Собственность Короля

Я выхожу из машины, и нарочно замедляю шаг, надеясь насладиться воздухом родины, дома и ароматами уже припорошенного снегом сада. Порядком заброшенного, что тоже очень странно, потому что мать любила эту часть дома и часто сама возилась с деревьями и уборкой опавшей листвы. Перестала это делать только когда каждый подъем с кровати стал приносить ей невыносимую боль.

Отчим клялся, что не позволит саду запустеть, но прошел год — и от его обещания, как и от красивого милого сада, не осталось и следа.

— Валентин Николаевич хотел видеть вас сразу, — с нажимом говорит Правый, когда я собираюсь свернуть с дорожки, ведущей к дому, налево, к беседке. И для убедительности берет меня под локоть, сжимая пальцы, когда пытаюсь высвободить руку.

— Я что — пленница? — говорю больше со злой шуткой, чем всерьез, но, натыкаясь на его лицо-кирпичом, начинаю сомневаться, так ли далека от истины. — Могу я хотя бы отдохнуть с дороги?

— Валентин Николаевич ждет, — как механический болванчик, повторяет Правый и мне ничего не остается, кроме как послушно пойти к дому.

Локоть так и остается «заложником» в пятерне охранника, вплоть до момента, пока я не переступаю порог, моментально натыкаясь на неприятную сизую дымку табака.

Понятия не имею, сколько дней или недель подряд нужно было курить без перерыва, чтобы с дымом не справилась даже идеальная система вентиляции. Я непроизвольно прикрываю нос рукавом, осматриваюсь в поисках кондиционера, но Правый — уже почти грубо — подталкивает меня к полуприкрытой двери кабинета.

Оттуда раздаются мужские голоса.

— Я привез ее, Валентин Николаевич, — рапортует Правый, становясь поперек двери с видом человека, готового защищать выход даже ценой собственной жизни.

Отчим и человек, который сидит за столом спиной ко мне, одновременно поворачивают головы.

— Анна, — коротко говорит Валентин Рогов, ощупывая меня придирчивым взглядом. — Рад, что ты прислушалась к моей просьбе и приехала максимально быстро.

— Вы не оставили мне выбора, — не могу не огрызнуться.

Инстинктивно обхватываю себя за плечи, пытаясь хоть как-то прикрыться и защититься от взгляда того, другого.

Ему около шестидесяти, но вполне может быть и меньше — седины в его темной шевелюре почти нет, взгляд острый, оценивающий, как у ювелира. Он невысокого роста, но кажется необычно крепким как для человека, чье лицо почти полностью исполосовано морщинами.

Он почему-то сразу, сходу, с наскока меня пугает, хотя не делает для этого ровным счетом ничего. Я кое-как выдерживаю его взгляд, нахожу в себе силы не отвернуться. Но когда он делает шаг в мою сторону, а его губы растягиваются в улыбке, я инстинктивно шарахаюсь назад и тут же натыкаюсь локтем на грудь охранника.

— Аня, — незнакомец очень хочет казаться добродушным, но становится только хуже. — В жизни вы гораздо красивее, чем на фотографиях.

— Какое вам дело до моих фото? — не понимаю. — Кто вы? Что происходит?

Мужчины пересматриваются.

Потом Рогов дает знак охраннику, и тот басит, что будет за дверью, если понадобится. Это в большей степени для меня, чтобы имела в виду — сбежать не получится.

Меня уже стерегут?

Да что вообще тут творится?!

— Анна, знакомься. — Отчим кивает на незнакомца. — Шубинский, Алексей Юрьевич.

— Просто Алексей. Ненавижу формальности.

Пока я пытаюсь справиться с оцепенением, Шубинский галантно берет мою руку и слегка притрагивается к ладони абсолютно холодными сухими губами. Они настолько ледяные, что я чувствую себя заклейменной этим поцелуем и, начихав на вежливость, грубо выдергиваю ладонь из его узловатых тонких пальцев. На этот раз он добавляет толику снисходительности в свою улыбку.

— Рада знакомству, Алексей Юрьевич, — выдавливаю из себя, и снова смотрю на отчима. — Могу я теперь пойти к себе? У меня был тяжелый перелет.

Вместо того чтобы ответить мне, Рогов как будто ждет отмашки Шубинского.

Тот же, зачем-то, начинает нарезать вокруг меня метр за метром, осматривая, ощупывая, лапая своим оценивающим взглядом, словно товар на ярмарке. В тишине, которую не решается нарушить ни один из нас, слышны только его равномерные выверенные шаги и мое резкое, испуганное дыхание.

— Пожалуй, — наконец, нарушает молчание Шубинский, — вам нужно кое-что обсудить, а мне как раз пора. Был рад знакомству, Аня.

Он уходит, явно не случайно проигнорировав протянутую отчимом ладонь, и когда дверь за Шубинским закрывается, отчим грубо матерится сквозь зубы, распечатывая новую пачку сигарет.

— Сядь, — тычет в освободившееся кресло. — И налей себе чего-нибудь. Разговор будет не сказочный.

Мне хочется ляпнуть, что за три года, что он был женат на моей матери и жил под крышей этого дома, можно было запомнить, что я не пью, но вместо этого молча усаживаюсь в кресло. Меня передергивает, когда кожи касается обивка, еще хранящей отпечаток тела Шубинского.

Место, где он сидел еще минуту назад, такое же ледяное, как его губы и взгляд.

Глава третья: Аня

Отчим долго и сосредоточенно дымит, никак не пытаясь начать обещанный тяжелый разговор, но, в конце концов, нарушает молчание неожиданным вступлением:

— Лечение твоей матери стоило очень дорого. Больше, чем я предполагал.

Зачем он об этом? Мама умерла год назад — так и нужно попрекать покойницу за то, что даже когда от нее один за другим отказываюсь все именитые центры онкологии, она все равно до последнего хваталась за надежду на выздоровление?

— Ты помнишь, что некоторые… лекарства, — Рогов морщится, тычет в пепельницу сигарету и тянется за следующей, — были баснословно дороги? А в последние годы магазины «ДиджиАрт» перестали приносить доход и мы, фактически, работали себе в убыток, потому что твоя мать не захотела продавать их, когда были желающие купить. За хорошие деньги.

— Я не понимаю, о чем и зачем этот разговор, — нервничаю и непроизвольно повышаю голос.

Отчим не медлит с ответом, и когда его здоровенный кулак впечатывается в столешницу, я подпрыгиваю на стуле.