Сочинения в двенадцати томах. Том 2

Здесь сыграла роль не столько сила напора, сколько слабость сопротивления. Жирондисты попали в трагическое положение партии, покинутой теми слоями населения, которые за ней еще недавно стояли. Когда осенью 1792 г. парижские безработные начали со злобой говорить о «буржуа» и называть их «аристократами» [119] , то они говорили о той громадной массе народа, мелких и крупных земельных собственников, торговцев, владельцев промышленных предприятий, мастерских и т. д., которая не только не была «аристократами», но которая именно в этот исторический момент, перед лицом неприятельского нашествия, начинающегося грозного контрреволюционного бунта, перед опасностью восстановления старого режима, соглашалась повиноваться лицам, обещавшим проявить наибольшую энергию, наибольшую беспощадность в этой опасной борьбе. Во имя этого обещания, этой будущей победы сначала были принесены в жертву жирондисты, затем оказано было беспрекословное повиновение диктаторской власти Комитета общественного спасения; во имя этого стало возможным и издание закона о максимуме при громкой и радостной (на первых порах) поддержке неимущих слоев столичного населения и прежде всего рабочих и при молчаливой покорности достаточных слоев буржуазии.

119

Нац. арх. W. 295, № 17. Section du Panth'eon francais (протокол полиции от 7 октября 1792 г. о Denis Billette, «pr'evenu d’avoir tenu des propos incendiaires et caus'e du trouble»): Он сказал:… que les bourgeois 'etaient des gueux et des aristocrates»…

Уже с ноября 1792 г. монтаньяры обнаруживали стремление сделать вопрос о дороговизне хлеба вопросом борьбы между «богатыми», или «землевладельцами», и «бедными», или «поденщиками», или «рабочими». При этом доктрина о свободе торговли, доктрина физиократов, подвергалась нападениям именно как учение, защищающее интересы «богатых». «Эти жадные люди вступают между собой в соглашение, чтобы сделать цены на хлеб выше платежной способности рабочих», — заявил в Конвенте 15 ноября 1792 г. Беффруа [120] . Доктрина физиократов пользовалась, по его словам, поддержкой при старом режиме потому, что она благоприятна деспотизму, и уже поэтому она недопустима при свободном образе правления [121] . Оратор упрекает Учредительное собрание за то, что оно поддержало принцип свободы хлебной торговли, и объясняет это тем, что в этом собрании заседало много богатых землевладельцев [122] .

120

Нац. арх. AD. XXVIII-c. 313. Opinion de Louis-Etienne Beffroy, d'eput'e du d'epartement de l’Aisne… imprim'ee par ordre de la Convention nationale.

121

Там же, стр. 9:… s’il est vrai comme on ne peut en douter en les lisant que le syst`eme des 'economistes n’ait 'et'e soutenu que parce qu’il favorisait le gouvernement despotique… ce syst`eme n’est point admissible dans un gouvernement libre.

122

Там же:… assembl'ee constitutante! pourquoi tant de riches cultivateurs si'egoient-ils dans ton sein?

Нужно заметить, что защита принципа свободы торговли со стороны жирондистских депутатов велась довольно неуверенно по мере усиления нападений; достаточно прочесть типичную в этом смысле речь Boyen-Frondr`ede’а, в которой он советует, не налагая запретов и стеснений на торговлю хлебом, выдавать правительственные премии на ввоз хлеба из-за границы [123] .

Гораздо принципиальнее и решительнее были выступления самого министра внутренних дел Ролана. 8 декабря 1792 г. он провел декрет, согласно которому смертная казнь грозила всякому лицу, виновному в вывозе хлеба в зерне или муке, а также овощей за границу; половина имущества казненного шла в пользу казны, другая половина — в пользу доносчика. Но, с другой стороны, тоже смертная казнь грозила и всякому, кто покусится препятствовать свободному обращению хлеба внутри республики [124] ; это было вызовом, брошенным приверженцам таксации.

123

Нац. арх. AD. XVIII-c. 313, № 31. Opinion de J. B. Boyer Fonfr`ede, d'eput'e de la Gironde, sur le commerce des grains, imprim'ee par ordre de la Convention Nationale.

124

Proc`es-verbaux de la Convention Nationale, t. 50, стр. 110 (art. VII).

