Сочинения в двух томах. Том 2

они приобрели в родном климате. Можно спросить: почему то же самое не может произойти с людьми? ²⁴³

Есть мало вопросов, которые более любопытны, чем этот, или которые чаще будут встречаться в наших исследованиях человеческих дел, поэтому, быть может, целесообразно детально рассмотреть данный вопрос.

Ум человека от природы чрезвычайно расположен к подражанию; невозможно также, чтобы входящие в какую-либо группу люди, часто беседуя совместно, не приобрели сходства во нравах и не передали друг другу свои пороки, равно как и добродетели. Склонность к общению и объединению в общества сильна у всех разумных существ; и то же самое предрасположение, которое дает нам эту склонность, заставляет нас глубже вникать в настроения друг друга и вынуждает сходные аффекты и склонности передаваться подобно инфекции всему клубу или союзу компаньонов. Когда ряд людей объединен в одну политическую организацию, случаи, когда они собираются для совместных бесед по вопросам обороны, торговли и управления, должны быть так часты, что вместе с одинаковой речью или языком они должны приобрести сходство в нравах и иметь общий, или национальный, характер наряду со своим личным, присущим каждому отдельному лицу. Далее, хотя природа производит самые разнообразные виды характеров и умы самого различного склада, из этого не следует, что она производит их всегда в одинаковых пропорциях и что в каждом обществе трудолюбие и лень, храбрость и трусость, человеколюбие и бесчеловечность, мудрость и глупость будут смешаны одинаковым образом. Когда общество находилось еще в младенческом возрасте и когда какая-либо из этих наклонностей обнаруживалась в большей мере, чем остальные, она, естественно, преобладала в смеси и придавала национальному характеру определенный оттенок. А если бы даже было доказано, что в этих небольших обществах ни одна из черт характера не является преобладающей и что те же самые соотношения будут всегда сохраняться в смеси, все же наверняка не будет так, чтобы лица, пользующиеся доверием и авторитетом, число которых еще более ограниченно, обладали одинаковым характером, а их влияние на нравы народа во все времена должно быть весьма значительным. Если бы с самого возникновения республики кто-либо подобный Бруту получил власть и был настолько захвачен энтузиазмом к свободе и общественному благу, что возвысился бы над всеми природными узами, равно как и над частными интересами, то такой блестящий пример, естественно, имел бы влияние на все общество и зажег бы ту же страсть в каждой груди. Что бы ни формировало нравы одного поколения, следующее усвоит более сильную степень того же самого, ибо ведь люди более чувствительны ко всем впечатлениям, полученным ими в детстве, и сохраняют эти впечатления, пока живут на свете. Я утверждаю в таком случае, что все национальные характеры, если они зависят не от твердых моральных причин, вытекают из таких случайностей, как эти, и что физические причины не имеют заметного влияния на ум человека. Во всех философских учениях существует положение, гласящее, что причины, которые себя не проявляют, следует считать несуществующими ¹⁰°.

Если мы обойдем весь земной шар или просмотрим анналы истории, мы всюду обнаружим признаки совпадения или заимствования нравов и нигде — влияние воздуха или климата.

Во-первых, мы можем заметить, что там, где в течение многих веков существует чрезвычайно обширное государство (government), оно распространяет национальный характер по всей своей территории и передает сходство нравов каждой части страны. Так, китайцы имеют самое большое единообразие характера, которое только можно себе представить, хотя воздух и климат в различных частях тех обширных владений весьма разнообразны.

Во-вторых, в небольших государствах (governments), расположенных рядом друг с другом, люди тем не менее обладают разным характером и часто так же различаются по своим нравам, как самые отдаленные друг от друга нации. Афины и Фивы были расположены друг от друга всего лишь на расстоянии краткого однодневного путешествия, хотя афиняне были столь же знамениты своим хитроумием, вежливостью и веселостью, как фиванцы своей тупостью, неотесанностью и флегматичностью. Плутарх, рассуждая о влиянии воздуха на умы людей, замечает, что жители Пирея обладают нравами, резко отличающимися от нравов жителей более высоко расположенного города Афины, который отстоял примерно на четыре мили от первого. Но я полагаю, что никто не приписывает различие в нравах [жителей] Уоппинга и Сент-Джеймса¹⁰¹ какому-либо различию в воздухе или климате.

