Собрание стихотворений и поэм

Встать! Суд идет! И невозможно Его уже остановить, Как невозможно правду с ложью И жизнь со смертью примирить.

Он соблюдает повсеместно Верховной совести закон. Он выше пика Эвереста, Кумари непорочней он.

Ему знаком язык природы: Гор, океанов и лесов. Он набирает обороты, Как вечной жизни колесо.

Ему сродни людские страсти, И пенье птиц, и шум дождя. Он устремлен все время к счастью, Как будто к матери — дитя.

Его серьезные уроки Запомнятся не без труда, Ведь даже гениям пороки Он не прощает никогда.

Но аду атомной пустыни Противопоставляет жизнь, И приговор его отныне Обжалованию не подлежит.

IV.

Зал опустел… За окном киноварью Вспыхнул румянец закатной листвы. Вот и закончена песнь о Кумари, Лишь не хватает последней главы.

Будто бы девственный снег Эвереста, Лист одинокий лежит на столе… Трудно быть матерью, сладко — невестой, Горько — богиней на грешной земле.

Но не печалься, Кумари, до срока, Белой голубкой лети из дворца… Вертится мандала, манит дорога — И не видать ей покуда конца.

Девочка, ты, постепенно взрослея, Сколько откроешь еще впереди. Только бы курицы, свиньи и змеи Не попадались тебе на пути.

Жаль мне, Кумари, что ты не аварка… Добрый обычай в горах наших жив: Спевшему песню вручается чарка, Если, конечно, он пел от души.

Будь же здорова, земная богиня — Листик прозрачный на древе земли. Точку поставлю. Бокал опрокину И по-аварски воскликну: — Сахли!

Катманду — Дели — Москва — Цада 1984 г. Целую женские руки

1

Целую, низко голову склоня, Я миллионы женских рук любимых. Их десять добрых пальцев для меня Как десять перьев крыльев лебединых.

Я знаю эти руки с детских лет. Я уставал – они не уставали. И, маленькие, свой великий след Они всегда и всюду оставляли.

Продернув нитку в тонкую иглу, Все порванное в нашем мире сшили. Потом столы накрыли. И к столу Они всю Землю в гости пригласили.

Они для миллионов хлеб пекли. Я полюбил их хлебный запах с детства. Во мне, как в очаге, огонь зажгли Те руки, перепачканные тестом.

Чтобы Земля всегда была чиста, Они слезой с нее смывают пятна. Так живописец с чистого холста Фальшивый штрих стирает аккуратно.

Им нужно травы сметывать в стога, Им нужно собирать цветы в букеты, Так строится бессмертная строка Из слов привычных под пером поэта.

Как пчелы в соты собирают мед, Так эти руки счастье собирают. Земля! Не потому ли каждый год В тебе так много новизны бывает?

Когда приходит трезвостью беда, Когда приходит радость, опьяняя, Я эти руки женские всегда Целую, низко голову склоняя.

2

Я знаю эти руки. Сколько гроз Осилили, не сильные, родные… Их сковывал петрищевский мороз, Отогревали их костры лесные.

У смерти отвоевывая нас, Дрожа от напряженья и бессилья, Они, как новорожденных, не раз, Запеленав, из боя выносили.

А позже, запеленаты в бинты, Тяжелых слез ни от кого не пряча, Вернувшись из смертельной темноты, Мы узнавали их на лбу горячем.

В них тает снег и теплится огонь, Дожди звенят и припекает солнце, И стонет скрипка, и поет гармонь, И бубен заразительно смеется.

Они бегут по клавишам. И вдруг Я замираю, восхищеньем скован: По властному веленью этих рук Во мне самом рождается Бетховен.

Мир обступил меня со всех сторон, Лишь на мгновенье задержав вращенье, И, как воспоминанье, древен он, И юн, как наступившее свершенье.

Они бегут по клавишам. И вот Воскресло все, что память накопила… Мне мама колыбельную поет, Отец сидит в раздумье у камина,

И дождь в горах, и вечный шум речной, И каждое прощанье и прощенье, И я, от свадьб и похорон хмельной, Жду журавлей залетных возвращенья,

Вот вышли наши женщины плясать. О, крылья гордой лебединой стаи! Боясь свою степенность расплескать, Не пляшут – плавают, не пляшут, а летают.

Пожалуй, с незапамятных времен Принц ищет в лебеди приметы милой, И мавры убивают Дездемон Уже давно во всех театрах мира.

И Золушки находят башмачки, Повсюду алчность побеждая злую. Целую жесткость нежной их руки И нежность мужественных рук целую.

Целую, словно землю. Ведь они Мир в маленьких своих ладонях держат. И чем трудней и пасмурнее дни, Тем эти руки и сильней и тверже.

Мир – с горечью и радостью его, С лохмотьями и праздничной обновой, С морозами и таяньем снегов, Со страхами перед войною новой.

Вложил я сердце с юношеских лет В любимые и бережные руки. Не будет этих рук – и сердца нет, Меня не будет, если нет подруги.

И если ослабеют пальцы вдруг И сердце упадет подбитой птицей, Тогда сомкнется темнота вокруг, Тогда сомкнутся навсегда ресницы.

Но силы не покинули меня. Пока пишу, пока дышу – живу я, Повсюду, низко голову склоня, Я эти руки женские целую.

3

В Москве далекой был рожден поэт И назван именем обычным – Саша. Ах, няня! С первых дней и с первых лет Его для нас растили руки ваши.

В моих горах певец любви Махмуд Пел песни вдохновения и муки. Марьям! Как много радостных минут Ему твои всегда давали руки.

Теперь любое имя назови – Оно уже не будет одиноко: О, руки на плечах у Низами, О, руки, обнимающие Блока!

Когда угас сердечный стук в груди, Смерть подошла и встала в изголовье, Тебя, мой незабвенный Эффенди, Они пытались оживить любовью.

Когда на ветках творчества апрель Рождал большого вдохновенья листья, Из этих рук брал краски Рафаэль, И эти руки отмывали кисти.

Не сетуя, не плача, не крича И все по-матерински понимая, Они сжимали плечи Ильича, Его перед разлукой обнимая.

Они всплеснули скорбно. А потом Затихли, словно ветви перед бурей. И ленинское штопали пальто, Пробитое эсеровскою пулей.

Они не могут отдохнуть ни дня, Неся Земле свою любовь живую. И снова, низко голову склоня, Я эти руки женские целую.

4

Я помню, как, теряя интерес К затеям и заботам старших братьев, По зову рук далекой Долорес Хотел в ее Испанию бежать я.