Сочинения великих итальянцев XVI века
Шрифт:
Джусто. Это я одобряю.
Душа. Надо распорядиться, чтобы наше состояние перешло в руки тех, кому оно должно принадлежать после нашего разделения, и тогда мы избавимся от забот по управлению имуществом, а они, как ты знаешь, велики и тяжки; но это, конечно, следует сделать таким образом, чтобы потом не испытывать недостатка в необходимом. Итак, мы перестанем любить вещи и, даже если увидим, что наши наследники приносят им какой-либо вред, не станем огорчаться, ведь мы будем думать, что они портят то, что принадлежит им, а не нам. Ибо беден тот, кто живет в богатстве с постоянным страхом его лишиться. Затем, пробегая мысленно пройденную жизнь, постараемся сделать хорошее всем, кого мы хоть сколько-нибудь обидели, и, как хороший моряк, подплывающий к гавани, спустим паруса
Джусто. Одобряю все сказанное, кроме одного: воспоминаний о прожитой жизни; если мы будем предаваться таким воспоминаниям, то обнаружим, что не раз оскорбляли Бога, и нас охватит страх перед смертью, а совсем даже не уверенность, о которой ты говорила.
Душа. Так бы и было, если бы Христос не взял на себя все наши грехи и не обещал прощать нас, когда мы к нему обращаемся, и не сказал, что любит нас намного больше, чем родители — своих родных детей.
Джусто. Неужели Он не гневается на нас, когда мы грешим?
Душа. Когда грешим, не гневается, но когда упорствуем в грехах и не каемся в них перед нашим Богом, то гневается. Скажи-ка, если скульптор не сердится, когда видит, что его статуи падают, так как сделаны из неустойчивого материала, как ты можешь утверждать, что Бог гневается на нас, когда мы грешим? Ведь Он прекрасно знает, что создал нас из плоти, столь склонной к греху, что мы не можем не грешить, более того, поступая иначе, мы перестаем быть людьми. Но поскольку Он знает, что от нас самих зависят лишь наши желания, Ему достаточно, чтобы мы, оскорбив Его, потом раскаялись от всего сердца. Постараемся хотя бы, чтобы совершаемые нами грехи порождались не злобой, а слабостью и покорностью плоти, и, обращаясь к Нему, мы могли в свое оправдание сказать вместе с пророком:
Вот, я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя.[533]
И тогда, видя наше благорасположение, Бог скажет о нас, как сказал о нем: «Нашел я мужа по сердцу Моему».[534]
Джусто. Как же мы осмелимся предстать пред Его ликом, если столько раз оскорбляли Его грехами и непослушанием?
Душа. Так же, как непослушный сын, осознав вину за свои ошибки, обычно осмеливается прийти к отцу. Ведь отец в отсутствие сына ожесточается против него, но как только увидит его раскаявшегося, сразу почувствует, что отцовская любовь рождает в нем нежное сострадание, и как он ни старается казаться рассерженным, лицо его становится ласковее, и в конце концов, отбросив гнев, он принимает сына. Разве ты не читал в Евангелии о блудном сыне? Он ушел из-под отцовской опеки и, растратив свою часть наследства, впал в страшную бедность и нищету; и вот, вспомнив о родительском доме, решил туда возвратиться. А когда пришел к отцу, то из того, что намеревался сказать, сказал только одно: что он грешил против Бога и отца, у которого просит прощения. И промолчал о другом: если отец не признает его как сына, то пусть признает хотя бы как раба.
Джусто. А почему промолчал?
Душа. Да как только он посмотрел в отцовское лицо, то увидел на нем выражение такой большой родительской любви, что понял: отец не потерпит, чтобы сын оказался в числе рабов; просто он должен быть послушен отцу; почувствовав, что тот примет его как сына, он, не задумываясь, бросился к нему в объятия, предоставив тому решать, как с ним поступить.
Джусто. Душа моя, ты так поддерживаешь и подбадриваешь меня своими рассуждениями, что хоть и не могу сказать: хочу умереть, — однако готов утверждать, что прежнего страха у меня нет.
