Социология вещей (сборник статей)

Нам требуется более динамичная характеристика, учитывающая амбивалентность, силу и устойчивость увлеченности людей объектами. Мне представляется, что отношение экспертов к объектам доступно концептуализации скорее в терминах отсутствия и соответствующей «структуры желаемого»,нежели через понятие позитивных связей и удовлетворения. Идея отсутствия восходит к Лакану; чтобы прояснить ее, нам следует ненадолго вернуться к характеристике эпистемических вещей, предложенной Рейнбергером. Она охватывает те объекты познания, которые отличаются открытостью, сложной природой и способностью порождать вопросы (проблематичностью). Эти объекты представляют собой скорее процессы и проекции, нежели какие-либо определенные предметы. Наблюдения и исследования лишь увеличивают, а не уменьшают их сложность. Продолжая в наших категориях, можно сказать, что объекты познания обнаруживают способность к бесконечному раскрытию; в этом смысле они также представляют противоположность инструментам и коммерческим благам, которые уже-готовы-к-использованию или к дальнейшей перепродаже. Эти инструменты и блага похожи на закрытые ящики. С другой стороны, объекты познания скорее напоминают открытые ящики, полные папок, которые уходят в темноту на неизвестную глубину. Поскольку объекты познания всегда находятся в процессе материального определения, они постоянно приобретают новые свойства и изменяют те, которые уже имеют. Но это также означает, что объекты познания никогда не смогут стать полностью постижимыми, что они, если угодно, никогда не являются вполне самими собой.

В исследовательском процессе мы сталкиваемся с репрезентациями или заменителями, которые компенсируют фундаментальную недостаточность объекта. С точки зрения субъекта, эта недостаточность соответствует «структуре желаемого», постоянно возобновляемому интересу к познанию, который по видимости никогда не будет удовлетворен окончательным знанием. Как показывают исследования науки, процессы познания редко приходят к естественному окончанию такого рода, когда считается, что об объекте известно все, что о нем следует знать. Скорее интерес обращается на другой объект по мере прохождения исследователя по извилистому маршруту, через серию поисков отсутствующего объекта.

Подчеркну, что открытый, раскрывающийся характер объектов познания полностью соответствует «структуре желаемого», посредством которой мы можем описать самих себя. Эта идея почерпнута мной у Лакана (Lacan, 1975), но ее можно также возвести к Болдуину (Baldwin, 1973 [1899]: 373ff) и к Гегелю [230] . Лакан связывает это желаемое не с фрейдовским инстинктивным импульсом, конечной целью которого является снижение телесного напряжения, а скорее со «стадией зеркала» в развитии ребенка. На этом этапе ребенок оказывается поглощен цельностью своего отражения в зеркале, его четкими границами и подконтрольностью – понимая в то же время, что этих вещей не существует в реальности. Желание порождается завистью к совершенству собственного отражения в зеркале (или зеркального отражения родителей); отсутствие на данной стадии фундаментально, поскольку невозможно преодолеть дистанцию между субъективным ощущением отсутствия чего-либо в нашей жизни, и зеркальным образом или зримой цельностью других индивидов (Lacan and Wilden, 1968; Alford, 1991: 36 ff). Можно также попробовать трактовать это отсутствие в категориях «репрезентаций», что ближе современным представлениям (Baas, 1996: 22f). Согласно такой интерпретации, желания всегда направлены на эмпирический объект, опосредованный репрезентациями – благодаря знакам, которые идентифицируют объект и наделяют его значением. Но эти репрезентации никогда полностью не совпадают с объектом, они не в состоянии «схватить» ту вещь, на которую указывают. Тем самым они скорее воспроизводят отсутствие, чем восполняют его. Чтобы теперь перейти к объектам познания, я хочу подчеркнуть, что те репрезентации, с которыми имеют дело эксперты в процессе научного поиска, как правило, частичны и неадекватны, но они зачастую указывают на отсутствующие фрагменты картины – иными словами, предлагают направление дальнейшего поиска, для восполнения отсутствия. В этом смысле можно сказать, что объекты познания структурируют желание, или обеспечивают развитие структуры желаемого. Они создают структуру желаемого не только для отдельных ученых, но и для целых коллективов и поколений экспертов, группирующихся вокруг конкретных объектов, таких как плодовая мушка дрозофила (Geison and Holmes, 1993; Kohler, 1994).

230

Обзор представлений Болдуина и Гегеля о желании см.: (Wiley, 1994: 33). См. также: (Hegel, 1979 [1807]) и (Baldwin, 1973 [1899]).

