Собственное мнение

Идея подкормить собой москитов не казалась мне слишком заманчивой, но я, не раздумывая, улыбнулся.

— Ну, конечно, я не отпущу тебя одну! И, разумеется, проводник нам без надобности.

Таким образом, проблема была решена. Мы заберёмся в глушь. Я просто убью её и зарою, поглубже. Потом сообщу властям, что моя жена ушла в лес и пропала. Поднимется суматоха, будут организованы поиски, мы прочешем всё вдоль и поперёк, но Генриетта исчезнет бесследно. Аминь.

Возвратившись от Ральфа Уинклера, я крепко-накрепко запер конверт с отравой у себя в кабинете.

Вечером, как обычно, Генриетта принесла в гостиную свои бумаги и справочники и продолжила работу над статьёй для «Ботанического вестника». Я включил проигрыватель и устроился под торшером, чтобы углубиться в счета. Через некоторое время я повернулся к жене.

— Тут имеется один пункт, Генриетта, который возникает из месяца в месяц. Ты регулярно снимаешь с одного из своих банковских счетов по две тысячи долларов, которые потом словно испаряются. По крайней мере, я не вижу здесь документов, оправдывающих этот расход.

Генриетта ответила не сразу.

— Боюсь, что это шантаж, милый.

— Шантаж?! — Кажется, я её недооценил. — Да что ж ты такого натворила?

— Ничего, милый. Эго из-за профессора Генриха. Видишь ли, они с женой взяли приёмного ребёнка, только не официальным путём, а, как они это называют, через «чёрный рынок». И всё шло прекрасно, как вдруг через год заявляется к ним какой-то мужчина и утверждает, что он отец этого ребёнка, размахивает документами и требует ребёнка назад, если…

— … если профессор не заплатит.

— Да. Сначала это была сотня долларов в месяц, но мало-помалу дошло до пятисот. Профессор и его жена просто не потянули, их сбережения кончились, и, в конце концов, профессор пришёл ко мне занять денег. Ну, и, в общем, не удержался и рассказал всю историю. Так что я взяла эти платежи на себя.

— Ты?! Неужели Генрих позволил тебе это?

— Но, милый, он же не знает! Я сказала, что хочу только переговорить со Смитом — так зовут шантажиста, а потом сообщила, что сумела напугать его тем, что обращусь в полицию.

— Но, конечно, не сделала этого.

— Нет. Я всё обдумала и поняла, что настоящих доказательств того, что Смит вымогает, у нас нет. Он всегда настаивал на выплате наличными. Если я не сумею доказать в полиции, что Смит — мошенник, он может рассердиться и отнять ребёнка. Мне показалось, что деньги — самый безболезненный способ решить проблему.

— Так, значит, сначала пятьсот долларов, потом всё больше и больше, и, наконец, сегодня это уже две тысячи в месяц?

— Да, милый.

Я потёр глаза:

— А ты понимаешь, что со временем его аппетит разгорится, и он потребует три тысячи? Четыре? Пять?

— Нет, — покачала она головой, — две тысячи — это предел. Я сказала об этом Смиту, когда он потребовал прибавить ещё пятьсот. Поначалу он выглядел разочарованным, но потом, видимо, смирился. — Она улыбнулась. — О, я умею быть твёрдой, когда захочу.

Язык отказывался мне повиноваться:

— И сколько же всего перепало этому наглому проходимцу?

— Не могу сказать с точностью, но, думаю, что-нибудь около пятидесяти тысяч.

— Пятьдесят тысяч долларов моих… наших денег? Тунеядцу, который не сеет, не жнёт?!

Она кивнула.

— Кстати, Уильям, у тебя будет только три часа в день. Эти семинары — для аспирантов, которые работают над диссертацией, и перегружать их никто не собирается. А ты не хотел бы получить степень магистра?

— Когда у тебя очередная встреча со Смитом?

— Он приходит сюда в первый понедельник каждого месяца. Он очень пунктуален и всегда звонит в воскресенье. Напомнить, чтобы я зашла в банк снять наличные.

Я потянулся к бару налить себе чего-нибудь покрепче.

— Когда позвонит в следующий раз, позволь мне самому с ним побеседовать.

В воскресенье вечером Генриетта подозвала меня к телефону.

— Ты не обидишься, если я попрошу тебя выйти? — спросил я. — Мне будет неловко отчитывать его в твоём присутствии.

Когда она закрыла за собой дверь, я произнёс в трубку:

— Всё, паразит несчастный, ты получил свою последнюю подачку.

— А ты-то кто будешь?

Я объяснил, как мог:

— Каждый цент, выпархивающий из этого дома, находится у меня под контролем, понял? Ты больше не подпадаешь под нашу благотворительность.

— Ну, в таком разе пусть ваш профессор простится с моим ребёнком.

— Не думаю, что дойдёт до этого. Твоя репутация оставляет желать лучшего, и мы с женой, так же как профессор Генрих с супругой, охотно засвидетельствуем это перед судом.

— Ладно, мистер. Я ещё смогу попортить вам кровь. Ждите неприятностей.

— Ах, как страшно! — Но тут мне пришло в голову, что особь, внезапно лишившаяся двух тысяч ежемесячного довольствия, может повести себя непредсказуемо. Вдруг этому типу вздумается следить за мной? Что, если после исчезновения Генриетты он сумеет сделать самые элементарные выкладки? Шантажисты известны своим чутьём. Что, если он примется за меня? Я, разумеется, платить за его молчание не стану, и тогда он позаботится о том, чтобы у меня и впрямь возникли проблемы. Намекнёт, к примеру, в полиции, что хорошо бы возобновить поиски тела Генриетты, перерыв поглубже окрестности нашей последней стоянки..

Есть только один надёжный способ совладать с шантажистом, будь он действующий или потенциальный.

— Одну минуту, — сказал я. — А у вас разве есть доказательства, что вы настоящий отец ребёнка?

— А как же! Профессор сам видел документы.

— Но я не видел их. Более того, я сомневаюсь, что они у вас есть. Но если всё-таки да, то привезите их сюда в понедельник вечером. — И повесил трубку.

Генриетту я предупредил, что хочу встретиться со Смитом наедине, дабы продолжить начатое вразумление, и она охотно отбыла в университет на лекцию о поверхностной корневой системе секвойи.