Спустя полтора месяца жирондистское правительство пало.

7

Слухи о «скупках» и таинственных махинациях контрреволюционеров, желающих будто бы извести Париж голодом, не прекращались. Подозрительность и ожесточение голодавшей массы росли не по дням, а по часам. В самом Конвенте депутат департамента Индры взывал к собранию: «Граждане-законодатели, хотите ли вы уничтожить ужасные последствия искусственного голода, который дает себя чувствовать кругом? Имейте же мужество добраться до причины этого бедствия. Причина зла находится в стенах этого города, она находится в башне Тампля: срубите на эшафоте голову Людовика XVI — и народ будет иметь хлеб, и изобилие снова появится на наших рынках» [125] . В ожидании этого события положение вещей делалось все напряженнее; обозы с хлебом у самых ворот столицы подвергались открытому нападению и грабежу, и жандармерия принуждена была рассылать многочисленные патрули по дорогам, ведущим к Парижу, с целью защитить эти обозы [126] . Вывоз хлеба за границу давно уже был запрещен под страхом смертной казни; 8 декабря 1792 г. эта угроза, как сказано, была еще раз подчеркнута в особом декрете, но вместе с тем, по явному настоянию жирондистов, подтверждалась самая полная свобода торговли внутри республики и объявлялось, что все, противящиеся свободному передвижению съестных припасов, также подлежат смертной казни; министерство, проводя этот закон, думало, очевидно, оградить обозы от вынужденных остановок и грабежа.

125

Нац. арх. AD. XVIII-c, 314. Opinion de S. B. Lejeune, d'eput'e du d'epartement de l’Indre.

126

Ср. донесение Vautier (жандармского капитана) администрации департамента Парижа. Нац. арх. F⁷– 3688². Paris, ce 30 d'ecembre 1792.

Вначале мы уже сказали, что жирондистам суждено было силой вещей сделаться в 1793 г. партией, которую перестали активно поддерживать стоявшие за ней прежде слои населения. Еще в течение первых пяти месяцев продолжалась борьба между ними и монтаньярами, но их конечное поражение и гибель с каждым днем становились все яснее. Уже в самом начале 1793 г. жирондистские министры должны были уйти; вопрос о снабжении Парижа хлебом делался все более и более острым, и муниципалитет не удовлетворял уже голодавших.

Уже с конца 1792 г. все настойчивее и злобнее делаются нападки на так называемых «богатых», «les riches», и чем дальше, тем больше их отождествляют с былыми «аристократами». Возникает вопрос о составлении списков «богатых», которых должно обложить особым налогом [127] , и парижская коммуна (муниципалитет) приказывает секциям приняться за это дело [128] ; депутация от нескольких парижских городских секций является в комиссию Конвента и заявляет: «Есть другие аристократы… Это все крупные купцы, все скупщики… банкиры… и все имеющие что-нибудь… Нужно очистить от них землю отечества» [129] ; а после падения жирондистов подозрения в богатстве было иной раз достаточно, чтобы попасть в тюрьму, как, например, попала туда в июне 1793 г. владелица одной мануфактуры «в числе прочих, вследствие репутации, будто она богата» [130] . Эта злоба против «богатых» приобрела, так сказать, совершенно конкретный вид: она направилась против так называемых «скупщиков», как действительных, так и предполагаемых.

127

Нац. арх. С. 355, № 1860. Proc`es-verbal de l’assembl'ee g'en'erale de la section du contrat-social. S'eance du 14 may 1793.

128

Нац. арх. С. 355, № 1864.

129

Нац. арх. С. 355, № 1864. Extrait du proc`es-verbal de la s'eance du 21 may:… il y a d’autres aristocrates… ce sont tous les riches, tous les gros marchands, tous les accapareurs… les banquiers… et tous ceux qui ont quelque chose… etc.

130

Нац. арх. F⁷*-2517. Du 13 juin 1793 (дело об аресте Елизаветы Монтюле).