К вопросу коллективности мы перейдем позже. Прежде, чем вернуться к собственно социологическому языку описаний, мне хочется сказать еще несколько слов о том, что предлагает нам понятие структуры желаемого. Те идеи Лакана, которые я беру на вооружение, помогают исследовать объектные отношения в качестве отношений, основанных на известной взаимности. Последняя связывает объекты, обеспечивающие непрерывность цепочки желаний посредством знаков («signifers» у Лакана), указывающих на то, чего этим объектам еще не хватает, с субъектами (экспертами). Субъекты же обеспечивают непрерывность объектов, которые существуют лишь как последовательность отсутствий, или как «раскладывающаяся», раскрывающаяся структура. При этом нас не интересуют представления Лакана о том, что нехватка субъективности укоренена в нарциссическом отношении ребенка к себе самому, а не к отсутствующим другим, равно как и метафоры, используемые Лаканом при описании стадии зеркала. Чтобы признать правдоподобность идеи «структуры желаемого» вовсе не обязательно соглашаться с лакановскими идеями о «стадии зеркала».

«Структура желаемого» – всего лишь удобный способ описать процесс непрерывного поиска желаниями новых объектов и движения к ним; если угодно, удобный способ описать изменчивость и неудержимость желания. Применительно к познанию, идея структуры или цепочки желаний позволяет увидеть целые последовательности шагов и их внутреннюю динамику там, где традиционный словарь мотивов и интенций позволяет распознать только отдельные изолированные причины. Кроме того, данная идея указывает на чувственное либидозное измерение (или основание) стремления к знанию – фундамент, существование которого либо игнорируется, либо отрицается, когда наука и экспертиза рассматриваются как чисто когнитивные начинания. Я утверждаю, что присутствие такого измерения напрямую следует из интенсивности объектных отношений, в которые вовлечены эксперты (см. следующий раздел). Кроме того, оно «созвучно» онтологической переориентации на «опыт» в обществе как таковом, диагностируемой некоторыми авторами (Welsch, 1996). Понятие «общества знания», например, не противоречит понятию «общества, основанного на опыте», или идее такого общества, которое ориентировано на визуальный и визуально симулированный мир; чему оно противоречит, так это сухому понятию знания в исключительно когнитивном смысле.

Экспертиза давно вскормила и приютила своего рода «ментальность опыта», если под «опытом» понимать стимулирование у индивида сензитивной восприимчивости и способности к обработке информации. Помимо глубокого эмоционального вклада (investment) в объекты познания, который описывается понятием «структуры желаемого», следует учесть также и открытыйдинамический характер этого процесса: он созвучен самым разнообразным представлениям и воплощениям объектных взаимосвязей. В том, что мы называем «романтической любовью», могут сосуществовать любовь, доминирование и экономические интересы. Следует признать: объектные отношения не распадаются благодаря целому набору привязанностей и по сути могут даже укрепляться посредством их сочетания.

В завершение этого раздела я хочу еще раз вернуться к понятию объекта познания. Выше уже обсуждались две основные категории объектов, знакомые социологам и преобладающие в социальной жизни: товары и инструменты. Изучение процесса экспертизы в науке и вне науки позволяет выделить третью категорию – объект познания. Определяющей характеристикой объектов этого вида, с теоретической точки зрения, является их переменчивый, раскрывающийся характер – отсутствие «объект-ности» и завершенности существования, неидентичность с самими собой. Важнее всего незавершенность существования: объекты познания во многих сферах имеют материальное выражение, но одновременно они должны восприниматься как раскрывающиеся структуры отсутствия – как предметы, которые непрерывно «взрываются» и «мутируют» во что-то иное и которые в большей степени определяются через то, чем они не являются (хотя, вполне возможно, станут), нежели через то, что они представляют собой в настоящий момент. Более того, их следует понимать как текстуальные или значащие объекты; большинство объектов познания генерируют всевозможные знаки и выражаются через них. Особое свойство этих объектов как текстов (и проблема читаемости этих текстов) порождает такие вопросы, в которые мы не станем вникать, но этот феномен следует отметить. Наконец, объекты познания существуют одновременно в разнообразных формах, что важно в смысле их объединяющей роли по отношению к коллективам. На первый план снова выступают изменчивость во времени и раскрывающаяся онтология данных объектов – именно эти аспекты обеспечивают соответствие со «структурой желаемого» и порождают эмоциональную привязанность экспертов к объектам их познания. Идею раскрывающейся онтологии, можно выразить в словах: «каждая часть организма является всем организмом не в меньшей степени, чем все прочие его части» – слова эти принадлежат ученым, перед которыми таким образом «раскрылось» конкретное растение.