В-третьих, один и тот же национальный характер обычно четко совпадает с границами государства; и, перейдя реку или перевалив через горный хребет, ты найдешь новый комплекс нравов и обычаев вместе с новым государством. Лангедокцы и гасконцы—самые веселые люди во Франции, но, где бы ты ни пересек Пиренеи, ты окажешься среди испанцев. Возможно ли, чтобы качества воздуха менялись в точном соответствии с границами империи, которые так сильно зависят от случайностей битв, переговоров и [династических] браков?

В-четвертых, когда какая-либо группа людей, рассеянных по отдаленным друг от друга странам, сохраняет тесное общение друг с другом, образуя отдельное сообщество, они приобретают сходные нравы и у них бывает очень мало общего с народами, среди которых они живут. Так, евреи в Европе и армяне на Востоке имеют каждые свой особый характер, и первые так же известны своей склонностью к мошенничествам, как вторые—своей честностью ²⁴⁴. Замечено также, что иезуиты во всех католических странах обладают характером, присущим только им.

В-пятых, когда какая-либо случайность, например различие в языке или религии, удерживает две нации* живущие в одной и той же стране, от смешения друг с другом, они сохраняют в течение нескольких столетий отличные друг от друга и даже противоположные комплексы нравов. Честность, серьезность и храбрость турок составляют абсолютно прямой контраст с тщеславием, легкомыслием и трусостью современных греков.

В-шестых, один и тот же комплекс нравов следует за представителями нации и остается присущ им на всем земном шаре, так же как те же самые законы и тот же самый язык. Испанские, английские, французские и голландские колонии—все они поддаются различению даже между тропиками.

В-седьмых, нравы одного народа весьма значительно меняются с течением времени либо из-за огромных изменений в их системе правления, либо из-за смешения с другими народами, либо из-за того непостоянства, которому подвержены все людские дела. Изобретательность, трудолюбие и активность древних греков не имеют ничего общего с глупостью и праздностью нынешних обитателей соответствующих районов. Прямота, храбрость и любовь к свободе составляли характер древних римлян, так же как коварство, трусость и рабская покорность отличают их современных потомков. Древние испанцы были непоседливы, буйны и настолько любили воевать, что многие из них покончили жизнь самоубийством, когда римляне лишили их оружия *. Теперь столь же трудно (по крайней мере это было трудно пятьдесят лет назад) побудить современных испанцев взяться за оружие. Все жители Батавии были авантюристами и нанимались в римские армии. Их же потомки используют иностранцев для той самой цели, для которой римляне использовали их предков. Хотя кое-какие немногочисленные черты характера француза таковы же, что и те, которые Цезарь приписал галлам, все же какое может быть сравнение между любезностью, человеколюбием и образованностью современных обитателей этой страны и невежеством, варварством и вульгарностью прежних? Не говоря уже¹⁰² об огромной разнице между нынешними владетелями Британии и теми, кому она принадлежала до римского завоевания, мы можем заметить, что несколько веков назад наши предки погрязали в самом презренном суеверии, в прошлом веке они прониклись самым яростным [религиозным] исступлением, а сейчас успокоились и отличаются самым холодным безразличием в отношении религиозных вопросов, которое только можно встретить в какой-либо стране мира.

В-восьмых, когда несколько соседних наций имеют очень тесное общение между собой благодаря политике, торговле или путешествиям, они приобретают сходство в нравах, соответствующее степени общения. Так, все франки в глазах восточных народов имеют одинаковый характер. Различия среди них подобны особым акцентам разных провинций, которые можно различить не иначе как ухом, к ним привыкшим, и которые обычно не замечаются иностранцами.

