Софринский тарантас
Шрифт:
Начальник не любит, если совы садятся на его опутанный колючей проволокой забор. Увидев их, он закрывает на даче все окна. Витькина жена Анюта часто кидает им хлеб. Но они его почему-то не едят.
— Несчастная птица, — вздыхает она. — День с ночью перепутала. А чтобы, видно, не скучать, к нам тянется…
— Чепуха все это, — вздыхает Витька. — Старожилы говорят, что на том месте, где сейчас дача Начальника, когда-то давным-давно кладбище было. Вот эта птица по интуиции к этому месту и тянется. Начальник, зная об этом, в страхе окна и закрывает. Предупреждение, сама ведь знаешь,
Анюта своими тонкими руками раскрывает окно. Запах влажной травы пьянит, и разделенный до этого оконной рамой закат сливается, пружинисто распрямляется.
— Совки, не нагоняйте страху, — тихо произносит она.
Витька стоит рядом, облизываясь, пьет маленькими глотками квас, стараясь вслушаться в птичьи крики. Длинная Анютина коса в сумерках кажется обсохшей, а увеличенная спина широкой, мужицкой. Черные ветви с черными листьями лезут в окно, и закат их почти не освещает, потому что пустотный он, сам уже догорает.
Совы, разгоняя воздух, прыгают по забору, и неестественно большие когти их кажутся крашеными.
Вот дружно снялись они с Витькиного забора и полетели к Начальнику. И вслед за ними какая-то тяжесть в Витькиной душе сместилась, да и во дворе вновь, как и прежде, стало легко и свободно.
— Почему Начальник их никогда не отпугнет? — спросила Анюта. — Ведь я сама видела у него ружье…
— Беды боится, — ответил он. — Сама ведь говорила, что они все время предупреждают. Видишь, свет он уже гасит, сейчас пойдет окна закрывать. Почему он все время прячется от них?
Они стоят у окна какие-то маленькие, слившиеся друг с другом. Задумчивы и печальны их взоры. Витька переживает за Анюту. Восприимчива уж больно она. Все ее трогает. Всех ей жалко.
— Тс-с-с… — вдруг прошептала она. Кто-то невидимый, страшно топоча, прошел по улице. Закат погас. И темнота, раскачиваясь из стороны в сторону, в свое удовольствие располагалась по земле, чуть паря и дыша прохладой. Ветерок, прожужжав у окна, стал гонять листву. И сочувственный ее шорох-шелест, на какое-то время выхваченный из всех вечерних шумов, то исчезал, то появлялся в беспредельной темноте.
— Кто это мог быть? — тихо спросил Витька. — Случайно, не Начальник ли?.. Он, говорят, сейчас только ночью на улицу выходит и в дождь. Пасмурное и темное время — его самое любимое время.
Анюта сочувственно вздохнула.
— Нет, это дачный сторож прошел, — решила вдруг она. — Он всегда так ногами шумит. Потому что, боясь простудиться, в сапогах ходит, — взгляд ее ясен, лицо строго. И он поверил ей. — Невидимо как-то этот сторож ходит. Если бы грохот шагов не выдавал его, то никто бы так и не узнал, кто по улице прошел…
В комнате, где они стояли, долго не был включен свет. Они включили его лишь после того, как погасли окна в доме Начальника.
— Почему он на даче целый месяц один?.. — спросила Анюта.
— Откуда я знаю, — буркнул Витька. — Вот в субботу
схожу к нему и все узнаю…Окно открыто, и темнота, рассеченная светом, блестит у забора, точно засаленный воротник черного Витькиного пальто.
— У-у… у-у… — жалостливо стонут совы.
— Ой, кажется, это он, — вздрогнула вдруг Анюта.
Витька кинулся к окну. Начальник стоял в метре от окна и тяжело дышал. Времени на испуг не было. И Витька прошептал:
— Ну что же вы тут стоите. Заходите, — и, выпрыгнув из окна, взял его за руку и завел в свой дом.
Холодным, скользким был его взгляд. Попросив закрыть окно, он грузно присел за стол. Красные, одутловатые щеки, красный нос и мутные, бесцельно бегающие глаза не соответствовали прежнему его положению, точнее посту. В последнее время он стал очень тучен и неуклюж. Небрежно, по привычке, он сграбастал своими огромными белоснежными ручищами кружку чаю, которую поставила на стол Анюта, и стал жадно не пить, а лакать его.
Витька молча сидел рядом. На Начальнике потертая рубаха, на плечах черный плащ.
— Гуляйте, — что слышно вдруг произнес он и, глянув на руки свои, улыбнулся. Пальцы его заскользили по скатерти.
— Что-то сердце у меня ноет. Видно, быть дождю…
Он попытался улыбнуться. Но прежней бравой, самодовольной улыбки почему-то не получилось. Кислая мина скривила его лицо, лишь на время выказав его недоброе превосходство. Затем в каком-то смущении он доверчиво посмотрел на Витьку и спросил:
— Про меня в народе что слышно?..
— Говорят, что вы на пенсию ушли по состоянию здоровья, — успокоительно ответил он ему. — Ну, а больше ничего… Каждый ведь своим делом занят. А всех слушать времени не хватит.
— А ты все запоминай и слушай. Я тебе за это хорошо заплачу. Понял?..
— Понял, — кивнул ему Витька.
Начальник еще раз изучающе осмотрел его. «Случайно, не врет ли, не прикидывается?» Полный тревоги Витькин взгляд был как никогда откровенен. И Начальник поверил ему. Оставив недопитой кружку, он так же неожиданно ушел, как и пришел.
— Ушел… — прошептал Витька и дрожащей рукой провел по лицу, словно картину с глаз какую-то отметнул.
— Хоть бы слово путное сказал… — вздохнула Анюта. — А то посидел, посмотрел на нас, словно мы есть что-то ненужное, и ушел как дикарь… Страшновато с ним в комнате находиться… — спустив с головы на плечи платок, она подошла к двери и, закрыв ее на засов, села на диван. Минуты две просидела молча. В комнате тихо было и тепло.
— Нелегко ему, горе у него… — жалобно произнес Виктор.
Вдруг в коридоре что-то звякнуло.
— Слышишь, стучит… — привстав с дивана, вскрикнула Анюта и, кинувшись к Виктору, остановила его. — Не открывай дверь, не открывай… Это, наверное, он…
Она задрожала. Витька прижал ее к себе, успокоил. Как никогда разогрета была ее грудь, пылали щеки и сердце билось не в меру часто и тряско.
— Тише, тише… — шептал он ей.
А она, хватая его за руки, просила:
— Не открывай… А то, чего доброго, убьет нас. Ему ведь все равно… Он предсмертный. Ишь ты, как порожняком стучит, весь дом сотрясается. Небось и пальцы уже до крови поразбивал.