Собственное мнение

В моём голосе прозвучали нотки отчаяния:

— Полиция проверит всех и каждого. Они обнаружат, что вы остались здесь после того, как все ушли.

Он покачал головой.

— Не думаю. Никто не знает, что я здесь. Я ушёл вместе со всеми. А потом вернулся, зная, что вы остались один. — Он прожевал ещё один кусок бутерброда. — Я, мистер Дэвис, решил, что разумнее всего убить вас в перерыве на ланч. Полиции труднее всего будет выяснить, кто где находился именно в это время. Люди перекусывают, прогуливаются, делают покупки или, наконец, возвращаются на свои рабочие места. Что бы они ни говорили, подтвердить или опровергнуть их показания будет практически невозможно.

Он опять сунул руку в пакет из коричневой бумаги.

— Обычно я перекусываю в любом из окрестных кафетериев. Но я ведь не из тех, чьё присутствие — или отсутствие — замечают. Я, мистер Дэвис, две недели дожидался, чтобы вы замешкались после ухода остальных. — Он улыбнулся. — И вот сегодня утром я заметил, что вы принесли с собой свой ланч. Вы что, решили, что сегодня будете слишком заняты, чтобы выйти перекусить?

Я облизнул губы:

— Да.

Он поднял верхний ломтик хлеба и взглянул на две маленькие колбаски.

— Человеческий организм реагирует на раздражители довольно странным образом. Как я понимаю, на стрессовые ситуации — огорчение, страх, гнев — он часто откликается ощущением голода. И меня в данный момент, мистер Дэвис, одолевает прямо-таки волчий голод. — Он улыбнулся. — Вы в самом деле не хотите разделить со мной трапезу? В конце концов, бутерброды ведь ваши.

Я промолчал.

Он промокнул губы бумажной салфеткой.

— На нынешней стадии эволюции человек всё ещё нуждается в мясе. Однако что до меня, с моей чувствительностью — у меня удовольствие от мяса сопряжено с некоторыми сложностями. Например, к бифштексу я всегда приближаюсь не без опаски. Видите ли, если на зуб мне попадёт хотя бы кусочек хряща, меня это до того выбивает из колеи, что я ничего в рот взять не могу.

Он изучающе посмотрел на меня.

— Вы, наверное, думаете: «Что за истерик! Разговаривать о еде в такую минуту!»— Он задумчиво кивнул. — Что ж, я и сам не знаю, почему медлю застрелить вас. Может, потому, что боюсь поставить финальную точку? — Он пожал плечами. — Но даже если я, в самом деле, боюсь, позвольте вас заверить, что я решительно намерен довести дело до конца.

Я отвёл взгляд от бумажного пакета и потянулся за пачкой сигарет на моём столе:

— Вы знаете, где сейчас Элен?

— Вы хотели бы с нею проститься? Или надеетесь, что она могла бы отговорить меня от задуманного? Очень сожалею, мистер Дэвис, но ничем не могу помочь. Элен уехала в четверг к сестре и проведёт у неё неделю.

Я закурил, глубоко затянулся:

— Умирать мне не жаль. Думаю, я сполна рассчитался с миром и с его обитателями.

Он непонимающе покачал головой.

— Это случилось трижды, — сказал я. — Трижды. До Элен была Беатрис, а до Беатрис была Дороти.

Он вдруг улыбнулся.

— Так вы хотите выиграть время? Ничего не выйдет, мистер Дэвис. Я запер наружную дверь. Если кто-нибудь вернётся раньше часа — в чём я сомневаюсь, — он не сможет войти. А если он будет очень уж настырно стучать, я попросту пристрелю вас и уйду через чёрный ход.

Кончики моих пальцев оставили влажные следы на поверхности стола.

— Любовь и ненависть — близкие соседи, Чандлер. Особенно у меня. Когда я люблю или ненавижу, я предаюсь этому всей душой. — Я уставился на кончик своей сигареты. — Я любил Дороти и был уверен, что она любит меня. Мы должны были пожениться. Я на это рассчитывал. Я ждал этого. Но в последнюю минуту она сказала, что не любит меня. И никогда не любила.

Чандлер улыбнулся и откусил большой кусок бутерброда.

Я прислушался к шуму улицы за окнами.

— Мне она не досталась, но и другим тоже. — Я перевёл взгляд на Чандлера. — Я убил её.

Он моргнул и уставился на меня:

— Зачем вы мне это рассказываете?

— Сейчас это уже ничего не меняет. — Я сделал глубокую затяжку. — Да, я убил её, но для меня этого было мало. Понимаете, Чандлер? Слишком мало. Я ненавидел её. Ненавидел.

Я раздавил сигарету и спокойно продолжал:

— Я купил нож и ножовку. А когда закончил, утяжелил мешок камнями и бросил расчленённое тело в реку.

Лицо Чандлера побледнело.

Я с ненавистью глядел на окурок в пепельнице.

— А через два года я познакомился с Беатрисой. Она была замужем, но мы бывали в обществе вместе. В течение полугода. Я думал, она любит меня так же, как я любил её. Но когда я предложил ей взять развод, выйти замуж за меня, она рассмеялась. Она смеялась.

Чандлер сделал шаг назад.

Я чувствовал, как пот выступает у меня на лице.

— На этот раз ножовки и ножа мне было мало. Это не удовлетворило бы меня. — Я наклонился вперёд. — Ночью я отнёс мешок к хищникам. При свете луны. И я наблюдал, как они с рычанием терзали мясо и ждали у решётки, не достанется ли им ещё.

Чандлер вытаращил глаза.

Я медленно поднялся. Я протянул руку к бутерброду, который он оставил на моём столе, и снял верхний ломоть хлеба. Я улыбнулся:

— Свиные кишки продаются густо подсоленными, Чандлер. Вы этого не знали? В небольшой круглой коробке. Пятьдесят фунтов кишок за восемьдесят восемь центов.

Я вернул ломоть хлеба на его место.

— Вы знаете, что колбасный шприц стоит всего тридцать пять долларов?

Я улыбнулся, глядя мимо него вдаль.

— Сначала вы снимаете мясо с костей — у мясников это называется «обвалка мяса». Потом нарезаете его на куски подходящего размера. Постное мясо, жир, хрящи.

Я посмотрел ему прямо в глаза:

— Ваша жена не захотела расстаться с вами, Чандлер. Она играла со мной всё это время. Я любил её и ненавидел. Ненавидел, как ещё никого на свете. И я вспомнил этих хищных кошек, и как они смаковали каждый…

В глазах Чандлера стоял ужас.

Я сказал:

— Как вы думаете, где сейчас Элен на самом деле?

И протянул ему недоеденный бутерброд.

После похорон я проводил Элен к машине. Когда мы остались одни, она повернулась ко мне:

— Я уверена, что Генри ничего о нас не знал. Не могу понять, с чего он вздумал покончить с собой, да ещё у тебя в кабинете.

Я выехал из кладбищенских ворот и улыбнулся:

— Понятия не имею. Наверное, съел что-нибудь.