Сочинения в 2 т. Том 2

В девять утра Тихон Миронович, необычно подтянутый и строгий, отдал по конторе устный приказ — всем выйти навстречу «Скумбрии», Предстояло доброе торжество: приемка сейнера, и завхоз уже грузил в полуторку внушительные узлы и оклунки. Одновременно предвиделся и аврал: товары, доставленные сейнером, нужно было сразу же перебросить на берег.

В начале десятого Тихон Миронович вызвал свою «Победу», и через несколько минут она, к всеобщему удивлению, так взревела у крыльца, что в конторе залихорадило стекла, — смущенный молодой водитель признался, что у машины совсем «сказывся» мотор.

Председатель распорядился срочно вызвать Ваню-механика, поручил ему осмотреть машину, а сам забрался к завхозу в полуторку, заодно прихватив и молодого водителя, уже в качестве грузчика, и укатил к «месту базирования».

Иван занимался мотором «Победы», когда через двор к широкому крыльцу правления прошла Оксана. Она, по-видимому, осталась дежурить в конторе, у телефона, на случай каких-либо событий, и Ваня-механик помахал ей кепкой, но она сделала вид, будто не заметила его. Впрочем, возможно, что и не заметила, так как всегда была в хлопотах о своих библиотечных делах, а теперь еще и в заботах по дежурству.

И едва за Оксаной закрылась дверь — во двор на недозволенной скорости влетел чей-то запыленый газик. Водитель резко затормозил, и на зеленую мураву, поднатужась, выпрыгнул невысокий, толстый человечек. Он рыскнул глазами вправо и влево и решительно шагнул к Ване-механику.

— Где прицеп?..

Вслед за толстяком из машины неторопливо выбрался уже знакомый Ивану молодой инспектор милиции и, не поздоровавшись, бросил небрежно:

— Не вздумай отнекиваться. Есть свидетели: они видели, как ты вчера буксировал украденный прицеп.

— Кем… украденный? — тихо спросил Иван. — Почему… украденный? Вот он стоит, под навесом, этот несчастный прицеп, а вещи в конторе сложены.

Толстяк побагровел, резко взмахнул руками.

— А, значит, ты взломал ящик? Это, голубчик, разбой! За такие делишки, голубчик, статья уголовного кодекса!

— Не думаю, — достаточно спокойно сказал Иван. — Я не оставил ваши сапоги у себя дома. Все было передано нашему председателю. И уголовным кодексом не стоит меня стращать, вы лучше бы в своем хозяйстве порядок навели, чтобы ваши водители не бросали ценности где придется.

Толстяк даже взвизгнул от гнева, неприлично ругнулся, затопал короткими ногами.

— Ха!.. Он еще вздумал меня поучать! Шалишь, голубчик, я знаю, с кем имею дело. Да, я успел порасспросить, что ты за молодчик. Ты — тюремный тип, рецидивист, и одним годом заключения легко отделался. Давно ли тебя судили за аварию? А теперь пускай все узнают, что ты не только лихач, а еще и вор!..

Именно в ту минуту на крыльце правления снова показалась Оксана. Лишь мельком взглянув на нее, Ваня-механик заметил, как она побледнела и резким, словно бы испуганным движением руки прижала к груди какую-то книгу. Она, конечно же, слышала угрозы и вопли этого горе-начальника, и на лице ее (в течение какого-то мгновения Иван успел это отчетливо заметить и запомнить) отразились растерянность, удивление, огорчение, чувство стыда.

Он смутно помнил, что произошло в следующую минуту. Низенький толстяк истошно-пронзительно вскрикнул, схватился за живот и упал. Внешне спокойный, но совершенно опустошенный, Ваня-механик повернулся и молча протянул руки инспектору. Тот накрепко связал их ремнем.

Дальнейшие события Ивана мало занимали. Он не взглянул на толстяка, когда тот поднялся с земли и проворно юркнул в свой газик. Оказалось мало свидетелей происшествия; Иван удивился этому и лишь позже вспомнил, что Тихон Миронович, а с ним и все правление, и конторские служащие встречали сейнер… «Пожалуй, и лучше, — подумал он, — все-таки меньше позора». Потом он слышал, как инспектор стучался в дверь подсобки и вызывал ночного сторожа; видел, как тот появился, заспанный, со своей неразлучной берданкой под рукой.

