Содержательное единство 2007-2011

Можно подробно разбирать этот "ход конем" и его слагаемые. Псевдореволюция хиппи, уводящая часть интеллигенции в одну сторону от посткапиталистических изменений. Псевдореволюция яппи, уводящая другую часть интеллигенции в другую сторону. "Секс, драг, рок". Потребительство, масс-культурные трансформации и многое другое, включая глубокую управляемую мутацию левых движений, отрыв этих движений от классической социальной базы. И кое-что из того, что нам еще, наверное, не до конца открыто.

Но подобный "ход конем" был бы невозможен без определенной синхронизации. И тут я перехожу к коллизии с распадом СССР и последовавшими за этим шоковыми реформами (рис. 19).

Предлагая подобную модель, я тем самым делаю сразу несколько рискованных утверждений.

Прежде всего, я утверждаю, что именно советский правящий "политический класс" использовал социокультурные технологии для запуска регресса, отвечающего его властным интересам. Этот регресс осуществлялся в два этапа. Сначала социокультурный шок при Горбачеве, когда правящая партия, обладая монополией на средства массовой информации (то есть на информационное оружие), расстреляла из этого оружия сознание своего народа. Взорвала ценности, идентичности, сами предпосылки идеального (а тем самым и социальности, в том числе).

В дальнейшем к социокультурному шоку добавился шок социально-экономический, а также пресловутое всевластие пиар-технологий. Подобное всевластие кажется смешным. Но только если нет аппарата для его реального понимания. Я же предлагаю некий аппарат (рис. 20).

И утверждаю, что именно осознание определенными группами советской номенклатуры значения социокультурной власти и возможностей неограниченного использования этой власти в интересах самосохранения – представляет собой ту проектно-рефлексивную основу, на которой было построено все, с чем мы имеем дело сейчас. По сути, советский правящий класс, самосохраняясь, объявил наиболее радикальную войну истории. И сделал это по уже приведенной мною схеме (рис. 21).

Если западный "неокапитализм", делая "ход конем", чуть-чуть "подопустил" свое общество, разместив его в потребительской нише, то советский "номенклатуризм", делая тот же "ход конем", сбросил общество до конца. Ради самовыживания он согласился на распад страны, потерю зон влияния, демонтаж извечных историософских амбиций, подрыв идентичности и идеальных предпосылок вообще, – то есть, на регресс и расчеловечивание.

Далее, я утверждаю, что "ход конем", осуществленный советским правящим классом и олигархией Запада, – это не два разных обособленных хода, а единый ход, осуществленный по некому общему замыслу. Ряд совпадений просто слишком бросается в глаза для того, чтобы с порога отмести эту рискованную гипотезу.

Крах парижской студенческой революции (уже вполне суррогатной, но все-таки революции!) и ввод советских войск в Чехословакию… Не случайно два этих события приходятся на один 1968 год. Как не случайно и то, что временной интервал, отделяющий убийство Кеннеди от снятия Хрущева, – тоже менее года.

Я могу привести еще много подобных совпадений. Каждое из них ничего, конечно же, не доказывает. Но их сумма (тоже ничего не доказывая) о чем-то все-таки говорит.

Еще о большем говорит раскрытие содержания, стоящего за этой суммой совпадений. Но это – задача других наших исследований. А здесь мне важно только то, с чего я начал и к чему готов теперь теоретически перейти.

Я имею в виду проблему богатых и бедных в современной России. А также то, почему все мои публичные попытки рассмотреть эту проблему не риторически, а хотя бы классификационно, наталкиваются на истерическое сопротивление далеко не случайного характера (рис. 22).

Фактически я во всех своих публичных обсуждениях этого вопроса предлагаю только одно – уйти от обсуждения богатства и бедности вообще и начать обсуждать специфику российской бедности и российского богатства. Социальную структуру этой бедности и богатства. Если хотите – профиль бедности и богатства.

