Сочинения в 2 т. Том 2
Шрифт:
— Что будем строить, ребята, и как скоро?
Подростки переглянулись, и старший — его называли «капитаном», — черноглазый паренек, ответил с готовностью:
— Тут к Новому году будет жилой дом. А на первом этаже — книжный магазин… огромный! А вы сюда, дядя… самолетом?
— Конечно, самолетом. До Тюмени.
— А высоко летели?
— Десять тысяч метров.
Ребята снова переглянулись, и «капитан» вздохнул:
— Здорово!.. Я тоже летал самолетом, только маленьким, почтовым. Правда, это так по привычке говорят, что он, мол, маленький, а когда подойдешь — большой! Вот и Устим Загоруйко летал. — Он кивком указал на
— Значит, у вас тут два Устима?
— Нет, у нас три Устима, — улыбнулся черноглазый паренек. — Я тоже Устим…
— Имя довольно-таки редкое, ребята. Скажу вам откровенно: не везде и не каждый день встретишь сразу трех Устимов!
Они уже окружили меня дружной, доверчивой стайкой, и веснушчатый Загоруйко, хитровато жмурясь, спросил:
— А почему так повелось у нас? Может, угадаете?
— Я знаю! — объявил Левченко, порываясь встать, но «капитан» удержал его рядом с собой.
— Да ведь не тебя спрашивают!
Я сказал ребятам, поразмыслив, что начинаю догадываться.
Как они притихли, сдвинувшись еще теснее, ожидая моего ответа!
— Память, — сказал я им, — не только граненый камень или могильный холм. Образ может храниться в имени, как бы продлевая свою жизнь. Когда-то в этих местах страдал и томился в ссылке, бежал, был пойман, закован в кандалы и… снова бежал неукротимый вожак украинской бедноты — гроза помещиков и царских держиморд Устим Кармелюк.
Я видел, как лица ребят просветлели: да, они были рады, что и мне, приезжему, известно и дорого это имя.
— Верно, дядя, — чуть слышно молвил черноглазый. — Мне так и папапька говорил…
«Прекрасное в натуре»
Тобольск… В течение трех столетий этот город на Иртыше был столицей Сибири. Сюда стекались богатства со всех необъятных просторов необозримого края — от Урала до Тихого океана, от полярных морей до границ Китая.
Не случайно еще в давние времена «Сибирский вестник» писал:
«Кто хочет видеть прекрасное в натуре, тот поезжай в Тобольск…»
Этот северный город славился не только широким размахом купеческих предприятий, скороспелой наживой удачливых дельцов, пышными хоромами местной знати, грандиозными ярмарками и богослужениями… В нем действительно жило «прекрасное в натуре»: восхищал и привораживал почти волшебный облик белокаменного кремля. Воздвигнутый по указу Петра I, по чертежам и планам вдохновенного русского зодчего-самородка Семена Ремезова, удивительно гармоничный архитектурный комплекс уже в течение веков вызывает всеобщее почтительное признание.
Кремль и Софийско-Успенский собор, Меновой двор и Рентерея, памятник Ермаку Тимофеевичу и дома, в которых жили ссыльные декабристы, — многое в этом городе открывается взгляду живыми, увлекательными страницами истории, а его книгохранилище и архив, где хранятся тысячи томов редких книг и 450 тысяч документов, являют собой еще не прочитанную летопись Сибири, начиная с XVII века до наших дней.
Центр сибирской духовной жизни на протяжении многих десятилетий, Тобольск не только выписывал, читал, обсуждал книжно-журнальные издания разных времен, он и сам издавал журналы и книги, и сегодня в местном музее можно увидеть отпечатанный здесь еще в 1790 году «Исторический журнал» и другое знаменитое издание — «Иртыш, превращающийся в Иппокрену».
В сегодняшнем Тобольске
каждый покажет дом, в котором родился, рос, работал великий Менделеев, и дом композитора А. Алябьева, покажут, где жил чудесный сказочник П. Ершов…Через старый Тобольск прошли, с ложным клеймом «государственных преступников», замечательные люди России: несломленный Радищев, упрямый и романтичный Кюхельбекер, сосредоточенный Грабовский, непоколебимый Чернышевский, погруженный в глубокие раздумья Достоевский, светлый и спокойный Короленко… И в ту глухую пору в сибирском городе на Иртыше нашлись отважные люди, которые не устрашились ни полицейского доноса, ни обывательской хулы: прорвались за стены пересыльной тюрьмы и добились свидания с Достоевским, чтобы ободрить его, поддержать.
Это были русские женщины, жены декабристов, — Ж. Муравьева, Н. Фонвизина и П. Анненкова с дочерью.
Видимо, истинно «прекрасное в натуре» жило и светилось в душах людей — в их любви к народу, в готовности идти ради него и на высокий творческий подвиг, и в кандальный сибирский путь.
В прошлом веке история нанесла оживленному, деятельному Тобольску жестокий удар: Транссибирская железнодорожная магистраль, пройдя через Тюмень, устремилась к Омску, и «стольный» город на Иртыше оказался в стороне от решающе важных событий времени.
Железную дорогу в Тобольск проложили, и уже 26 октября 1967 года, одолевая непроходимые болота, проносясь над реками, раздвигая тайгу, первый поезд прибыл на берег седого Иртыша в районе Тобольска.
Так началась вторая биография древнего города — нового мощного узла коммуникаций, грандиозного центра нефтехимической и лесохимической промышленности края.
Это, конечно, в будущем. Но частью это уже осуществлено. Уже грохочут по новому мосту над Иртышом у Тобольска товарные и пассажирские поезда. Дорога — «артерия жизни» той необозримой стройки, что развернулась в Тюменском крае от Ханты-Мансийска до Нового Порта, на Обской губе, от Нефтеюганска до Тазовского, — а эти расстояния измеряются многими сотнями километров!
Новая история Западной Сибири очень коротка. В 1948 году буровики прошли здесь первые шесть глубоких скважин. В 1964 году уже были получены первые 200 тысяч тонн сибирской нефти. Нужно помнить, что к тем месторождениям не было ни трубопроводов, ни дорог. А к сентябрю 1972 года только месторождение Медвежье завершило подачу промышленному Уралу одного миллиарда кубометров газа…
Так открывается тюменский Сезам. И ему, конечно же, нужны прилежные руки. И высокая преданность делу. И большая, мудрая сплоченность людей, которым в условиях гиблых трясин, нехоженой тайги, комариного царства и лютой стужи ежедневно приходится решать нелегкие задачи.
Здесь непременно нужны неукротимая энергия молодости, неколебимое самообладание и спокойная будничная отвага.
Белой северной ночью, легкой и зыбкой, на берегу Иртыша, у костра, я всматривался в загорелые лица парней и девушек… Самые обычные, открытые, словно бы уже давно знакомые лица.
Костер был разожжен на песчаной покатой отмели еще с «вечера», время которого в летнюю пору здесь не так-то просто определить, и уже сделал свое доброе дело: ребята «заправились» аппетитной гречневой кашей на сале и теперь, усталые и довольные, сидели вокруг огня, на ящиках, досках, обрезках бревен, и негромко вели беседу о дне минувшем и о неотложных завтрашних делах.