В-девятых, мы часто можем заметить поразительное смешение нравов и характеров в одной и той же нации, говорящей на одном языке и подчиняющейся одному правительству. И в данном отношении англичане являются, пожалуй, самым замечательным из всех народов, которые когда-либо жили в мире. Этого нельзя приписать ни изменчивости и непостоянству климата, ни каким-либо другим физическим причинам, поскольку все эти причины имеются и в соседней Шотландии, но не приводят к такому результату. Когда система правления какой-либо страны чисто республиканская, она может породить определенный комплекс нравов. Когда она чисто монархическая, она в еще большей степени может совершить то же самое; подражание высшим слоям общества быстрее распространяет национальные обычаи среди народа. Если правящие круги государства состоят целиком из купцов, как в Голландии, то их единый образ жизни установит и их характер. Если же они состоят главным образом из дворян и джентри, как в Германии, Франции и Испании, результат будет тот же самый. Дух какой-либо отдельной секты или религии также может формировать нравы народа. Но английская система правления представляет собой смешение монархии, аристократии и демократии. У власти стоят лица из среды джентри и купцов. Среди них можно встретить все религиозные секты. И та огромная свобода и независимость, которой пользуется здесь каждый человек, позволяет ему проявлять нравы, присущие только ему. Поэтому англичане из всех народов вселенной почти не имеют общего для них национального характера, если только сама указанная особенность не может сойти за таковой.

Если характеры людей зависят от воздуха и климата, то следует, естественно, ожидать, что степень тепла и холода имеет могущественное влияние, поскольку ничто другое не имеет большего влияния на все растения и неразумных животных.

И действительно, есть основания думать, что все нации, живущие за полярным кругом или в тропиках, ниже остального человечества и не способны ни к одному из высших достижений человеческого духа. Бедность и невзгоды жителей севера и леность из-за малого количества нужд тех, кто обитает на юге, может, пожалуй, объяснить это примечательное различие без привлечения физических причин. Несомненно, однако, что национальные характеры очень неоднородны в умеренных зонах и что почти все общие наблюдения, относящиеся к людям, живущим южнее или севернее в этих зонах, оказываются недостоверными и ошибочными ²⁴⁵.

Можем ли мы сказать, что близость к солнцу воспламеняет воображение людей и придает ему особый дух и живость? Французы, греки, египтяне и персы отличаются веселостью. Испанцы, турки и китайцы известны своей серьезностью и строгой манерой держать себя, хотя в данном случае нет сколько-нибудь значительной разницы в климате, которая могла бы вызвать указанное различие в темпераменте.

Греки и римляне, которые называли все другие народы варварами, ограничивали гений и тонкое понимание более южным климатом и объявляли северные народы неспособными к каким-либо наукам и цивилизации. Но наш остров дал таких же великих людей и в политике и в науке, какими могут похвалиться Греция или Италия.

Утверждают, что чувства людей становятся более утонченными по мере того, как страна становится ближе к солнцу, что вкус к красоте и изяществу улучшается пропорционально каждой широте и что мы особенно можем заметить это на примере языков, из которых более южные—плавные и мелодичные, а северные—резкие и немузыкальные. Но это замечание не всегда справедливо. Арабский язык грубоватый и неприятный; мо-сковитский—мягкий и музыкальный. Энергия, сила и резкость определяют характер латинского языка; итальянский язык самый плавный, гладкий и изнеженный из всех, какие только можно себе представить. Каждый язык в известной мере зависит от нравов народа, но в гораздо большей степени от того первоначального запаса слов и звуков, который он получил от своих предков и который остается неизменным, даже если нравы последних претерпевают величайшие изменения. Кто может сомневаться, что англичане сейчас более вежливый и обладающий познаниями народ, чем греки в течение нескольких столетий после осады Трои? И все же разве нельзя проводить сравнение между языком Мильтона и языком Гомера? Нет, чем крупнее изменения и улучшения, которые происходят в нравах народа, тем меньше можно ожидать их в его языке. Несколько выдающихся и цивилизованных гениев передают свои вкусы и знания целому народу и двигают его по пути прогресса, но они одновременно закрепляют язык своими письменными произведениями и до некоторой степени препятствуют его дальнейшим изменениям.