Собственность и государство

Еще сбивчивее Шмоллер, который ратует за господство «распределяющей правды» в народном хозяйстве. Он видит в этом необходимое требование нравственности, причем он ссылается даже на Аристотеля. Шмоллер формулирует это начало так, что «доход и имущество должны соответствовать добродетелям и заслугам». Это та самая теория, замечает он, «которую уже Аристотель развивал в своей этике, когда он настаивал на том, что распределяющая правда еще важнее правды уравнивающей. Все, говорит он, (то есть Аристотель — Б.Н.), согласны в том, что распределение наслаждений должно производиться по достоинству лиц; в этом состоит правда; но в чем заключается достоинство, об этом идет спор. Демократы указывают на свободу, олигархи — на богатство или на благородное происхождение, приверженцы аристократии — на добродетель. Следовательно, — заключает Шмоллер, — добродетель должна господствовать». И этот, по уверению Шмоллера, выставленный Аристотелем и другими мыслителями идеал представляется необходимым не только с нравственной, но и с экономической точки зрения, ибо чем более человек имеет уверенности, что добродетель награждается и в этой жизни и что трудолюбие не пропадает даром, тем более он напрягает свои силы для деятельности. Шмоллер соглашается однако, что практическое осуществление этого идеала возможно лишь в самых общих чертах (nur ganz unge-lahr), и это, по его мнению, составляет самое сильное оружие против социалистов. Он признает также, что это мерило должно прилагаться не к отдельным лицам, а к целым семействам, и даже не к отдельным семействам, а к целым классам. Поэтому оно не противоречит существованию наследственного права, сохраняющего имущество постоянно в одном и том же классе. Началу распределяющей правды, с этой точки зрения, противоречит лишь такое распределение имущества, которое даже и приблизительно не соответствует добродетелям, знаниям и заслугам различных общественных классов [245] .

245

 На стр. 61 Шмоллер прибавляет, впрочем: «...и отдельных лиц», хотя на стр. 63 он утверждает, что тут речь идет вовсе не об отдельных лицах, а лишь о целых классах. См.: Schmoller G. Ueber einige Grundfragen des Rechts und der Volkswirthschaft. IV.

При такой постановке вопрос, конечно, становится довольно невинным. Когда сен-симонисты провозглашали начало распределяющей правды в экономическом порядке, они смело и открыто вывели прямо вытекающее из него последствие, именно, отрицание наследства. У Шмоллера же всякая последовательность исчезает. Выставляется начало, которое должно владычествовать в промышленном мире, но рядом с этим объявляется, что оно к отдельным лицам неприложимо и вообще осуществимо лишь в самых общих чертах. В таких пределах оно существующему порядку не угрожает, ибо всегда можно с достаточным правдоподобием утверждать, что доходы взятых в совокупности классов землевладельцев, капиталистов и предпринимателей «в самых общих чертах» соответствуют их добродетелям и заслугам. При отсутствии всякого мерила доказать противное невозможно. Представляется даже совершенно невероятным, чтобы целый класс, не обладающий ни нравственными, ни экономическими качествами, соответствующими его положению, мог на нем продержаться: он быстро придет в упадок просто силою вещей, а не вследствие приложения начала правды распределяющей. Непонятно только, какое побуждение к труду может извлечь отдельное лицо из такого начала, которое к отдельным лицам неприложимо. Мысль, что и в этой жизни добродетель и трудолюбие приблизительно, в самых общих чертах награждаются в приложении к целым классам, едва ли кого-нибудь может подвинуть к деятельности или утешить в несчастии.

Непонятно также, какую роль тут должна играть добродетель. Становясь на нравственную точку зрения в политической экономии, Шмоллер последовательно делает нравственное начало мерилом распределения богатства. Но именно тут оказывается, что это мерило совершенно неприложимо. Человеколюбие, самоотвержение составляют источник не дохода, а скорее расхода. Тот, кто продает имение и раздает деньги нищим, приобретает сокровище на небе, но никто никогда не утверждал, что он этим самым приобретает сокровище на земле. Шмоллер ссылается на Аристотеля; но именно Аристотель мог бы предохранить его от подобного смешения понятий. Аристотель прямо обличает ложное умозаключение тех, которые, опираясь на какое-нибудь превосходство, требуют себе того, что к этому превосходству вовсе не относится. Во всяком распределении, говорит греческий философ, надобно принимать в соображение именно то превосходство, которое относится к делу. Так например, если кто-нибудь лучше других играет на флейте, но ниже других красотою и благородством рождения, то несмотря на то что красота и благородство рождения суть высшие качества, нежели игра на флейте, ему все-таки следует предоставить лучшую флейту [246] . То же самое прилагается и к добродетели. Из того, что один человек добродетельнее другого, вовсе не следует, что он должен получать более дохода. Начало правды распределяющей отнюдь этого не требует.