В феврале 1793 г. дело дошло до беспорядков в самом городе. И в начале, и в конце февраля народ пытался грабить лавки, требуя хлеба, мяса и мыла. Конвент ассигновал муниципалитету (авансом) 3 миллиона на нужды продовольствия, но этого оказалось недостаточно. 12 февраля в заседание Конвента явились представители от имени всех 48 «секций» (участков), на которые была разделена столица [131] , и прочитали адрес в высшей степени резкого содержания. «Граждане, — заявляла депутация, — недостаточно сказать, что мы — французские республиканцы, нужно еще, чтобы народ был счастлив, чтобы он имел хлеб… Мы являемся сюда, не боясь не понравиться вам, являемся затем, чтобы осветить ваши ошибки и показать вам истину». Спекуляции и ажиотажу они приписывают недостаток хлеба, и, по их мнению, виновны тут сами муниципальные власти, недостаточно строго наблюдающие за спекулянтами: «.. как хотите вы, чтобы купеческие муниципалитеты сами наблюдали за собой и сами доносили на себя?» Они требуют законодательного вмешательства и с ненавистью говорят о любимых философах жирондизма — физиократах (ces pr'etendus philosophes) — и о депутатах, которые полагают, что немыслимо издать «хороший закон о продовольствии». Если бы это было правдой, пришлось бы отчаяться в «высшей мудрости» Конвента, — прибавляют они. Петиционеры не ошиблись, признав в жирондистах учеников и последователей физиократической школы. Петиция кончалась требованием издать закон о максимуме, о максимальной цене на предметы первой необходимости, больше которой продавец не мог бы требовать с покупателя. Депутация непосредственного успеха не имела. Напротив, тон петиции раздражил членов Конвента. Даже Марат решительно протестовал, называл предлагаемые меры «крайними, странными, субверсивными». Другие депутаты говорили, что это — восстание против Конвента, вспоминали (Бюзо) слова депутата Верньо, сказанные еще до казни Людовика XVI: «Хлеб дорог, причина этого, говорят, — в Тампле, но придет день, и скажут: хлеб дорог, причина — в Конвенте». Особенно разъярился Конвент против одного члена депутации, который сказал, что являются они от имени «всех братьев в департаментах»; его даже велено было арестовать немедленно, и петиционеры понемногу стали скрываться во время этой бурной сцены. Петиция была отослана в «комитет надзора» для расследования.

131

Нац. арх. С. 245, № 335.

Эта сцена показывает, что в феврале 1793 г. у монтаньяров Конвента далеко еще не было определенного намерения, ясной линии поведения в этом грозном вопросе, и они с Маратом во главе так же раздраженно отнеслись к предложению о максимуме, как и жирондисты. То же самое наблюдаем мы и в якобинском клубе в эти дни. 22 февраля (1793 г.) пришла в заседание клуба депутация женщин с просьбой, чтобы им дали на завтра помещение для обсуждения вопроса о скупках (скупки и скупщики, которым приписывалось все зло, были на языке у всего парижского народа). Брат Робеспьера заявил по этому поводу, что «слишком часто повторяющиеся обсуждения вопроса о припасах тревожат республику». Клуб решил отказать женщинам в их просьбе [132] . Тогда публика, занимавшая трибуны, подняла страшный шум, кричала, что среди самих якобинцев есть купцы, скупщики, обогащающиеся от общественных бедствий, и т. д. Шум был так велик, что пришлось прервать заседание. Когда оно возобновилось, присутствовавший как раз в клубе Дюбуа-Крансе, бывший тогда президентом Конвента, заявил, что в качестве президента Конвента он «с ужасом отвергнет петицию, которая будет говорить о таксации съестных припасов». По его мнению, «сначала необходимо завоевать свободу, а затем уже припасы станут дешевле». Опять поднялся шум со стороны публики. Один оратор сказал, что если женщинам позволить собраться тут, то их явится 30 тысяч человек. Другой (Жанбон де Сент-Андре) заявил, что нужно выгнать из народных обществ тех, которые возбуждают разговоры о съестных припасах, ибо это нарушает порядок: «Теперь не время возбуждать вопрос о продовольствии. Этот вопрос — не в порядке дня, он нарушил бы тишину и спокойствие, которые нам нужны. Общество должно невозмутимо заниматься рассмотрением конституции, и никакой другой предмет не должно ставить на очередь, пока этот вопрос не будет исчерпан».

