Собрание стихотворений и поэм

Большие, как у матери моей, Правдивые, не знающие позы, И молча хоронили сыновей, И так же молча вытирали слезы.

Сплетались баритоны и басы: «Но пассаран!» – как новой жизни символ. Когда от пули падали бойцы, Ей каждый сильный становился сыном.

Я помню, в сакле на меня смотрел С газетного портрета Белоянис, Как будто много досказать хотел, Но вдруг умолк, чему-то удивляясь.

С рассветом он шагнет на эшафот, Ведь приговор уже подписан дикий. Но женщина цветы ему несет – Прекрасные, как Греция, гвоздики.

Он улыбнулся, тысячи гвоздик В последний раз увидев на рассвете. И до сих пор, свободен и велик, Он по Земле идет, смеясь над смертью.

Я помню Густу. Помню, как она В одном рукопожатии коротком Поведала, как ночь была черна И холодна тюремная решетка.

Там, за решеткой, самый верный друг, С любовью в сердце и петлей на шее, Хранил в ладонях нежность этих рук, Чтоб, если можно, стать еще сильнее.

Глаза не устают. Но во сто крат Яснее вижу наболевшим сердцем, Как руки женщин Лидице кричат И как в печах сжигает их Освенцим.

Я руки возвожу на пьедестал. …У черных женщин – белые ладони. По ним я горе Африки читал, Заржавленных цепей узнал я стоны.

И, повинуясь сердцу своему, Задумавшись об их тяжелой доле, Спросил у негритянки: «Почему У черных женщин белые ладони?»

Мне протянув две маленьких руки, Пробила словом грудь мою навылет: «Нам ненависть сжимает кулаки, Ладони солнца никогда не видят!»

Святые руки матерей моих, Засеявшие жизненное поле… Я различаю трепетно на них Мужские, грубоватые мозоли.

Ладони их как небо надо мной, Их пальцы могут Землю сдвинуть с места. Они обнять могли бы шар земной, Когда бы встали в общий круг все вместе.

И если вдруг надвинется гроза, Забьется птицей в снасти корабельной, Раскинув сердце, словно паруса, Я к вам плыву, земные королевы!

Земля – наш дом. И всем я вам сосед – Француженке, кубинке, кореянке. Я столько ваших узнаю примет В прекрасной и застенчивой горянке.

Как знамя, ваши руки для меня! И словно на рассвете в бой иду я, Опять, седую голову склоня, Я эти руки женские целую.

5

Смеясь, встречает человек рассвет, И кажется, что день грядущий вечен, Но все-таки по множеству примет Мы узнаем, что наступает вечер.

А вечером задумчив человек, Приходит зрелость мудрая и злая… Но я поэт. День для меня – как век. И возраста я своего не знаю.

Я очень поздно осознал свой долг, Мучительный, счастливый, неоплатный, Я осознал, но я вернуть не смог Ни дни, ни годы детские обратно.

Себе я много приписал заслуг, Как будто время вдруг остановилось, Как будто я лучом явился вдруг Или дичком в саду плодовом вырос.

Могу признаться, мама, не тая: Дороги все мои – твои дороги, И все, что прожил, – это жизнь твоя, И лишь твои всю жизнь писал я строки.

Я – новорожденный в руках твоих, И я – слезинка на твоих ресницах. За частоколом лет мой голос тих, Но первый крик тебе доныне снится.

Не спишь над колыбелью по ночам И напеваешь песню мне, как прежде. Я помню, как начало всех начал, Напевы ожиданья и надежды.

Вхожу я в школу старую. И взгляд Скользит по лицам – смуглым, конопатым. А вот и сам я, тридцать лет назад, Неловко поднимаюсь из-за парты.

Учительницы руки узнаю – Они впервые карандаш мне дали. Теперь я книгу новую свою, Поставив точку, отпускаю в дали.

О руки матери моей, сестер! Вы бережно судьбу мою держали, И вас я ощущаю до сих пор, Как руки женщин всей моей державы!

Вы пестовали ласково меня И за уши меня трепали часто. В начале каждого большого дня Вы мне приветливо желали счастья.

И вы скорбели, если вдалеке, В безвестности, я пропадал годами. И вы о жизни по моей руке Наивно и уверенно гадали.

Вы снаряжали нас для всех дорог, Вы провожали нас во все скитанья. Мы возвращались на родной порог И снова говорили: «До свиданья».

Когда коня седлает во дворе В неблизкий путь собравшийся мужчина, Его всегда встречает на заре Горянка с полным до краев кувшином.

Чужая, незнакомая почти, Стоит в сторонке. Только это значит, Примета есть такая, что в пути Должна ему сопутствовать удача.

Страна родная! Думается мне, Твой путь имел счастливое начало: Октябрь, скакавший к счастью на коне, С кувшином полным женщина встречала.

Она стояла молча у ворот, Прижав к груди спеленатого сына, И время шло уверенно вперед И становилось радостным и сильным.

Октябрь перед последним боем пил, Клинок сжимая, из кувшина воду… Быть может, потому так много сил И чистоты у нашего народа.

Шел человек за нашу правду в бой, И мертвыми лишь падали с коня мы. Но, родина, ни перед кем с тобой Мы голову вовеки не склоняли.

Не будет никогда такого дня, Всегда беду мы одолеем злую. И снова, низко голову склоня, Я эти руки женские целую.

6

Я у открытого окна стою, Я солнце в гости жду ежеминутно. Целую руку близкую твою За свежесть нерастраченного утра.

Несу к столу, к нетронутым листам, И щебет птиц, и ликованье радуг… Бывало, мать, пока отец не встал, Все приводила на столе в порядок.

Боясь вспугнуть его черновики, Чернила осторожно пополняла. Отец входил и надевал очки. Писал стихи. И тишина стояла.

На оклик: «Мать!» – поспешно шла она, Чтобы принять родившиеся строки. И снова наступала тишина, В ней лишь перо пришептывало строго.

Все тот же стол, и тишина вокруг – Здесь время ничего не изменило. И добрая забота близких рук Вновь не дает пересыхать чернилам.

Мне руки говорят: «Пиши, поэт! Пусть песня никогда не оборвется, Пусть наступает каждый день рассвет И мысль всегда рождается, как солнце!»

И я пишу, пока писать могу, И рано смерти многоточье ставить. Но, словно след на тающем снегу, Должна и жизнь когда-нибудь растаять.

Но песня не прервется и тогда, Когда успею сотни раз истлеть я, Она придет в грядущие года Тревожным днем двадцатого столетья.