Собственник

Он снова нырнул в комнату, а я снял куртку, с сомнением осмотрел пол и, решив, что, действительно, разуваться не стоит, прошел следом.

Гольданцев с секундомером в руке склонился над стоящей на огне колбой с чем-то бурым.

– Извините, что встречаю вас так, но мне необходимо следить за временем.

Секунд через десять он щелкнул секундомером, переставил колбу в мутную банку и, сверившись с записями в тетради, снова запустил секундомер.

– Думал, что успею все закончить к вашему приходу, но… Впрочем, осталось не более минуты. Располагайтесь пока.

Я осмотрелся. Расположиться в этой комнате было крайне проблематично. Из обстановки только длинный стол под окном, заваленный банками, колбами, штативами и потрепанными тетрадями. С правой стороны два вместительных шкафа – один застекленный, другой нет. И на полках, вперемешку, тоже колбы, запечатанные пузырьки с наклейками, металлические коробки, в которых обычно кипятят шприцы, и огромное количество старинных книг в темных переплетах с золотым потускневшим тиснением.

– Это и есть коллекция вашего отца? – спросил я, когда Гольданцев выключил секундомер и стал осторожно извлекать колбу из банки.

– Где? – словно проснулся он. – А… Книги? Да. Только здесь не все. Эти нужны мне для работы, а остальные на антресолях. Я, знаете ли, не любитель беллетристики.

Я с содроганием подумал о бесценных, наверное, томах, сваленных на пыльную полку.

– Продали бы.

Гольданцев хмыкнул.

– Продал бы, но возни много, а у меня лишнего времени нет. Разве что вы пожелаете купить, а?

– У меня таких денег нет. Разве что вы продадите за бесценок, – парировал я и снова осмотрелся, в надежде отыскать хоть какое-то сиденье.

Увы, в комнате стояли всего две табуретки. Одна возле стола, у которого крутился Гольданцев, и на ней уже лежали какие-то тряпки. Другая – прямо за мной, но она, видимо, служила столом, судя по сковородке с остатками подгоревшей яичницы.

– Как же вы так… обнищали? – послышался насмешливый голос Гольданцева. – Известный писатель, а денег нет…

– Бывает, – пробормотал я.

Бестактность хозяина вызвала новую волну раздражения и неприязни, но он, будто почуяв это, суетливо смахнул, наконец, тряпки с табурета, расстелил на нем раскрытую на чистой странице тетрадку и предложил мне сесть. А затем, указав на колбу, с которой закончил возиться, произнес почти гордо:

– Помните? Подпись кровью… Вы, сами того не ведая, подкинули мне идею. Как пришел тогда от вас, так сразу кинулся искать в отцовых записях все, что связано с кровью. И, знаете, там определенно что-то есть! В крови, я имею в виду. Отец, правда, не уделял её изучению должного внимания, хотя… Некий пробел в его записях, все же, есть. Надеюсь, в той тетради, которую вы ищете, кое-что найдется. Но, – он вскинул вверх указательный палец, – загадывать не будем. Я суеверен – боюсь сглазить.

Гольданцев упер руки в бока и осмотрел меня с видом папы Карло, осматривающего полено.

– Ну-с так, теперь займемся вами. Начнем, наверное, с самого неприятного, да?

– С неприятного?! – я почему-то заволновался. – Что вы имеете в виду?

– Вот это, – буднично произнес Гольданцев, вынимая из коробки тонкий резиновый шланг с металлическим наконечником. – Извините, методы, конечно, доисторические, но эффективные.

Я испуганно отшатнулся.

– Что это?

– Это зонд. Я же должен взять немного желудочного сока и желчи.

– Каким же образом? – пролепетал я, чувствуя слабость в коленях.

– Вас что, никогда не зондировали? – удивился Гольданцев.

– Боже сохрани!

Он прищелкнул языком.

– Счастливчик. А вот я рос болезненным ребенком. Спазмы желчных протоков. Раз пять лежал в больницах и без конца зондировался. Но вы не бойтесь. Это, конечно, неприятно, однако, никто ещё не умер. Главное, суметь это проглотить.

Я с ужасом взглянул на металлический наконечник, а потом, инстинктивно, покосился на сковороду с остатками яичницы.

Гольданцев рассмеялся.

– Думаете у меня не стерильные инструменты, да? Зря. Можете потрогать – зонд ещё теплый. Я поставил его кипятить сразу после вашего звонка.

Трогать зонд мне не хотелось и, ещё больше, не хотелось его глотать. На короткий момент страстное желание ото всего отказаться захлестнуло меня с головой, но Гольданцев не дал этому желанию разрастись.

– Всего-то полчаса весьма относительных мучений, зато уже сегодня вы сможете заснуть безо всяких страхов. Смотрите, какие у вас синяки под глазами. Так нельзя больше – совсем себя изведете.

– Сегодня ночью меня пытались ограбить, – выдавил я.

– Вот видите! Эликсир вам просто необходим! Так что, если вы мне немного поможете, то, с сегодняшнего дня, забудете обо всех ворах.

Испуг перед зондированием моментально куда-то отступил.

– Так вы прямо сегодня приготовите эликсир?

– Конечно. Это в науке все требует времени. Природа же гениальна, а потому проста. Разве требуются вашему организму часы, дни и недели для того, чтобы, увидев что-то вкусное, почувствовать голод и желание это вкусное съесть? Нет, все происходит мгновенно. А между тем, в вашем организме творятся сложнейшие процессы, в которых задействованы и «соки», и стихии, и физика, и психика.

Говоря все это, Гольданцев извлекал из нижнего отдела шкафа простыни, салфетки, упаковку ваты, марлю и одноразовые шприцы.

Надо отдать ему должное – и простыни, и салфетки выглядели чистыми и даже были тщательно проглажены, но шприцы меня снова смутили.

– Вы разве будете мне что-то колоть?

– Нет, нет! Это я использую, как контейнеры. Удобно. Процесс уже хорошо отработан, составляющих нужно совсем чуть-чуть… Не волнуйтесь, уколю всего один раз, чтобы взять кровь. Видите, иглы даже не достаю… Ну, все, – заключил он, закончив приготовления, и снова взялся за резиновый шланг. – Давайте поскорее закончим с самым противным и забудем о нем.

Господи! До чего же ужасно все это оказалось! Только с пятой или шестой попытки металлический наконечник проскользнул в мою глотку и стал противно двигаться внутрь, с каждым вздохом проникая все глубже. А до этого я, крайне несолидно, отбивался, рычал, давился рвотными судорогами и всерьез подозревал Гольданцева в попытке меня удушить. Наконец, ему это надоело.

– Дышите ровно, через нос! – рявкнул он.

И, не дав мне опомниться от очередного спазма, залепил увесистую затрещину.