246

 Аристотель. Политика. Кн. III. Гл. 7.

Вообще, ссылка Шмоллера на Аристотеля весьма неудачна. Надобно полагать, что почтенный профессор и социал-политик мало знаком с греческим философом, ибо даже цитаты приведены у него совершенно превратно. Аристотель, как мы видели, разделял правду на два вида: на правду уравнивающую и распределяющую. Первая следует арифметической пропорции, когда равное меняется и на равное, вторая — пропорции геометрической, когда те или другие блага распределяются соразмерно с достоинством лиц. Именно в том самом месте «Никомаховой этики», на которое указывает Шмоллер, Аристотель говорит, что во всех гражданских обязательствах, то есть в области промышленного оборота, господствует не распределяющая, а уравнивающая правда, причем совершенно все равно, добрый ли человек взял лишнее у злого, или злой у доброго: судья исправляет неправильность, не обращая никакого внимания на нравственные качества лиц. Распределяющая же правда прилагается там, где распределяются блага, общие всем в государстве, и тут распределение совершается сообразно с теми качествами, которые имеют значение в государстве [247] . Когда Шмоллер в приведенной выше цитате говорит, что Аристотель стоит за распределение наслаждений сообразно с добродетелью, то надобно заметить, что слово «наслаждение» есть не более как вставка, происшедшая вероятно по недоразумению, но во всяком случае неуместная в писаниях ученого [248] . Из самой приводимой им фразы Шмоллер мог бы видеть, о чем тут идет речь. Демократия, олигархия и аристократия спорят не о распределении наслаждений, а о распределении государственной власти, как явствует еще более из «Политики», где можно видеть и о какой добродетели говорит Аристотель. Добродетель зла, на которую ссылаются аристократы, есть добродетель гражданина, на основании которой можно требовать преимущественного участия в государственной власти, в силу того что она более всех других качеств имеет значение для государственного благоустройства. О распределении же наслаждений тут нет и помину. А потому нет ни малейшего повода приписывать Аристотелю тот нравственно-экономический идеал, который носится в смутном уме нынешних социал-политиков.

247

 См.: Аристотель. Никомахова этика. Кн. V. Гл. 2-4.

248

 У Аристотеля просто стоит: o.

Теория Аристотеля с юридической стороны совершенно верна. Как юридическое начало, в гражданском обороте господствует правда уравнивающая, а не распределяющая. Тут идет дело не о распределении общего всем имущества, а о взаимных отношениях свободных, следовательно самостоятельных и равных между собою лиц. Мена есть отдача равного за равное по оценке сторон. Так как эта оценка существенно определяется потребностью и расчетом, а то и другое имеет характер субъективный, то решающим началом является здесь воля лиц. Поэтому сделки, основанные на обоюдном соглашении, охраняются правом. Если же одна из сторон помимо воли другой присваивает себе лишнее, например путем обмана, то судья обязан исправить. Таковы с юридической точки зрения требования справедливости, и ни одно общество, признающее свободу своих членов, не может руководиться иными правилами.

Однако за этою формальною стороною скрывается другая. Воля юридически признается решающим началом, но чем на деле руководится эта воля в своих решениях? Она ищет своей выгоды; но возможность достижения выгоды зависит не от ее произвола, а от общих экономических условий среды и управляющих ими законов. Таким образом, субъективное начало в своих действиях определяется объективными факторами, от которых в сумме случаев зависит приобретаемая каждым польза. Через это мена превращается в орудие общего распределения богатства между различными классами производителей. Как же скоро является распределение, так вместе с тем возникает вопрос о справедливости этого распределения. Но справедливость должна рассматриваться здесь не с юридической, не с нравственной, а чисто с экономической точки зрения. Смешение этих различных сфер ведет к бесконечной путанице понятий, от которой происходит значительная часть социалистических фантасмагорий.

