Сочини что-нибудь

Не говорю, молчу.

– Хороший пример, – говорит она, – местное лето: от влажности мои волосы становятся такие пушистые…

Молчу.

Она говорит:

– Как ваш слоник?

Хорошо, говорю. С ним все хорошо.

– Его ведь зовут Синдбад? Верно?

Спрашиваю, не хочет ли она купить уникальную суперполотерку.

Саманта отвечает:

– Если я куплю, вы позвоните мне снова? Завтра?

В мою следующую смену на работе мужчина из Якимы говорит:

– Вот интересно, как выходит, что наши налогоплательщики сливают миллиарды долларов на помощь вам, а дела у вас все равно тугие? Если не СПИД, то голод!

Наставник становится подле меня и, покачав головой, чиркает пальцем по горлу.

Прерываю звонок.

Перезваниваю Саманте, и она говорит:

– …ты из Ост-Индии, и это так здорово.

Она говорит:

– Так заводит.

Она говорит:

– Или ты из Пакистана?

Спрашиваю, не хочет ли она купить пятую по счету уникальную суперполотерку?

Она отвечает:

– Погоди, стяну у папы кредитку.

На следующей неделе я подошел к той блондинке-чирлидерше и сказал:

– Привет.

Я сказал:

– Ты Саманта Уэллс?

Она отвечает:

– Смотря, кто спрашивает.

Голос тот же, что по телефону. Это та девочка, обладательница почти дюжины уникальных суперполотерок и ни одного оцелота.

Я тот, кто притворялся слоновьим наездником, говорю:

– Может, погуляем как-нибудь?

Саманта мне ответила:

– Я типа занята.

Она сказала:

– Он не местный.

На ней форменный свитер, на голове – «конский хвост». Подавшись ближе, Саманта мне шепчет:

– Он индус.

Говорит:

– У нас романические отношения на расстоянии…

Спрашиваю:

– Как его зовут?

Ведь я так и не представился.

Покачав головой, Саманта говорит:

– Ты его все равно не знаешь.

Тогда я спрашиваю…

Спрашиваю: разве можно встречаться с тем, кто не верит в истинного христианского Бога?

Стою перед ней, очередной клон: одежда, прическа, мечты – все как у других, сошедших с одной конвейерной ленты, – и говорю:

– Эти индусы, они же…

Я говорю:

– Они все педики…

Она отвечает:

– Прости, – и разворачивается, качнув «хвостом». Уходит.

Кричу ей вслед, что она белая. Кричу, что она девушка белой расы. Ей надо встречаться с мальчиком-христианином… Не путаться с каким-то там цветным гомосеком, живущим за полмира отсюда и стругающим полукровок-безбожников…

Кричу вслед Саманте:

– Я Билл.

Кричу:

– Меня зовут Билл Хендерсон.

Однако Саманта Уэллс ушла.

Принц-лягушонок [27]

У Моны Глисон на попке татуировочка: Микки Маус. Итан решает с нее и начать. Целует и говорит:

– Вообрази пещерного человека, – шепчет он, жарко дыша.

Мона просит:

– Не надо.

Говорит:

– Мне щекотно.

Сама, правда, не отстраняется.

Итан снова целует ее в мыша и говорит:

– Представь пещерного человека, он укололся обгоревшей щепкой. Сажа проникла под кожу, и он никак не избавится от пятнышка…

27

Итан прошел первые три базы. Мона у него в комнате, они вдвоем на кровати, и у них в распоряжении весь день, пока предки не вернутся с работы. Итану больших трудов стоило не дать стянуть с себя джинсы. Зато одежда Моны повсюду: футболка, юбка – на столе, да где угодно, только не на ней. Итан помял ей титьки, медленно стянул с нее трусики. Татушка – там, где не заметят родители. Мона вся течет, постанывает; простыня под ней мокрая.

Итан не спешит, не хочет повторять прежних ошибок.

История должна запомнить его открытие. Чтобы не вышло как с безвестным пещерным изобретателем.

Итан смачно целует Мону в попку, оставляя засос прямо на мордочке Микки Мауса.

Говорит:

– Зацени: Синий Маус.

Мона изворачивается посмотреть, но без зеркала тут не обойтись.

Итан говорит:

– Представь: пещерный человек решает сделать черное пятнышко больше.

Описывает, как, должно быть, он при помощи сажи и осколка кости истыкал себя до крови и как, наверное, соплеменники сочли его сумасшедшим. Итан говорит: все, что позже смотрится круто, сперва приводит в ужас. Он щиплет Микки Мауса и просит Мону:

– Представь первую пещерную женщину, проколовшую себе ухо.

Говорит:

– Может, рыбьей костью, а может, иголкой от кактуса… Про серьги тогда знать не знали.

Мона хихикает и трет ему между ног, прямо сквозь джинсы.

– Вы, женщины, куда прочнее нас, – говорит Итан. – У вас вакцина от папилломы, у вас миллион способов не забеременеть.

Она смотрит то на него, то на ширинку. Облизывается.

Итан описывает процедуру, открытую полинезийцами: туземец делает надрез вдоль верхней части члена и помещает в него жемчужину, потом зашивает. Жемчужину кладут под верхний слой кожи; и делает это туземец, скорей всего, не сам. Его держат семеро, пока шаман проводит операцию. Зато когда надрез рубцуется, операцию повторяют: по верхней стороне члена мужику вшивают цепочку жемчужин, и когда у него встает, жемчужины, эти твердые штучечки, помогают создать нужное трение в утробе у женщины.

Ласки Моны уже не такие пылкие. Она смотрит ему на ширинку и спрашивает:

– Ты это от меня скрывал?

– Нет, – говорит Итан. Пусть Мона думает, что все не так плохо.

Штука в том, чтобы шажок за шажком подвести ее к правде. Сперва татуировки, потом пирсинг, шарики. Теперь – соляные инъекции. Люди – главным образом, парни – слегка надрезают кожу у верхней части мошонки. (Итан намеренно говорит «люди», мол, это распространенная практика, а не извращенное хобби балаганных уродцев.) Потом вставляют в разрез стерильную трубочку и заливают через нее литры соляного раствора. Мошна раздувается до размеров баскетбольного мячика; ранку заклеивают пластырем, пока не заживет.

Мона уже и не пробует зацепить «молнию» гульфика. Чуть зеленеет.

– Женщины этим тоже балуются, – объясняет Итан. – Закачивают раствор в груди через толстую иглу. Груди, мошонки – они где-то с неделю сохраняют крупные формы, пока организм не впитает воду. Я в Интернете видал. Титьки раздуваются и прижимаются друг к другу, как будто на них водяной лифчик.

Мона спешит скрестить на груди руки.

Итан выбрал ее не только потому, что она такая горячая. Он счел, что она мыслит шире – не то что Эмбер Рейнолдс или Вэнди Финерман. Мону Глисон он встретил на уроках углубленного изучения микробиологии, когда проходили вирусы.