Сочинения в двух томах. Том 2

Таково, по-видимому, естественное состояние религии, если рассматривать ее с одной точки зрения. Но если мы, с другой стороны, обратим внимание на тот дух восхваления и превозношения, который необходимо входит в состав всякой религии и является результатом именно описанных только что ужасов, то мы должны будем ожидать, что преобладающей станет совершенно противоположная система богословия. В ней божеству должны приписываться всяческие добродетели, всевозможные достоинства; никакое преувеличение не будет в ней сочтено соответствующим в полной мере тем совершенствам, которыми это божество одарено. Какие бы хвалебные выражения ни были придуманы, их тотчас же принимают, невзирая на какие-либо аргументы или факты. Достаточным подтверждением этих восхвалений считается то обстоятельство, что они доставляют нам более величественные идеи о божественных объектах нашего почитания и преклонения.

Таким образом, существует явное противоречие между различными началами человеческой природы, входящими в состав религии. Свойственный нам страх подсказывает нам представление о сатанинском, злобном божестве; наша склонность к лести ведет нас к признанию совершенного и благого божества. Влияние этих противоположных начал на людей различно в зависимости от разного уровня развития их ума.

Среди наиболее варварских и невежественных народов, например, таких, как африканцы, индейцы и даже японцы, т. е. среди народов, которые не в состоянии образовать благородных идей о могуществе и знании, может иметь место поклонение злобному и гнусному существу, хотя они и будут, по-видимому, воздерживаться от того, чтобы произносить такое суждение публично или в храме данного божества, когда есть основание подозревать, что оно слышит их упреки.

Такие грубые, несовершенные представления о божестве долго сохраняются у всех идолопоклонников, и можно с уверенностью утверждать, что сами греки никогда от них окончательно не освобождались. Ксенофонт¹⁸⁴ в похвалу Сократу говорит, что этот философ не разделял общепринятого мнения, будто боги знают лишь некоторые вещи и не знают других: Сократ утверждал, что боги знают все, что делается, говорится и даже думается. Но так как подобный философский взгляд слишком превосходил понимание его соплеменников ¹⁸⁵, то нам незачем изумляться, если в своих книгах и разговорах последние весьма откровенно порицали тех же богов, которым они поклонялись в храмах. Надо отметить, в частности, что Геродот во многих местах своих сочинений, не стесняясь, приписывает богам зависть—чувство, свойственное более всего низменной и сатанинской натуре. Однако языческие гимны, исполнявшиеся при общественных богослужениях, не содержат ничего, кроме хвалебных эпитетов, несмотря на то что богам в них приписываются самые варварские и отвратительные поступки. Когда поэт Тимофей произносил гимн в честь Дианы, в котором он с величайшими восхвалениями перечислял все поступки и качества этой жестокой, капризной богини, один из присутствовавших сказал: Пусть дочь твоя станет подобной той богине, которую ты восхваляешь ¹⁸⁶.

По мере того как люди придают все более возвышенный характер своей идее о божестве, совершенствуется лишь их представление о могуществе и осведомленности последнего, но не о его благости. Напротив, пропорционально предполагаемому увеличению всеведения и власти божества естественно усиливается страх людей перед последним, ибо они уверены, что никакая скрытность не может утаить их от его испытующего ока и что ему открыты даже самые затаенные уголки их души. Поэтому они непременно должны стараться не выражать ему явного порицания или неодобрения, с их стороны допустимы только похвалы, восхищение, восторг. И если мрачные думы заставляют их приписывать божеству такие нормы поведения, которые среди людей заслужили бы крайнее порицание, они все же должны притворно восхвалять это поведение и восторгаться им, поскольку речь идет об объекте их молитвенных обращений. Таким образом, можно, без всякого сомнения, утверждать, что народные религии в том виде, как их принимают самые грубые приверженцы, действительно являются родом демонизма и, чем выше уровень могущества и всеведения божества, тем ниже уровень его доброты и благожелательности, какими бы хвалебными эпитетами ни награждали его устрашенные почитатели. Идолопоклонники, быть может, употребляют лживые слова, противоречащие их тайной мысли, но у более экзальтированных верующих сама мысль может приобретать оттенок лживости, вступая, таким образом, в противоречие с их внутренним чувством. Их сердце втайне чувствует отвращение к подобным мерам жестокого, неумолимого мщения, но рассудок не осмеливается не признавать их совершенными и достойными восхищения. И дополнительное страдание от этой внутренней борьбы еще более усиливает весь тот ужас, во власти которого вечно томятся эти несчастные жертвы суеверия.

Лукиан ¹⁸⁷ замечает, что молодой человек, читающий историю богов по Гомеру и Гесиоду и видящий, как превозносятся их раздоры, войны, несправедливости, кровосмешения, прелюбодеяния и другие безнравствен-пые поступки, впоследствии бывает очень удивлен, когда, познакомившись со светом, узнает, что закон карает за те самые поступки, которые приписываются высшим существам. Возможно, еще более сильное противоречие существует между представлениями, которые дают нам некоторые позднейшие религии, и нашими прирожденными идеями великодушия, милосердия, нелицеприятия и справедливости; в соответствии с возрастанием ужасов этих религий умножаются и наши варварские представления о божестве ¹⁸⁸. Только одно может сохранить в неприкосновенности истинные принципы морали в их применении к оценке человеческого поведения, а именно безусловная необходимость данных принципов для существования общества. Если, согласно обычному представлению, властителям дозволяется следовать этической системе, несколько отличной от той, которая должна руководить поступками частных лиц, то это тем более позволительно тем высшим существам, атрибуты, взгляды и природа которых совершенно нам неизвестны. Sunt superis sua jura*. У богов существуют особые, им одним присущие правила справедливости.