Звали сторожа Колей-маленьким; это был бледный, болезненный, неразговорчивый парень с деревяшкой вместо правой ноги. Ни о каком геройстве его деревяшка не напоминала: мальчишкой он засорил царапину, «лечил» ее, присыпая землей, и получил гангрену. В селе Колю-маленького с его берданкой никто не опасался, даже детвора, однако он старательно исполнял свои обязанности бдительного стража. Сознавая ответственность момента и силясь выглядеть повнушительнее, Коля-маленький вскинул берданку на плечо, выпятил узкую грудь и насупил брови.

Инспектор кивком указал ему на Ивана:

— Запри в подсобке. Не отпускай ни на шаг. Я проеду к прокурору и попрошу ордер на арест. Смотри, если задержанный сбежит, — тебе отвечать по всей строгости.

Газик умчался в направлении города, а Ваня-механик вошел в подсобку и прилег на старый топчан, положив руку под голову. Сторож уселся на крылечке: он был доверчив и не закрыл дверь на внешний засов.

Неизвестно, по каким причинам инспектор милиции задержался в поездке к прокурору и опоздал еще к одному неожиданному и печальному событию.

Время шло к полудню, когда Коля-маленький расслышал крик: где-то неподалеку, в стороне от подсобки кричала женщина. Удивленный, он встал со ступени крылечка и выглянул через ограду колхозного двора на улицу. За шиферными крышами новых домиков по другую сторону улицы зыбким и почти прозрачным облаком вздымался дым. Видимо, что-то горело очень жарко: пронизанные искрами, разогретые струи воздуха крутыми завихрениями уносились ввысь. Коля-маленький вскрикнул и задохнулся: это горел дом детского сада.

Прежде чем броситься к пожару, Коля-маленький решил закрыть дверь подсобки на внешний засов. Все же приказ есть приказ, и он, сторож, отвечал за этого человека. Но Иван уже стоял на пороге подсобки и смотрел на противоположную сторону улицы, наверное, и он расслышал крик и теперь тоже увидел дым пожара.

Он протянул Коле-маленькому руки и сказал:

— Развяжи ремень.

— Не могу… — растерянно прошептал Коля-маленький. — Ведь ты же арестованный!

Ваня-механик оттолкнул его от порога и бросился через двор, через улицу. Вокруг аккуратного домика, охваченного пламенем, беспомощно металась седая старушка. Иван подбежал к окну, ударил локтем, потом поднял руки и перерезал осколком разбитого стекла ремень. Когда он вынул раму и перебросил ноги через подоконник, пламя уже проскальзывало вдоль стены к потолку и корежило филенчатые двери. Дети беспечно спали в соседней комнате: всего их было здесь девятеро малышей.

Иван подхватил двух ребят, прикрыл поднятой с пола дорожкой и шагнул к выходу. Пламя хлестнуло ему в лицо и ослепило. Старая женщина с криком вырвала из его рук детей.

Глубоко переведя дыхание, закрыв руками лицо, Иван опять метнулся в спаленку и вынес еще двух малышей. Так он возвращался в дом пять раз. Волосы его обгорели, кожа лица потрескалась и кровоточила. Рук он не ощущал, но, мельком взглянув на них, покривился — они были черные, пухлые, покрытые чем-то липким.

Теперь он должен был остановиться. Домик шатался и трещал всеми своими скрепами. Но в полубеспамятстве от угара и ожогов Иван не мог сосчитать, сколько же он вынес из огня детей. В состоянии нервного перенапряжения он словно бы увидел и тотчас поверил, что там, в голубой спаленке, остался еще один малыш… Он сделал шаг… и второй… и третий, и отчаянно рванулся под хлыстами пламени узким коридором в спальню. Балка над его головой треснула и сорвалась. Он сделал еще шаг и упал… Нестерпимая боль обожгла ему плечи, висок, грудь… Все же у него хватило силы приподняться и заглянуть в комнату. Какое счастье! — все кровати были пусты…