Собрание сочинения в четырех томах. Том третий. Избранные переводы

Томми Аткинс

Хлебнуть пивца я захотел и завернул в трактир. «Нельзя!» — трактирщик говорит, взглянув на мой мундир. Девчонки мне смотрели вслед и фыркали в кулак. Я усмехнулся, вышел вон, а сам подумал так: «Солдат — туда, солдат — сюда! Солдат, крадись, как вор. Но «Мистер Аткинс, в добрый путь!» — когда играют сбор. Когда играют сбор, друзья, когда играют сбор. «Любезный Аткинс, в добрый путь», — когда играют сбор». Явился трезвого трезвей я в театральный зал. Но пьяный щеголь сел на стул, где я сидеть желал. Назад спровадили меня — под самый небосвод. Но если пушки загремят, меня пошлют вперед! Солдат — туда, солдат — сюда! Гони солдата вон! Но если надо на войну, — пожалуйте в вагон. В вагон пожалуйте, друзья, пожалуйте в вагон. Но если надо на войну, пожалуйте в вагон! Пускай вам кажется смешным грошовый наш мундир. Солдат-то дешев, но хранит он ваш покой и мир. И вам подтрунивать над ним, когда он под хмельком, Гораздо легче, чем шагать с винтовкой и мешком. Солдат — такой, солдат — сякой, бездельник и буян! Но он храбрец, когда в строю зальется барабан, Зальется барабан, друзья, зальется барабан. Но он — храбрей, когда в строю зальется барабан. Мы — не шеренга храбрецов и не толпа бродяг. Мы — просто холостой народ, живущий в лагерях. И, если мы подчас грешим — народ мы холостой, — Уж извините: в лагерях не может жить святой! Солдат — такой, солдат — сякой, по он свой помнит долг, И, если пули засвистят, — в огонь уходит полк. В огонь уходит полк, друзья, в огонь уходит полк, Но, если пули засвистят, в огонь уходит полк! Сулят нам лучший рацион и школы — чорт возьми! — Но научитесь, наконец, нас признавать людьми, Не в корме главная беда, а горе наше в том, Что в этой форме человек считается скотом. Солдат — такой, солдат — сякой, и грош ему цена. Но он — надежда всей страны, когда идет война. Солдат — такой, солдат — сякой! Но как бы не пришлось Вам раскусить, что он не глуп и видит все насквозь!

* * *

На далекой Амазонке Не бывал я никогда. Только «Дон» и «Магдалина» — Быстроходные суда — Только «Дон» и «Магдалина» Ходят по морю туда. Из Ливерпульской гавани Всегда по четвергам Суда уходят в плаванье К далеким берегам. Плывут они в Бразилию, Бразилию, Бразилию. И я хочу в Бразилию — К далеким берегам! Никогда вы не найдете В наших северных лесах Длиннохвостых ягуаров, Броненосных черепах. Но в солнечной Бразилии, Бразилии моей, Такое изобилие Невиданных зверей! Увижу ли Бразилию, Бразилию, Бразилию, Увижу ли Бразилию До старости моей?

* * *

Если в стеклах каюты Зеленая тьма, И брызги взлетают До труб, И встают поминутно То нос, то корма, А слуга, разливающий Суп, Неожиданно валится В куб, Если мальчик с утра Не одет, не умыт, И мешком на полу Его нянька лежит, А у мамы от боли Трещит голова, И никто не смеется, Не пьет и не ест, — Вот тогда вам понятно, Что значат слова: Сорок норд, Пятьдесят вест!

* * *

Есть у меня шестерка слуг, Проворных, удалых. И все, что вижу я вокруг, — Всё знаю я от них. Они по знаку моему Являются в нужде. Зовут их: Как и Почему, Кто, Что, Когда и Где. Я по морям и по лесам Гоняю верных слуг. Потом работаю я сам, А им даю досуг. Даю им отдых от забот, — Пускай не устают. Они прожорливый народ, — Пускай едят и пьют. Но у меня есть милый друг, Особа юных лет. Ей служат сотни тысяч слуг, — И всем покоя нет! Она гоняет, как собак, В ненастье, дождь и тьму Пять тысяч Где, семь тысяч Как, Сто тысяч Почему!

* * *

Кошка чудесно поет у огня, Лазит на дерево ловко, Ловит и рвет, догоняя меня, Пробку с продетой веревкой. Всё же с тобою мы делим досуг, Бинки послушный и верный, Бинки, мой старый, испытанный друг, Правнук собаки пещерной. Если, набрав из-под крана воды, Лапы намочите кошке (Чтобы потом обнаружить следы Диких зверей на дорожке), Кошка, царапаясь, рвется из рук, Фыркает, воет, мяучит. Бинки — мой верный, испытанный друг, Дружба ему не наскучит. Вечером кошка, как ласковый зверь, Трется о ваши колени. Только вы ляжете, кошка за дверь Мчится, считая ступени. Кошка уходит на целую ночь, Бинки мне верен и спящий: Он под кроватью храпит во всю мочь, — Значит, он друг настоящий!