ГЛАВА XIV

ДУРНОЕ ВЛИЯНИЕ НАРОДНЫХ РЕЛИГИЙ НА НРАВСТВЕННОСТЬ

Здесь я не могу не отметить одного факта, который, быть может, достоин того, чтобы привлечь к себе внимание тех, кто делает предметом своего исследования человеческую природу. Несомненно, что каким бы возвышенным ни было словесное определение, которое любая религия дает своему божеству, однако многие из ее приверженцев, и даже, по-видимому, большинство из них, всегда стараются снискать милость божества не при помощи добродетели и нравственности, хотя именно это и должно быть угодно совершенному существу, а при помощи соблюдения мелочных обрядов, безмерного усердия, восторженного экстаза или веры в таинства и нелепые положения. Лишь меньшая часть Седера, равно как и Пятикнижия, посвящена правилам нравственности, и мы можем быть уверены, что именно эту часть всегда менее всего соблюдали и принимали во внимание. Когда древних римлян поражала какая-нибудь эпидемия, они никогда не приписывали своих бедствий собственным порокам и не помышляли о раскаянии и искуплении. Они не вспоминали о том, что являются грабителями всего мира, что их честолюбие и жадность разоряют землю и повергают богатые народы в нужду и нищету. Они только провозглашали «диктатора», который должен был вбить гвоздь в дверь**, и воображали, что этот

Тот же автор утверждает в других местах своего труда, что армини-анское и молинистское учения очень мало помогают делу, и, отвергнув таким образом все признанные христианские секты, оказывается вынужден выдвинуть свою собственную теорию, являющуюся видом ори-генизма и признающую предсуществование душ как людей, так и животных, а также вечное спасение и обращение всех людей, животных и демонов. Но поскольку эта идея принадлежит исключительно ему, мы можем ее не рассматривать. Мнения этого остроумного автора показались мне очень любопытными, но я, разумеется, не ручаюсь за их правильность.

* Ovid., Metam., lib. IX, 499 ⁸³.

** Он назывался «Dictator clavis figendae causa». Г. Livii VII, 3 ⁸⁴.

прием достаточен для умиротворения разгневанного божества.

На Эгине одна из партий, устроив заговор, варварски и изменнически умертвила семьсот своих сограждан; убийцы дошли до такой степени бешенства, что, когда один несчастный беглец стал искать убежища в храме, ему отрезали руки, которыми он цеплялся за ограду, и его, вынеся за пределы священного места, немедленно же умертвили. Этим нечестивым поступком, говорит Геродот¹⁸⁹ (а не рядом других жестоких убийств), от оскорбили богов и приняли на себя неискупимую вину.

Даже если бы мы предположили, чего никогда не бывает, что можно найти такую народную религию, в которой прямо заявлялось бы, что божескую милость можно снискать одной только нравственностью, если бы был основан специальный орден священнослужителей для внедрения указанного принципа в умы посредством ежедневных проповедей и всевозможных приемов, то, несмотря на это, предубеждения настолько укоренились в людях, что за недостатком какого-либо иного суеверия они сочли бы сущностью религии именно посещение данных проповедей, а не добродетель и нравственность. Возвышенный пролог к законам Залевка ¹⁹⁰ не внушил локрам, насколько нам известно, каких-либо более здравых понятий о способах угодить божеству, чем те понятия, которые были свойственны другим грекам.

Итак, отмеченный нами факт является повсеместно распространенным, но объяснить его тем не менее довольно трудно. Указание на то, что люди всегда низводят своих богов до своего подобия и рассматривают их как особый вид человеческих существ, лишь несколько более могущественных и разумных, чем они сами, недостаточно, оно не устраняет затруднения. Ибо нет такого глупого человека, который, рассуждая при помощи ума, данного ему природой, не счел бы добродетель и честность самыми драгоценными качествами, которыми может обладать человек. Но почему не приписать подобный взгляд божеству? Почему не свести всю религию или главную ее часть к этим качествам?

Недостаточно также сказать, что нравственность труднее внедряется в практическую жизнь людей, чем суеверие, в силу чего первая и отвергается. Не говоря уже о чрезмерных самоистязаниях браминов и талапойнов ⁸⁵, пост рамадан, во время которого несчастные турки в течение многих дней, часто в самую жаркую пору года, притом находясь в одном из наиболее жарких климатов на свете, остаются без пищи и питья от восхода до заката солнца, несомненно должен представляться даже самым порочным и испорченным людям гораздо более суровым, чем исполнение какой-либо нравственной обязанности. Четыре поста, принятые у московитов, и суровые испытания, которым подвергают себя некоторые католики, должны казаться более неприятными, чем кротость и благожелательность. Словом, всякая добродетель, если только люди хоть немного привыкли осуществлять ее на деле, приятна, а всякое суеверие всегда неприятно и тягостно.