Если аргументация о расширяющейся роли знания и экспертизы в современном обществе верна, то социологический словарь должен быть обогащен характеристиками объектов, понимаемых как непрерывно раскрывающиеся структуры, в которых сочетаются наличие и отсутствие. Не одни лишь эксперты занимаются такими объектами, мы сталкиваемся с ними в повседневной жизни, где инструменты и товары выступают в качестве объектов познания (см. раздел 8). Кроме того, в социологическом словаре не хватает идеи о субъекте, связанном с такими объектами и идентифицируемом через них. Психоаналитик Фэйрбэрн показал, что «эго немыслимо иначе, нежели в связи с объектами. Оно развивается посредством отношений с объектами как реальными, так и вымышленными, подобно растению, которому для роста нужны почва, вода и солнце» (Greenberg and Mitchell, 1983: 165). Фэйрбэрн, подобно другим психоаналитикам-исследователям объектных отношений, имеет в виду в основном отношения между людьми. Но такое ограничение концепции объектных отношений ничем не обосновано; многие исследователи в числе первых объектных отношений, в которые вступает ребенок, называют отношения с частями тела – например, с материнской грудью.

В науке уже давно существует ниша, в которой может существовать и развиваться очерченное мной понятие объекта. Можно допустить также, что наука является средой объектных отношений, поддерживающих индивидуальность; благодаря им индивиды находят свое место в мире. Подобные отношения существовали задолго до того, как началось развитие науки. Однако вполне возможно, что научная среда подпитывает и укрепляет эту форму укоренения «Я», в то время как прочие контексты – например, индустриальная среда, изображаемая Бергером с соавторами – могут приводить к отчуждению индивида от объектных отношений.

6. Объект-центричная социальность-2: взаимность и солидарность

Весьма вероятно, что социальность является постоянной характеристикой человеческой жизни. Но формы социальности тем не менее изменяются, вследствие чего общепринятые концепции социального постоянно пересматриваются. Открытая нами дискуссия нацелена на то, чтобы освободить концепцию социальности от ее одержимости человеческими коллективами. Такое «расшатывание» концепции социальности нельзя назвать совершенно новым явлением. Среди прочих, еще Мид говорил о коммуникации не только с людьми, но и с объектами, а до Мида – Джеймс и Кули (см.: McCarthy, 1984; Wiley, 1994: 32ff). Фигурировавший у Мида язык жестовпозволил ему рассматривать коммуникацию не только между людьми, но также между животными; кроме того, Мид порой описывает социальный акт как результат взаимосвязи между жестом и приспособительной реакцией обоих организмов (1934: 80). Тем не менее нам не обойтись без некоторых поправок, если мы хотим применить концепцию социальности для анализа человеческой привязанности к материальному миру.

В первом приближении социальность определеяется через группо-образование, социальную связь людей, взаимность и рефлексивность их отношений. Социальность групп и коллективов будет вкратце рассмотрена в заключительном разделе; сейчас же мы снова проанализируем социальность отношений между человеком и объектом, но более систематически и развернуто, пытаясь понять эти отношения в свете их взаимности и связанности. В предыдущем разделе мной была описана такая форма взаимной зависимости, которая может служить одним из измерений объект-центричной социальности: она построена на частной концепции объектов познания как цепи отсутствий. Такая форма социальности предполагает рефлексивность: она возникает тогда, когда личность как «структура желаемого» направляет свое желание на объект, а через объект – на саму себя. В этом процессе «Я» утверждается и расширяется благодаря тому объекту который создает «структуру желания» (или обеспечивает ее непрерывность) через недостаточность своего наличия, законченности и объектности. В данном случае социальность заключается в том, что «желания» объекта переходят к субъекту – «структура желания» субъекта определяется объектом. В то же время объект артикулируется субъектом: объект становится «структурой отсутствия», воплощенной в тех вопросах, которые он порождает, и в тех вещах, которые «ему» нужны, чтобы получить материальную определенность. Объект утверждается и расширяется благодаря субъекту (анализом этой ситуации занимается перспективизм) [231] .

231

Здесь важную роль играет взаимность: согласно лакановской формулировке, объект стабилизирует идентичности (и коллективности) в той же степени, в какой идентичности (и коллективности) стабилизируют объект. Или, выражаясь в более традиционной терминологии, в то время как объекты существуют в рамках конкретных практик и интерпретаций благодаря скрываемой ими структуре отсутствия, раскрывающиеся и убывающие объекты также могут объединять коллективы и содействовать расширению их практик.