* * *

Горб Верблюжий, Такой неуклюжий, Видал я в зверинце не раз. Но горб Еще хуже, Еще неуклюжей Растет у меня и у вас. У всех, Кто слоняется праздный, Немытый, нечесаный, грязный, Появится Горб, Невиданный горб, Косматый, кривой, безобразный. Мы спим до полудня И в праздник и в будни, Проснемся и смотрим уныло, Мяукаем, лаем, Вставать не желаем И злимся на губку и мыло. Скажите, куда Бежать от стыда, Где спрячете горб свой позорный, Невиданный Горб, Неслыханный Горб, Косматый, мохнатый и черный? Совет мой такой: Забыть про покой И бодро заняться работой. Не киснуть, не спать, А землю копать, Копать до десятого пота. И ветер, и зной, И дождь проливной, И голод, и труд благотворный Разгладят ваш горб, Невиданный горб, Косматый, мохнатый и черный!

* * *

Я — маленькая обезьянка, Разумное существо. Давай убежим на волю, Не возьмем с собой никого! В коляске приехали гости. Пусть мама подаст им чай. Уйти мне позволила няня, Сказала: — Иди, не мешай! Давай убежим к поросятам, Взберемся с тобой на забор И с маленьким кроликом будем Оттуда вести разговор. Давай все, что хочешь, папа, Лишь бы только мне быть с тобой. Исследуем все дороги, А к ночи вернемся домой. Вот твои сапоги, вот шляпа, Вот трубка, табак и трость. Бежим поскорее, папа, Пока не заметил гость!

ИЗ ВИЛЬЯМА ЙЕЙТСА

Скрипач из Дунни

Когда я на скрипке играю, Вся улица пляшет со мной. Двоюродный брат мой — священник. Священник и брат мой родной. Но я не завидую братьям: Им старый молитвенник мил, А я себе песенник славный На ярмарке сельской купил. Когда постучимся мы трое В день Судный у райских ворот, Привратник нам всем улыбнется, Но первым меня позовет. Кто праведен сердцем, тот весел, Коль скорбный не выдался час. А веселые любят скрипку, А веселые любят пляс.

Старая песня, пропетая вновь

Я ждал в саду под ивой, а дальше мы вместе пошли. Ее белоснежные ножки едва касались земли. — Любите, — она говорила, — легко, как растет листва. Но я был глуп и молод и не знал, что она права. А в поле, где у запруды стояли мы над рекой, Плеча моего коснулась она белоснежной рукой. — Живите легко, мой милый, как растет меж камней трава. Но я был молод, и горько мне вспомнить ее слова.

ИЗ А. ХАУСМАНА

Кто этот грешник?

Кто этот грешник юный в наручниках стальных И чем он так разгневал попутчиков своих? Видно, правду он виновен, если терпит град угроз! Нет, ведут его в темницу за преступный цвет волос. Человечество позорит непристойный этот цвет. За него могли повесить поколенья прежних лет. От петли иль живодерни вряд ли ноги бы унёс Тот, кому дала природа безобразный цвет волос. Не жалея сил и денег, красил голову злодей Или волосы под шляпой скрыть пытался от людей. Но с него сорвали шляпу, и тотчас же на допрос Был доставлен нечестивец, скрывший цвет своих волос. Верно, ждут его в неволе невеселые деньки. Там для рук его довольно приготовлено пеньки! Иль долбить он будет камень в зной палящий и в мороз, Лихом бога поминая за проклятый цвет волос.

ИЗ ДЖОНА МЕЙСФИЛДА

Морская лихорадка

Опять меня тянет в море, где небо кругом и вода. Мне нужен только высокий корабль и в небе одна звезда, И песни ветров, и штурвала толчки, и белого паруса дрожь, И серый, туманный рассвет над водой, которого жадно ждешь. Опять меня тянет в море, и каждый пенный прибой Морских валов, как древний зов, влечет меня за собой. Мне нужен только ветреный день, в седых облаках небосклон, Летящие брызги, и пены клочки, и чайки тревожный стон. Опять меня тянет в море, в бродячий цыганский быт, Который знает и чайка морей, и вечно кочующий кит. Мне острая, крепкая шутка нужна товарищей по кораблю, И мерные взмахи койки моей, где я после вахты сплю.