Душа. Чем больше ты будешь вспоминать, как покорялся чувствам, а я вслед за тобой совершала большие ошибки, тем больше будем пугать друг друга. Давай поступим, как тот, кто озабочен серьезной болезнью и сразу обращается к доктору;
так и мы с искренней доверчивостью обратимся к Христу, ибо только Он может нас исцелить. А вспомнив, что Он, за нас пострадавший, — наш защитник и судья, перестанем бояться Его осуждения. Однако пусть нас постоянно не покидает страх и забота, чтобы по мере сил больше Его не оскорблять.Джусто. В это утро, Душа моя, ты дала мне утешение, и если раньше смерть приводила меня в неописуемое смятение, то теперь во мне остался только тот страх, который не в силах прогнать моя несовершенная природа; впредь я подчиню его твоей воле, чтобы он не выходил у тебя из повиновения, и последую всем твоим советам, понимая, что в них мое спасение.
Душа. К этому как раз я больше всего стремлюсь. И хочу, чтобы в таком благорасположении ты встал и пошел по своим делам, ведь давно уже наступил день.
Беседа десятая
Душа. Джусто, а Джусто, проснись, уже пора. И не жалуйся сегодня на старость, отнявшую у тебя сон. Этой ночью ты спал так же крепко, как в детстве.
Джусто. Душа моя, ты права. Сон зарядил меня такой бодростью, что мне кажется, будто я только что лег. А почему я спал лучше, чем обычно? Если знаешь, скажи, в чем причина.
Душа. Если бы я тебе ответила, что причина в расположении небес, которые сейчас, наверное, весьма благоприятствуют соразмерности твоего тела, ты мог бы мне возразить, что это ответ невежды, который, не зная частных причин, обычно приводит общие и готов на любой вопрос ответить: такова воля Бога и неба. Но, перейдя к частной причине, способной нас удовлетворить, скажу: дело в том, что ты вчера вечером умеренно поел. Поскольку количество пищи не превысило силы тепла, которое должно было ее переварить, в тебе не нарушился порядок, и все органы смогли беспрепятственно выполнять свои функции. Итак, если ты иногда плохо спишь, то чаще всего из-за твоей собственной слабости, а не из-за возраста, который, как я уже говорила, не следует порицать больше, чем другие возрасты, которые остались у тебя позади.
Джусто. Так ты хочешь меня убедить, что старость, прибежище несчастий, — прекрасный возраст?
Душа. Я ни в чем не собираюсь тебя убеждать и лишь хочу открыть истину; думаю, сегодня утром мне это удастся. Ведь раз ты хорошо отдохнул, то скорей поймешь разумные доводы, чем тогда, когда у тебя отчего-то испорчены жидкости и возмущены духи.
Джусто. Я тебя, конечно, охотно выслушаю, ведь любое мнение, даже ошибочное, насколько я знаю, может чему-нибудь научить. Но не поступай, пожалуйста, как те, чья цель только убеждать, они используют любые доводы и предположения, даже ложные, лишь бы те выглядели правдоподобно, желая таким образом достичь своей цели.
Душа. Не бойся. Я бы слишком сильно себя оскорбила; а при этом кого бы я оскорбила, если не саму себя? Я так крепко с тобой связана, что нам приходится делить все превратности судьбы.
Джусто. Стало быть, ты поступишь, как должно, в противном случае я отплатил бы тебе тем же и поступил, как поступил некий человек с ризничным сторожем, монахом нашей Аннунциаты.[535] Этот человек хотел купить восковую фигуру и по обету принести в дар церкви, а монах говорит: «Возьми одну из тех, что висят в церкви, и дай в ризницу деньги, которые потратил бы. — И, протянув ему палку, добавил: — Прикоснись к любой, и будет так, как будто ты поставил на алтарь новую». Посетитель так и сделал, а потом вернул монаху палку со словами: «А теперь вы прикоснитесь ею к кошельку, где у меня деньги, и будет так, будто вы их получили». Так он обманом ответил на обман.
Душа. Джусто, брось шутки, я докажу тебе со всей очевидностью, что старость не заслуживает названия самого плохого возраста. А чтобы ты в этом полностью убедился, скажи, какие у нее недостатки, или за что другие ее порицают, а я тебе докажу, насколько вы все ошибаетесь. Я-то ведь сама даже не понимаю, от чего ее защищать, не зная за ней никаких недостатков. А когда я ее обелю и восхвалю, то у меня, наконец, появится надежда, что ты будешь доволен старостью не меньше, чем когда-то — молодостью.