Что же такое справедливость с экономической точки зрения? Общее начало справедливости выражается в известной формуле: каждому свое. Если приложить эту формулу к распределению дохода между различными деятелями производства, то справедливым мы должны признать такое распределение, которое дает каждому деятелю доход сообразный с его значением в производстве. На этом основании социалисты, приписывающие производительную силу единственно труду, последовательно признают несправедливым такое распределение, которое известную часть дохода предоставляет другим деятелям: с их точки зрения, это доля, похищенная у рабочих. Но мы видели, что это воззрение не выдерживает критики. Нет сомнения, что и другим деятелям нельзя отказать в известном значении в производстве, а потому и им должна принадлежать своя доля дохода. Спрашивается: какая это доля и чем она определяется?

Цель всего производства состоит в удовлетворении потребностей. Следовательно, значение каждого деятеля в производстве определяется способностью его содействовать достижению этой цели, то есть способностью его удовлетворять потребностям. Эта способность зависит 1) от степени самой потребности; 2) от количества сил, могущих доставить ей удовлетворение. Чем больше потребность, тем большее экономическое значение имеет то, что может ее удовлетворить; наоборот, чем больше количество соперничающих сил, тем очевидно меньше значение каждой из них. А так как оба эти фактора бесконечно изменчивы, то ясно, что никакой определенной цифры тут быть не может; доля каждого деятеля должна повышаться или понижаться соответственно изменению, с одной стороны, потребностей, с другой стороны количества тех сил, которые способны дать им удовлетворение.

Мы приходим здесь с другой точки зрения к тому самому закону предложения и требования, которым управляется весь экономический порядок при господстве свободы. Этот закон оказывается чистым выражением распределяющей правды в промышленном производстве.

Против этого возражают, что при таком порядке господствует не справедливость, а сила, ибо сильнейшие в борьбе естественно имеют перевес над слабейшими, вследствие чего является возможность несправедливых вымогательств как с той, так и с другой стороны. Некоторые прямо даже говорят, что установление заработной платы есть вопрос силы (eine Machtfrage) между работниками и предпринимателями, вследствие чего и взаимные их договоры должны рассматриваться как договоры двух независимых держав [249] .

249

 Brentano L. Die Arbeitergilden der Gegenwart. II. S. 215-216.

Для решения этого вопроса надобно спросить: о какой силе идет тут речь? Не о физической конечно, которая сдерживается юридическим законом, а об экономической силе, то есть о способности удовлетворять потребностям. Но экономическая сила как деятель производства и есть именно то, что дает право на соответствующий доход с производства. Чем больше сила, тем больше она производит и тем больше должна быть ее доля в произведениях. А с другой стороны, чем меньше количество потребных сил, тем больше значение каждой. Если капиталист получает много, а работник мало, то это происходит оттого, что капиталистов мало, а работников много. Обратное явление происходит там, где количественное отношение изменяется. Из этого уже можно видеть, до какой степени неверны все эти аналогии с воюющими державами и вообще уподобление экономических отношений физическим. В самом деле, возможно ли представить себе, чтобы воюющая держава была тем слабее, чем больше у нее войска? А между тем именно в таком положении находятся рабочие, когда есть избыток рук. Если они не в состоянии выдержать борьбу, то это происходит оттого, что капитала мало, и требование его со стороны рабочих рук сильнее, нежели требование рабочих рук со стороны капитала. Наоборот, когда капитал умножается и вследствие того увеличивается требование рабочих рук, с чем вместе повышается заработная плата и поднимается благосостояние рабочих, то последние весьма легко могут выдерживать борьбу, ибо капиталистам при остановке работы грозит неминуемое разорение. Говорить о вымогательстве можно в отдельных случаях, когда есть мерило для сравнения, именно, установившийся в силу предложения и требования размер платы; но самый этот размер установляется не путем вымогательства, а вследствие естественного отношения экономических деятелей, которым определяется экономически справедливое распределение между ними дохода.

Нет сомнения, что при таком порядке существующая заработная плата может иногда быть недостаточна для удовлетворения нужд рабочих. Тот предприниматель, который ее повышает, делает хорошо; но это вопрос не экономической справедливости, а человеколюбия и благотворительности. Предприниматель может значительную часть своих доходов употребить на улучшение быта рабочих; он волен даже раздать им все свое имение. Все это чрезвычайно похвально; но при этом не следует упускать из вида, что он раздает то, что принадлежит ему, а не им. Смешение нравственной точки зрения с экономическою и тут ведет к путанице понятий. Благотворительность смешивается с справедливостью, и то, что может быть только свободным даром, выдается за право, которое можно вынуждать даже насилием.