И тьфу на всех этих школяров в беленьких ботиночках, которые у себя в колледжах редактируют литературненькие журнальчики. Мне подавай честного жулика.

Миссис Гласс уставила долгий и странно понимающий взгляд в его профиль.

— Он молоденький мальчик, и колледж еще не закончил. А от тебя люди нервничают, юноша, — на редкость уравновешенно сказала она. — Тебе либо кто-то нравится сразу, либо нет. Если да, ты сам как раскроешь рот, так никто больше и слова не вставит. А если тебе кто-то ненравится, как оно в основном и бывает, ты просто сидишь как смертькозиная, и пусть человек себе болтает, пока лбом в угол не упрется. Я наблюдала за тобой такое.

Зуи обернулся всем корпусом и посмотрел на мать. Повернулся и посмотрел точно так же, как в то или иное время все его братья и сестры (и особенно братья) поворачивались и смотрели на нее. Не с объективным удивленьем пред истиной, какой бы дробной та ни была, истиной, проглянувшей сквозь вроде бы зачастую непроницаемую массу предубеждений, клише и банальностей. Но — с восхищением, нежностью и, в немалой степени, с благодарностью. И как ни удивительно, миссис Гласс неизменно принимала эту их «дань» как прекрасное должное. В ответ она смотрела на сына или дочь, одаривших ее таким взглядом, милостиво и скромно. И теперь обратила этот свой милостивый и скромный фасад к Зуи.

— Это правда, — сказала она без малейшего упрека в голосе. — Ни ты, ни Дружок не умеете разговаривать с теми, кто вам не нравится. — Она немного подумала. — Точнее, кого вы не любите, — поправилась она. А Зуи не отрывал от нее взгляда, не брился. — Это неправильно, — сказала она — сурово, печально. — Ты становишься слишком похож на Дружка, когда ему было столько же. Заметил даже твой отец. Если тебе кто не нравится за две минуты, ты его вычеркиваешь навсегда. — Миссис Гласс рассеянно перевела взгляд на синий коврик. Зуи по-прежнему стоял как можно неподвижнее, чтобы не сбивать ее с настроя. — Нельзя жить на свете с таким сильными Любовями и нелюбовями, — сообщила миссис Гласс коврику, затем повернулась к Зуи и окинула его долгим взором, в коем резонерства было очень мало, если было вообще. — И не важно, что ты там себе думаешь, юноша.

Зуи пристально глянул на нее, потом улыбнулся и, отвернувшись, обозрел в зеркале свою щетину.

Наблюдая за ним, миссис Гласс вздохнула. Нагнулась и растерла окурок о край металлической мусорной корзины изнутри. Почти сразу же закурила снова и произнесла — с большим нажимом:

— В общем, твоя сестраговорит, что он блестящий мальчик. Лейн.

— Это в ней женское говорит, дружок, — ответил Зуи. — Я знаю этот голос. Ох как же этот голос мне знаком! — С лица и горла у него уже исчезли последние следы пены. Одной рукой он критически ощупал шею, затем взял помазок и стал опять намыливать стратегические участки. — Ладно, и что Лейн имел сказать по телефону? — спросил он. — Что же стоит за кручиною Фрэнни, по версии Лейна?

Не вставая, миссис Гласс живо подалась вперед и ответила:

— Ну, Лейнутверждает, что все это — все эти глупости вообще — из-за той книжульки, которая все время при ней. Ты знаешь. Та книжица, которую она вчера весь день читала и таскала с собой, куда бы ни…

— Я знаю эту книжку. Продолжай.

— Ну, он говорит, Лейн, что это ужасно набожная книжка, фанатическая и все такое, и что Фрэнни ее взяла в библиотеке колледжа, а теперь думает, что, наверно… — Миссис Гласс умолкла. Зуи повернулся к ней с отчасти даже угрожающим вниманием. — Что такое? — спросила она.

— Где, он говорит, она ее взяла?

— В библиотеке. В колледже. А что?

Зуи покачал головой и снова отвернулся к раковине. Отложил помазок и открыл аптечку.

— Да в чем дело? — вопросила миссис Гласс. — Что не так? Почему такой взгляд, юноша?

Зуи не отвечал, пока не распечатал новую упаковку лезвий. Затем, отковыривая старое, сказал:

— Ты такая дура, Бесси. — И со щелчком снял лезвие.

— Почему это я дура? Кстати сказать, новое лезвие ты только вчера ставил.

Зуи с непроницаемой физиономией вправил в бритву новое лезвие и приступил ко второй проходке.

— Я задала тебе вопрос, юноша. Почему я дура? Она что, не бралаэту книжку в библиотеке колледжа?

— Нет, Бесси, не брала, — ответил, не прерывая бритья Зуи. — Эта книжка называется «Странник продолжает путь» — и это окончание другой книжки, которая называется «Путь странника», ее она тоже везде таскает с собой, и обеэти книжки она взяла из прежней комнаты Симора и Дружка, где обе валялись на столе Симора, сколько я себя помню. Господи боже всемогущий.

— Ну и нечего меня поэтому оскорблять! Это что — такой ужасдумать, что она могла их взять в библиотеке и просто принести…

— Да! Это ужас. Ужасв том, что обе книжки валялись на столе у Симора много лет.Это угнетает.

В голосе миссис Гласс послышалась неожиданная, исключительно невоинственная нота.

— Ты же знаешь, я не захожу в ту комнату без нужды, — сказала она. — Я не смотрю на старье… на вещи Симора.