Кто оказался специфической жертвой новой российской бедности? В целом, жертвой оказались очень и очень многие. Но специфической жертвой оказались те, кто нигде и никогда подобной жертвой не оказывался. Так называемые "локомоционные" группы нашего общества. К таковым относятся ученые, научно-техническая и гуманитарная интеллигенция, педагоги, врачи. А также представители "сословий безопасности" – армии, полиции и т.п. Те, кого здесь неслучайно назвали "силовиками".

Оставим даже пока в покое силовиков. Офицеров, генералитет – в той их части, в которой это все непричастно к коррупции. Оговорим сразу, что мы коррупционный коэффициент вообще не рассматриваем. Мы рассматриваем только декларируемую социальную норму и ее воспроизводственный потенциал. А также иерархию групп и социальных тяготений, которая вытекает из подобной нормы.

Простейшие выкладки показывают, что именно по подобным локомоционным группам и был нанесен основной удар. Они оказались наиболее сильно сброшены вниз. Оставим даже в стороне вопрос о том, что это их заслуженный удел, ибо они вожделели капиталистических перемен и не желали видеть, что акторы и тенденции носят именно рассматриваемый мною характер.

Оставим также в стороне вопрос о том, что именно два уводящих от власти контрлокомоционных потока – сахаровский и солженицынский – дали подобный совокупный результат. Интеллигенция в ее рассмотренных мною модификациях дала вовлечь себя в эти потоки и отвлечь от единственной реальной задачи – задачи постиндустриальной трансформации своего общества. Что отвечало и совокупным интересам нашего общества, и классовым интересам данных групп (как оказалось, неспособных подняться не только до общенародного, но и до классового осмысления своих задач и интересов).

Оставим это в стороне и подчеркнем только, что бедность носит структурный характер. И является в этом смысле беспрецедентной.

Рассмотрим условный профиль современного общества (рис. 23).

Место локомоционных групп в этом профиле означает только одно – что российская бедность носит структурно-регрессионный характер. А российский процесс, тем самым, представляет собой именно то, о чем я говорил выше (рис. 24).

Но регрессионный процесс не имеет тормозов. Можно управлять скоростью погружения в регресс, но нельзя стагнировать регресс, зафиксировать его на некоторой фазе. Впрочем, и это мы уже рассмотрели выше с теоретической точки зрения (рис. 25)

Уходя в бесценностное и антиценностное потребительство, попадая сразу из него в регресс, двигаясь из регресса в "зооциум" (догосударственную племенную стаю) и выпадая из него в "социофлору", российское общество инволюционирует. И эта инволюция как бы отвечает интересам правящего "политического класса", который уютно чувствует себя в таком инволюционном процессе.

Но инволюция предполагает некие метаморфозы, связанные с государственностью. Государственность не может вольготно существовать в условиях регресса. Как бы ни груба была эта государственность – она все равно нуждается в тех тонких вещах, которые регресс размывает и вымывает. Отсюда принципиальная непоследовательность существующего политического класса.

Цепляясь за государственность, он вынужден осуществлять контррегрессивные изменения. Но как он может осуществить эти изменения? В чем социальная база? На какие группы он может в этом опереться? Как выглядят эти группы? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, мне придется еще раз вернуться к регрессу и социальному профилю (рис. 26).

Ситуация с профилем социальной значимости – вроде бы очевидна. Но есть одно возражение, которое чаще всего приводится. Оно звучит так: "Да, по относительным социальным возможностям, возможностям в рамках советского профиля и советского предложения, – локомоционные группы сдвинулись именно таким образом! Но почему вы берете эти относительные возможности? Возьмите абсолютные! Эти группы не стоят в унизительных советских очередях, не находятся под прессом номенклатуры, не прикованы к советскому убогому сервису, не закрыты "железным занавесом"! Почему вы все это скидываете со счетов? Интернет! Информационную свободу! Свободу вообще!"