132

См. протоколы общества якобинцев, изданные Оларом: La Soci'et'e des Jacobins, t. V, стр. 38 (заседание 22 февраля 1793 г.).

Но ничто не характеризует так хорошо политический момент, как речь Сен-Жюста в Конвенте. Редко этот твердый, решительный, беспощадно прямолинейный человек так растерянно и запутанно высказывался, как именно по вопросу о продовольствии и о максимуме весной 1793 г. [133] С одной стороны, он выражает ряд самых мрачных опасений. «Нищета породила революцию; нищета может и погубить ее, — предупреждает он. — Наша свобода пройдет, как гроза, ее триумф — как удар грома» [134] . Но что делать? Этого он не знает. «Говорят, что заработная плата увеличивается в соответствии с ценами на припасы; но если рабочий не имеет работы, кто будет ему платить за его праздность?» Особенно Париж бедствует, Париж, где столько людей работало над выделкой предметов роскоши [135] . Сент-Жюст считает одной из причин бедственного состояния страны обесценение ассигнаций, но и тут не указывает способов борьбы со злом, отделываясь общими фразами. В конце концов он высказывается за свободу внутренней хлебной торговли (но с запрещением вывоза за границу).

133

Нац. арх. AD. XVIII-c, 314. Opinion du citoyen Saint-Just sur les subsistances. Imprim'ee par ordre de la Convention Nationale.

134

Там же, стр. 5.

135

Там же, стр. 6: Que font maintenant tant d’hommes qui vivoient des habitudes du riche?

Приведенные свидетельства ясно показывают нам, что инициатива «максимума» исходила не от Конвента и не от той или иной влиятельной организации, а от парижской нуждающейся массы.

Петиции и жалобы сменяли одна другую [136] . Монтаньяры, с одной стороны, не могли не видеть, что раздражение голодающей массы весьма легко может быть использовано для предстоящей решительной схватки с жирондистами; но, с другой стороны, именно вследствие отсутствия выработанного плана действий (в вопросе о голоде) они несколько опасались алармистской агитации по этому предмету. Когда (24 февраля 1793 г.) депутат Лесаж заявил с трибуны Конвента, что дело идет о спокойствии Парижа, ибо существует тревога по поводу недостатка в съестных припасах, то со скамей монтаньяров послышался решительный ропот, и оратора не хотели дослушать. А Тальен прямо заявил, что вопрос о продовольствии — «главное оружие, пускаемое в ход аристократами», и что неосторожно с трибуны заявлять о недостатке хлеба. Женщины осаждали Конвент просьбами о таксации не только хлеба, но и таких предметов, как мыло (этого домогались прачки), и вот Тальен, поговорив с ними, заявляет с трибуны, что эти женщины, как он заметил, «не патриотки, но орудия аристократов»… Когда другой депутат заявил, что парижский народ требует установления таксы на припасы, то раздались крики: «Неправда!»

136

Ср., например, Нац. арх. С. 247 (подпись: Wafflard); петиция подана от имени «жен и матерей защитников отечества».

В конце концов было решено, чтобы комитет земледелия и торговли, комитет общественной безопасности и комитет финансов немедленно собрались и спросили подлежащие власти — министра внутренних дел, администраторов департамента и прокурора парижской коммуны — о состоянии продовольственного дела и о том, какие меры приняты, чтобы столица не нуждалась в продовольствии [137] . Этой бумажной отпиской пока и ограничились.

Министерство внутренних дел могло только повторить то, что оно неоднократно заявляло [138] : муниципалитет покупает хлеб по рыночной цене на хлебном рынке и затем перепродает его по «умеренной цене» булочникам (которые зато обязаны уже подчиняться известной таксе при продаже хлеба публике). Эта операция обходится ежедневно муниципалитету в 12 тысяч ливров чистого убытка. Это было не только убыточно, по мнению властей, но и нецелесообразно, ибо жители соседних городов систематически являлись в Париж и скупали этот дешевый хлеб; пользовались этим не только бедные, но и богатые, и голод отнюдь не уменьшался.

137

Нац. арх. С. 246, № 344, 24 f'evrier 1793 (текст декрета).

138

Ср., например, заявление министра в заседании 12 февраля 1793 г.: Moniteur, t. XV, стр. 439.